От американцев требовалось только доставить из Штатов средства бактериологической войны, изготовляющиеся в Кэмп Детрик.
Джон отнёсся к этому предложению благосклонно. Уполномоченный Чан Кай-ши возражал, ссылаясь на то, что бактериологические средства угрожают и остаткам живой силы самого гоминдана, отходящим в направлении Индо-Китая.
Макарчер знал истинный мотив благосклонности Ванденгейма: прикрытый фиговым листком правительственного института, Кэмп Детрик фактически являлся лавочкой Джона, сулившей ему в случае осуществления бактериологической войны гигантские барыши. Именно поэтому Макарчеру и не хотелось пускать машину в ход раньше, чем Джон догадается сделать его самого участником лавочки. Макарчеру казалось, что у него есть все основания считать себя первооткрывателем этого источника долларов. Кто, как не он, десять лет тому назад первым выведал эту тайну японцев?
Приглашённый к обсуждению этого дела Баркли колебался. С одной стороны, его пугала перспектива заразить чумою места, где он научился извлекать доллары из всего, что попадалось под руку: было ли разумно уничтожать своих собственных рабов и покупателей? С другой стороны, было соблазнительно раз навсегда покончить с помехой, какую сторонники Мао Цзе-дуна представляли коммерческим комбинациям Баркли на азиатском материке.
В конце концов решение было все же принято. В Штаты полетели шифровки с приказом отгрузить продукцию Кэмп Детрик в адрес Чан Кай-ши. Оттуда самолёты должны были доставить груз в тыл НОА. Самым удобным пунктом для этого казалась Тайюань, находящаяся в далёком тылу НОА. А ввиду необходимости соблюдать в этом деле строжайшую тайну решили организовать центральную станцию в таком месте, чтобы ни у кого не могло возникнуть и тени подозрения в её истинном назначении. Прекрасным местом была бы католическая миссия св. Игнатия на дороге между Тайюанью и Сюйгоу.
Когда кардиналу Томасу Тьен объяснили суть дела, он охотно дал согласие на организацию в миссии рассадника чумы на весь Западный, Северный и Центральный Китай под видом станции противочумных прививок.
Именно туда, в расположение войск гоминдановского генерала Янь Ши-фана, одного из ближайших помощников главнокомандующего блокированной гоминдановской армии, и спешила теперь Сань Тин. Она, как величайшую гордость, несла в себе сознание важности данного ей поручения. Это задание возложил на неё сам генерал Пын Дэ-хуай — гроза гоминдановцев.
При мысли о Пын Дэ-хуае Сань Тин пришёл на память и тот день, когда она стала бойцом его 1-й полевой армии. Ведь раньше-то она воевала в рядах 4-й полевой армии генерала Линь Бяо. Линь Бяо был замечательный генерал, и Сань Тин любила его, как родного отца. Впрочем, нет! Слово «отец» тут совсем не подходит. Линь Бяо был слишком молод, чтобы связывать с ним представление о слове «отец». Скорее Сань Тин воспринимала его как старшего, очень, очень мудрого брата. И, наверное, она никогда-никогда не ушла бы сама от генерала Линь Бяо, а, как любящая сестрёнка, заботилась бы о нем до самого конца войны, если бы в тот памятный день, когда 1-й авиационный полк НОА одержал свою большую победу под Цзиньчжоу, Сань Тин не услышала в блиндаже Линь Бяо увлекательного рассказа Пын Дэ-хуая о значении, какое имеет работа секретных агентов НОА в гоминдановском тылу. Её воображение было так взбудоражено этим рассказом о подвигах народных разведчиков, что на следующее утро, подавая чай Лин Бяо и собиравшемуся в путь Пын Дэ-хуаю, Сань Тин осмелилась сказать:
— Уважаемый отец и командир, товарищ Линь Бяо, я очень стыжусь того, что отнимаю ваше драгоценное время таким мелким делом, но позвольте мне сказать: подвиги моих братьев и сестёр, о которых рассказывал вчера генерал Пын Дэ-хуай, кажутся мне слишком прекрасными, чтобы я могла когда-нибудь найти покой, приготовляя обед и заваривая чай и даже делая такую важную работу, как стирка белья для солдат.
Линь Бяо рассмеялся и ответил:
— Но подвиги армии и складываются из мужества разведчиков, храбрости солдат, искусства генералов и скромного труда таких, как вы, моя помощница Сань Тин. Должен же кто-нибудь стирать бельё и греть воду для чая. Думайте о величии этого подвига, прекрасного своей скромностью, и душа ваша, несомненно, обретёт утраченный покой.
Но тут вдруг в разговор вмешался Пын Дэ-хуай:
— А не кажется ли вам, товарищ Линь, что эта девушка прошла уже ту часть своего героического солдатского пути в Народно-освободительной войне, когда она должна была стирать бельё и чинить туфли? Не заслужила ли она своей скромностью и трудолюбием, о котором вы сами так лестно отозвались, права посмотреть в глаза врагу? Не отсюда, не из вашего укрытия, а так, как она мечтает: в тылу врага, где скрытые опасности подкарауливают патриота на каждом шагу. Быть может, настало время дать Сань Тин возможность поработать там, где она тоже имеет возможность пролить свою кровь за великое дело народа?
Линь Бяо сурово свёл брови и посмотрел в глаза Сань Тин:
— Подвиг патриота велик, даже если он совсем незаметен. Не думайте, Сань Тин, что работа разведчика заметнее работы прачки.
— Товарищ генерал Линь Бяо, прошу вас поверить: сердце моё наполнено желанием служить народу на любом посту. Но если, как прекрасно сказал товарищ генерал Пын, я смогу пролить в этой войне хоть капельку своей крови, я приду к победе во столько раз счастливей, сколько крыш на самой большой пагоде в Пекине. В моем уме нет мечты обрести известность. Пусть я останусь таким же маленьким и незаметным человеком, как прачка, но пусть кровь моя сольётся с потоком крови моего народа.
— Хорошо, — ответил Линь Бяо, — если генерал Пын полагает, что настало время вам стать бойцом секретной войны, которую ведут наши братья во вражеском тылу, я отпущу вас к генералу Пын, в его армию. Потому что мне было бы очень грустно думать, что в вашей смерти повинен я, если до моих ушей дойдёт когда-нибудь весть о том, что война потребовала и вашей жизни.
Сань Тин не смела поднять глаз на Пын Дэ-хуая. Она обмерла от восторга, когда он сказал:
— Хорошо! Пусть Сань Тин станет моим солдатом. Я уверен, дорогой мой друг Линь, что горе никогда не коснётся вас в связи с её именем. Если случится то, что может случиться с каждым воином, то слава подвига, совершенного Сань Тин, озарит вас светом такой радости, которая не оставит места для тени печали.
Сань Тин молча поклонилась обоим генералам и вышла, не поднимая головы, чтобы они не увидели слез радости, навернувшихся на её глаза.
Вслед ей послышались слова Пын Дэ-хуая:
— Я уезжаю через полчаса… Будьте готовы.
С тех пор прошло всего несколько месяцев, и, окончив школу разведчиков, Сань Тин выполняет уже третье самостоятельное поручение. Она должна проникнуть в район осаждённой войсками НОА Тайюани и передать партизанам, скрывающимся в подземельях близ Тайюани, приказ: помочь секретному агенту, присланному Пын Дэ-хуаем, предотвратить бактериологическую диверсию, подготовляемую американо-гоминдановскими разбойниками. На этот раз Сань Тин — всего лишь связная, но она знает огромное значение связи в такого рода делах. Разумеется, не произойди какой-то заминки с приёмом радиограмм у партизан, Сань Тин, быть может, и не пришлось бы выполнять роль почтового голубя. Но в том-то и дело: отправив передачу, радиостанция Пын Дэ-хуая не получила квитанции от партизан. Так и осталось неизвестным, дошёл ли приказ. Вот Сань Тин и приходилось обеспечить его доставку во что бы то ни стало. Этим, однако, не исчерпывалось её задание. Выполнив задачу по связи, она должна была прийти на помощь секретному агенту Пын Дэ-хуая, посланному для ликвидации диверсии. Нужно было обеспечить ему отступление из миссии, когда задание будет выполнено. По словам генерала, лично инструктировавшего Сань Тин при отправлении, независимо от того, что именно этот агент представлял большую ценность для НОА, всякий разведчик, совершающий опасный подвиг для народа, имеет право знать, что его тыл обеспечен.
Ноги Сань Тин подкашивались, но она шла. Когда её отяжелевшие веки опускались, перед нею возникал образ Пын Дэ-хуая, каким она видела его в последний раз, когда он давал ей инструкцию. И тогда веки Сань Тин сами поднимались, глаза смотрели вперёд, и ноги начинали двигаться быстрее.
Она заставляла их двигаться через силу потому, что ноша, возложенная на её плечи Пын Дэ-хуаем, была большой и очень важной ношей. Такую огромную тяжесть она несла впервые в жизни. Сегодняшняя ночь казалась ей чем-то вроде самого ответственного экзамена в очень трудной школе. Идя к цели, Сань Тин не переставала думать о том, что говорил ей на прощанье генерал Пын Дэ-хуай:
— Древняя китайская мудрость справедливо говорит: «Защищаются друг от друга несколько лет, а победу решают в один день. В этих условиях не знать положения противника — верх негуманности. Тот, кто его не знает, не полководец для людей, не хозяин победы». Нет ничего, Сань Тин, что следовало бы пожалеть для получения сведений о враге. «Знание наперёд нельзя получить от богов и демонов. Знание положения противника можно получить только от людей», — кажется, так сказал древний мудрец Сунь Цзы. Он сказал очень правильно, имея в виду необходимость посылать в стан врага лазутчиков. И он же сказал: «Не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь ничего узнать у людей в тылу врага». Это тоже правильные слова, хотя они были сказаны тогда, когда в Китае не было ни гуманности, ни справедливости. Мы гуманны и справедливы уже по одному тому, что гуманна цель нашей борьбы и борьба справедлива. Вы всегда должны помнить это, Сань Тин, это даст вам силы и мужество для борьбы в самых тяжких условиях, встречающихся на пути разведчика…
Сань Тин думала теперь об этом, и ей казалось, что рядом с нею идёт генерал Пын Дэ-хуай, — так хорошо она слышала его голос в тишине ночи.
А ночь была тёплая и безлунная. Плотный полог низко бегущих облаков укрывал землю от света месяца. Сань Тин скорее угадывала, чем видела глазами дорогу. Временами не было слышно ничего, кроме звука собственных шагов да мягкого шуршания ветра в траве. Изредка, но всякий раз пугая неожиданностью, поперёк дороги мелькала тень зверька. Где-то, ни с того ни с сего, вскрикивала не ко времени проснувшаяся птица. И снова все было тихо вокруг. Черно и тихо.
Сань Тин все шла. Когда ветер тянул с запада, к тёплому аромату полей примешивалась струя свежего воздуха с Хуанхэ. По расчётам Сань Тин, было уже недалеко до Сюйгоу. Там предстояло самое трудное: переправа через Фыньхэ. Гоминдановский патруль у парома, кроме денег, наверно, потребует и документы. Хотя товарищи, отправлявшие Сань Тин, и уверяли, что её пропуск не уступает настоящему, но острое ощущение опасности заставляло её непрестанно возвращаться мыслью к предстоящей процедуре контроля.
Так добралась она до перекрёстка дорог.
Нужная Сань Тин дорога — та, что шла в обход Сюйгоу, — лежала вдоль глубокой балки, поросшей по краю густым кустарником. Несколько старых акаций высились тут, ласково шелестя листвой. На этот раз у девушки нехватило сил пройти мимо, не позволив себе хотя бы короткого отдыха. Ей казалось, что если не дать ногам передышки, они не донесут её до цели.
Но едва она притулилась под деревом, как веки её сами собою сомкнулись.
Она очнулась от проникшего в сознание нового звука и тотчас поняла, что он исходит от летящего на большой высоте самолёта. Самолёт делал круги: звук то удалялся, то снова нарастал, приближаясь. Внезапно он резко усилился. Опытное ухо Сань Тин подсказало ей, что лётчик, не выключая мотора, шёл на резкое снижение. По изменению звука Сань Тин могла с уверенностью сказать, что самолёт вышел из-под облаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Джон отнёсся к этому предложению благосклонно. Уполномоченный Чан Кай-ши возражал, ссылаясь на то, что бактериологические средства угрожают и остаткам живой силы самого гоминдана, отходящим в направлении Индо-Китая.
Макарчер знал истинный мотив благосклонности Ванденгейма: прикрытый фиговым листком правительственного института, Кэмп Детрик фактически являлся лавочкой Джона, сулившей ему в случае осуществления бактериологической войны гигантские барыши. Именно поэтому Макарчеру и не хотелось пускать машину в ход раньше, чем Джон догадается сделать его самого участником лавочки. Макарчеру казалось, что у него есть все основания считать себя первооткрывателем этого источника долларов. Кто, как не он, десять лет тому назад первым выведал эту тайну японцев?
Приглашённый к обсуждению этого дела Баркли колебался. С одной стороны, его пугала перспектива заразить чумою места, где он научился извлекать доллары из всего, что попадалось под руку: было ли разумно уничтожать своих собственных рабов и покупателей? С другой стороны, было соблазнительно раз навсегда покончить с помехой, какую сторонники Мао Цзе-дуна представляли коммерческим комбинациям Баркли на азиатском материке.
В конце концов решение было все же принято. В Штаты полетели шифровки с приказом отгрузить продукцию Кэмп Детрик в адрес Чан Кай-ши. Оттуда самолёты должны были доставить груз в тыл НОА. Самым удобным пунктом для этого казалась Тайюань, находящаяся в далёком тылу НОА. А ввиду необходимости соблюдать в этом деле строжайшую тайну решили организовать центральную станцию в таком месте, чтобы ни у кого не могло возникнуть и тени подозрения в её истинном назначении. Прекрасным местом была бы католическая миссия св. Игнатия на дороге между Тайюанью и Сюйгоу.
Когда кардиналу Томасу Тьен объяснили суть дела, он охотно дал согласие на организацию в миссии рассадника чумы на весь Западный, Северный и Центральный Китай под видом станции противочумных прививок.
Именно туда, в расположение войск гоминдановского генерала Янь Ши-фана, одного из ближайших помощников главнокомандующего блокированной гоминдановской армии, и спешила теперь Сань Тин. Она, как величайшую гордость, несла в себе сознание важности данного ей поручения. Это задание возложил на неё сам генерал Пын Дэ-хуай — гроза гоминдановцев.
При мысли о Пын Дэ-хуае Сань Тин пришёл на память и тот день, когда она стала бойцом его 1-й полевой армии. Ведь раньше-то она воевала в рядах 4-й полевой армии генерала Линь Бяо. Линь Бяо был замечательный генерал, и Сань Тин любила его, как родного отца. Впрочем, нет! Слово «отец» тут совсем не подходит. Линь Бяо был слишком молод, чтобы связывать с ним представление о слове «отец». Скорее Сань Тин воспринимала его как старшего, очень, очень мудрого брата. И, наверное, она никогда-никогда не ушла бы сама от генерала Линь Бяо, а, как любящая сестрёнка, заботилась бы о нем до самого конца войны, если бы в тот памятный день, когда 1-й авиационный полк НОА одержал свою большую победу под Цзиньчжоу, Сань Тин не услышала в блиндаже Линь Бяо увлекательного рассказа Пын Дэ-хуая о значении, какое имеет работа секретных агентов НОА в гоминдановском тылу. Её воображение было так взбудоражено этим рассказом о подвигах народных разведчиков, что на следующее утро, подавая чай Лин Бяо и собиравшемуся в путь Пын Дэ-хуаю, Сань Тин осмелилась сказать:
— Уважаемый отец и командир, товарищ Линь Бяо, я очень стыжусь того, что отнимаю ваше драгоценное время таким мелким делом, но позвольте мне сказать: подвиги моих братьев и сестёр, о которых рассказывал вчера генерал Пын Дэ-хуай, кажутся мне слишком прекрасными, чтобы я могла когда-нибудь найти покой, приготовляя обед и заваривая чай и даже делая такую важную работу, как стирка белья для солдат.
Линь Бяо рассмеялся и ответил:
— Но подвиги армии и складываются из мужества разведчиков, храбрости солдат, искусства генералов и скромного труда таких, как вы, моя помощница Сань Тин. Должен же кто-нибудь стирать бельё и греть воду для чая. Думайте о величии этого подвига, прекрасного своей скромностью, и душа ваша, несомненно, обретёт утраченный покой.
Но тут вдруг в разговор вмешался Пын Дэ-хуай:
— А не кажется ли вам, товарищ Линь, что эта девушка прошла уже ту часть своего героического солдатского пути в Народно-освободительной войне, когда она должна была стирать бельё и чинить туфли? Не заслужила ли она своей скромностью и трудолюбием, о котором вы сами так лестно отозвались, права посмотреть в глаза врагу? Не отсюда, не из вашего укрытия, а так, как она мечтает: в тылу врага, где скрытые опасности подкарауливают патриота на каждом шагу. Быть может, настало время дать Сань Тин возможность поработать там, где она тоже имеет возможность пролить свою кровь за великое дело народа?
Линь Бяо сурово свёл брови и посмотрел в глаза Сань Тин:
— Подвиг патриота велик, даже если он совсем незаметен. Не думайте, Сань Тин, что работа разведчика заметнее работы прачки.
— Товарищ генерал Линь Бяо, прошу вас поверить: сердце моё наполнено желанием служить народу на любом посту. Но если, как прекрасно сказал товарищ генерал Пын, я смогу пролить в этой войне хоть капельку своей крови, я приду к победе во столько раз счастливей, сколько крыш на самой большой пагоде в Пекине. В моем уме нет мечты обрести известность. Пусть я останусь таким же маленьким и незаметным человеком, как прачка, но пусть кровь моя сольётся с потоком крови моего народа.
— Хорошо, — ответил Линь Бяо, — если генерал Пын полагает, что настало время вам стать бойцом секретной войны, которую ведут наши братья во вражеском тылу, я отпущу вас к генералу Пын, в его армию. Потому что мне было бы очень грустно думать, что в вашей смерти повинен я, если до моих ушей дойдёт когда-нибудь весть о том, что война потребовала и вашей жизни.
Сань Тин не смела поднять глаз на Пын Дэ-хуая. Она обмерла от восторга, когда он сказал:
— Хорошо! Пусть Сань Тин станет моим солдатом. Я уверен, дорогой мой друг Линь, что горе никогда не коснётся вас в связи с её именем. Если случится то, что может случиться с каждым воином, то слава подвига, совершенного Сань Тин, озарит вас светом такой радости, которая не оставит места для тени печали.
Сань Тин молча поклонилась обоим генералам и вышла, не поднимая головы, чтобы они не увидели слез радости, навернувшихся на её глаза.
Вслед ей послышались слова Пын Дэ-хуая:
— Я уезжаю через полчаса… Будьте готовы.
С тех пор прошло всего несколько месяцев, и, окончив школу разведчиков, Сань Тин выполняет уже третье самостоятельное поручение. Она должна проникнуть в район осаждённой войсками НОА Тайюани и передать партизанам, скрывающимся в подземельях близ Тайюани, приказ: помочь секретному агенту, присланному Пын Дэ-хуаем, предотвратить бактериологическую диверсию, подготовляемую американо-гоминдановскими разбойниками. На этот раз Сань Тин — всего лишь связная, но она знает огромное значение связи в такого рода делах. Разумеется, не произойди какой-то заминки с приёмом радиограмм у партизан, Сань Тин, быть может, и не пришлось бы выполнять роль почтового голубя. Но в том-то и дело: отправив передачу, радиостанция Пын Дэ-хуая не получила квитанции от партизан. Так и осталось неизвестным, дошёл ли приказ. Вот Сань Тин и приходилось обеспечить его доставку во что бы то ни стало. Этим, однако, не исчерпывалось её задание. Выполнив задачу по связи, она должна была прийти на помощь секретному агенту Пын Дэ-хуая, посланному для ликвидации диверсии. Нужно было обеспечить ему отступление из миссии, когда задание будет выполнено. По словам генерала, лично инструктировавшего Сань Тин при отправлении, независимо от того, что именно этот агент представлял большую ценность для НОА, всякий разведчик, совершающий опасный подвиг для народа, имеет право знать, что его тыл обеспечен.
Ноги Сань Тин подкашивались, но она шла. Когда её отяжелевшие веки опускались, перед нею возникал образ Пын Дэ-хуая, каким она видела его в последний раз, когда он давал ей инструкцию. И тогда веки Сань Тин сами поднимались, глаза смотрели вперёд, и ноги начинали двигаться быстрее.
Она заставляла их двигаться через силу потому, что ноша, возложенная на её плечи Пын Дэ-хуаем, была большой и очень важной ношей. Такую огромную тяжесть она несла впервые в жизни. Сегодняшняя ночь казалась ей чем-то вроде самого ответственного экзамена в очень трудной школе. Идя к цели, Сань Тин не переставала думать о том, что говорил ей на прощанье генерал Пын Дэ-хуай:
— Древняя китайская мудрость справедливо говорит: «Защищаются друг от друга несколько лет, а победу решают в один день. В этих условиях не знать положения противника — верх негуманности. Тот, кто его не знает, не полководец для людей, не хозяин победы». Нет ничего, Сань Тин, что следовало бы пожалеть для получения сведений о враге. «Знание наперёд нельзя получить от богов и демонов. Знание положения противника можно получить только от людей», — кажется, так сказал древний мудрец Сунь Цзы. Он сказал очень правильно, имея в виду необходимость посылать в стан врага лазутчиков. И он же сказал: «Не обладая гуманностью и справедливостью, не сможешь ничего узнать у людей в тылу врага». Это тоже правильные слова, хотя они были сказаны тогда, когда в Китае не было ни гуманности, ни справедливости. Мы гуманны и справедливы уже по одному тому, что гуманна цель нашей борьбы и борьба справедлива. Вы всегда должны помнить это, Сань Тин, это даст вам силы и мужество для борьбы в самых тяжких условиях, встречающихся на пути разведчика…
Сань Тин думала теперь об этом, и ей казалось, что рядом с нею идёт генерал Пын Дэ-хуай, — так хорошо она слышала его голос в тишине ночи.
А ночь была тёплая и безлунная. Плотный полог низко бегущих облаков укрывал землю от света месяца. Сань Тин скорее угадывала, чем видела глазами дорогу. Временами не было слышно ничего, кроме звука собственных шагов да мягкого шуршания ветра в траве. Изредка, но всякий раз пугая неожиданностью, поперёк дороги мелькала тень зверька. Где-то, ни с того ни с сего, вскрикивала не ко времени проснувшаяся птица. И снова все было тихо вокруг. Черно и тихо.
Сань Тин все шла. Когда ветер тянул с запада, к тёплому аромату полей примешивалась струя свежего воздуха с Хуанхэ. По расчётам Сань Тин, было уже недалеко до Сюйгоу. Там предстояло самое трудное: переправа через Фыньхэ. Гоминдановский патруль у парома, кроме денег, наверно, потребует и документы. Хотя товарищи, отправлявшие Сань Тин, и уверяли, что её пропуск не уступает настоящему, но острое ощущение опасности заставляло её непрестанно возвращаться мыслью к предстоящей процедуре контроля.
Так добралась она до перекрёстка дорог.
Нужная Сань Тин дорога — та, что шла в обход Сюйгоу, — лежала вдоль глубокой балки, поросшей по краю густым кустарником. Несколько старых акаций высились тут, ласково шелестя листвой. На этот раз у девушки нехватило сил пройти мимо, не позволив себе хотя бы короткого отдыха. Ей казалось, что если не дать ногам передышки, они не донесут её до цели.
Но едва она притулилась под деревом, как веки её сами собою сомкнулись.
Она очнулась от проникшего в сознание нового звука и тотчас поняла, что он исходит от летящего на большой высоте самолёта. Самолёт делал круги: звук то удалялся, то снова нарастал, приближаясь. Внезапно он резко усилился. Опытное ухо Сань Тин подсказало ей, что лётчик, не выключая мотора, шёл на резкое снижение. По изменению звука Сань Тин могла с уверенностью сказать, что самолёт вышел из-под облаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74