— А нас очень!.. Очень занимает! Мы не желаем превращать в прах всю собственную добычу! — раздражённо крикнул Шверер.
— Как вы уверены, что она вам достанется, — с прежней насмешливостью проговорил американец.
— Уверенность, достойная похвалы, — заметил отец Август.
— Война, которую мы будем вести для вас, должна быть оплачена, — сказал Шверер.
— Разве мы возражаем? — Паркер поднял брови.
— И значит, будущий мир должен быть настолько рентабельным для нас всех, чтобы окупить и ту, будущую, и эту, прошедшую, войну.
— Что ж, — покровительственно проговорил Паркер, — бухгалтерия правильная.
С этими словами Паркер поднялся и, отойдя к столику с бутылками, стал приготовлять себе коктейль. Шверер умолк. Ведь он говорил именно для этого американца. В нем Шверер видел представителя единственной силы, способной дать немецким генералам средства на осуществление их новых военных планов, и не только способной дать, но желающей дать и дающей. Шверера не особенно интересовало мнение Винера, так как он знал: этот социал-демократический капиталист только делает вид, будто поднялся до высот, обеспечивающих ему независимость. Шверер отлично понимал, что теперь Винер находится в такой же зависимости от американских генералов и капиталистов, в какой когда-то находился от генералов немецких, и будет так же покорно исполнять все их приказы, как когда-то выполнял его собственные, Шверера, указания. Нет, не Винер интересовал его в этом обществе. И уж во всяком случае не отец Август. Хотя Шверер отлично помнил, что именно этот представитель Ватикана сунул ему первую лепту святого престола на алтарь бога будущей войны, но он также хорошо помнил и то, что лепта эта была в долларах. Роу?.. Шверер исподлобья посмотрел на пьяного англичанина. Нет, эта фигура не внушала Швереру ни доверия, ни страха. Шверер угадывал, что Роу и сам смотрит на Паркера глазами неудачливого и обедневшего соперника; этому дряхлеющему представителю дряхлеющей империи уже никогда не придётся полной горстью разбрасывать соверены от Константинополя до Токио — всякому, кто согласен стать её цепным псом. Нет, тут ждать нечего. Паркер, Паркер! Вот в чью сторону нужно смотреть со всею преданностью, какую способны изобразить глаза Шверера. Паркер! Вот в чью сторону стоит гнуть неподатливую спину! Паркер! Вот для кого тут стоит говорить!
И Шверер терпеливо ждал, пока американец взболтает свой коктейль. Генерал делал вид, будто старательно протирает очки, как будто для того, чтобы говорить, ему нужны были особенно чистые стекла. А Паркер между тем, приготовив питьё, вернулся к столу и, не обращая внимания на то, что Шверер уже открыл рот для продолжения прерванной мысли, заговорил сам:
— Мне нравится ваша бухгалтерия, Шверер, да, нравится. Победа должна окупить для нас обе войны: прошлую и будущую. — Он сделал глоток коктейля. — Но мне не нравится, что вы смотрите на плоды победы, как на нечто, принадлежащее вам.
— Мы это заработаем… заработаем кровью… — почтительно пролепетал генерал.
— За кровь немцев мы заплатим! — важно сказал Паркер. — Но не воображайте, будто она стоит так уж дорого. Пожалуйста, попробуйте продать её кому-нибудь другому… Ага, купцов не видно?! Вот в этом-то и дело: никто, кроме нас, её не купит, и никто, кроме нас, не способен заплатить вам за неё ни цента. Ведь ценою некоторой оттяжки, необходимой на дополнительную работу, и мы можем подготовить себе солдат по гораздо более дешёвой цене, чем ваши.
— Таких послушных солдат, как наши, вы не получите нигде! — с гордостью проговорил Шверер.
— А разве мы этого не ценим? Кто ещё на нашем месте содержал бы вас всех — от фельдмаршалов до последнего рядового, — не имея уверенности, что вы понадобитесь?
— Если наши солдаты не понадобятся вам, мы сами пустим их в дело!
— Но, но, не так прытко! Вон там холодный сифон! — И Паркер насмешливо ткнул пальцем в сторону пузатой бутылки. — Что вы без нас?!
— Танк без бензина, пушка без пороха… — поддакнул ему отец Август.
— Так я повторяю: мы ценим ваш товар, — продолжал Паркер. — Бывалые, хорошо тренированные, вымуштрованные головорезы — таких сразу не подготовишь ни из французов, ни из испанцев, ни даже из цветных, которых мы можем в любое время получить у любого индийского князька столько, сколько нам будет нужно…
Теперь Блэкборн был рад, что не ушёл сразу же, а остался. Стоило услышать собственными ушами весь этот откровенный бред преступников. Он решил, что вытерпит до конца. Такие возможности бывают не часто. Услышав последние слова Паркера и желая его подзадорить, старый учёный сказал:
— Положим, эти времена прошли…
— Вот уже это мне не нравится, — укоризненно проговорил в его сторону Роу.
— Оставим это, — сказал Паркер. — Не в этом сейчас дело. Я ведь хотел только сказать, что вам, Шверер, следует знать: мы поим вас, кормим, вооружаем вас и дадим вам возможность воевать вовсе не во имя того, чтобы вернуть всё, что потеряли вы, — работать вы будете на нас! Мы тоже хотим получить плоды, когда дерево будет повалено.
— Боже мой, как это характерно для вас всех! — воскликнул физик. — Чтобы получить яблоко — срубить яблоню. В этой психологии вся ваша природа.
— Отличная природа, мистер Блэкборн! — самодовольно возразил Паркер. — Шверер со мною согласится. Но я ещё раз должен сказать: мы понимаем это «яблоко» довольно широко. Поход против Советского Союза — вот наша цель, но именно потому, что нам нужно все, чем он владеет, чем может владеть, — все его земли, все недра, все богатства страны. Не воображайте, что мы глупее вашего Геринга. У нас тоже есть своя «Зелёная папка».
— Святое чувство, законное чувство! — одобрительно проговорил отец Август.
Считая, что он должен положить конец всяким кривотолкам, Шверер крикнул Паркеру, пользуясь минутным молчанием:
— Клянусь вам, никто не ненавидит русских так, как мы, и среди нас никто так, как я!
— Что ж, это хорошо, — одобрительно отозвался американец.
Ободрённый Шверер пояснил:
— Вы поймёте меня, если вспомните, сколько раз мы испили из-за русских чашу позора поражения! Сколько раз на протяжении веков нашей вражды со славянством! Этого нельзя больше выносить, этому должен быть положен конец! — Голос Шверера перешёл в злобный визг: — Россия должна быть уничтожена как государство.
— Иначе она может снова и снова побить вас? — насмешливо спросил Блэкборн.
Генерал в гневе швырнул очки на стол.
— Конец! — в бешенстве крикнул он. — Уничтожение! Полное уничтожение! — И, переведя дыхание, сдержанно Паркеру: — Тогда мы спокойно поделим наследство славян. — Подумал и веско добавил: — Всех славян.
Паркер рассмеялся.
— Поделим? — Он в сомнении покачал головой. — Вы удивительно не точны сегодня в терминологии, Шверер.
Шверер пропустил насмешку мимо ушей и, стараясь говорить так, чтобы каждое его слово доходило именно до сидящего дальше всех Паркера, сказал:
— Именно в силу нашей заинтересованности в трофеях, будь то земли, капиталы или живые люди, я и настаиваю: такое сильно действующее оружие, о котором мы тут говорим, должно применяться лишь в том случае, если мы получим возможность, молниеносно, первыми ударами сломив волю врага к сопротивлению, столь же молниеносно забросить на его землю свои войска, чтобы закрепить результат первого удара. Такова наша логика.
— Логика разбойников! — воскликнул Блэкборн.
Роу звонко шлёпнул себя по колену и весело крикнул:
— А ведь генерал прав! Честное слово, прав! Целью мясника всегда было убить вола, чтобы воспользоваться его мясом. А тут ему предлагают испепелить тушу и вместо бифштексов получить какие-то молекулы, сдобренные соусом морального удовлетворения. Ни то, ни другое не может утолить даже самого скромного аппетита!
Шверер взглянул на Роу с благодарностью.
— Именно это, милостивые государи, я и хотел сказать.
Блэкборн движением руки заставил замолчать открывшего было рот Винера.
— Отвратительно и нелепо, даже смешно то, что все вы говорите. Рассуждаете вы, как люди, лишённые всякого опыта и не думающие ни о самих себе, ни о тех, кто считает вас стоящими на страже их интересов…
Винер возмущённо пожал плечами; Паркер засмеялся; отец Август вызывающе скривил губы; Шверер застыл с выражением удивления на лице и с очками, зажатыми в вытянутой руке. Но тут проговорил Роу:
— Блэкборн прав… Это очень плохо, но он прав.
— Я знаю, что прав, — с достоинством и полной уверенностью сказал Блэкборн. — Разве может быть не прав человек, говорящий от имени английских учёных, инженеров, всех лучших людей интеллектуального труда? Вы скажете мне, что это ещё не вся Англия? Конечно, вся Англия — это десятки миллионов простых людей. Я их недостаточно знаю, чтобы говорить за них, но думаю, что любой из них тут, на коем месте, доставил бы вам гораздо больше неприятностей, чем я. Не может быть не прав человек, говорящий от лица многих простых англичан. А сегодня я говорю от их имени…
— Не знаю, от имени каких англичан говорите вы, — перебил Винер, — но те англичане, которые уполномочили говорить меня, думают вовсе не так.
— Вас уполномочили говорить англичане? — насмешливо спросил старик. Его мохнатые брови поднимались все выше.
Винер выпятил бороду и старался говорить как можно внушительней:
— Трижды!.. Я трижды ездил в Лондон по поручению нашей партии.
— Вашей партии? — Блэкборн даже привстал от удивления. — Шайку лакеев поджигателей войны вы называете партией?
Борода Винера поднялась ещё выше.
— Как член руководства социал-демократической партии Германии, я трижды говорил с лидером лейбористов…
Брови старого физика опустились, и он рассмеялся, а Винер продолжал, приходя во все большее раздражение:
— Да, да, я встречался и с Бевином! От своего и от их имени я утверждаю: у нас нет расхождений!.. Ни в чём, ни в чем!..
— В этом я вам верю, — подавляя смех, сказал Блэкборн. — Я ещё не все понимаю в политике…
— Это заметно, — со злостью бросил отец Август, но физик только досадливо отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и продолжал:
— Но кое в чём я уже разбираюсь и могу понять, что лейбористы в Англии — примерно то же, что Шумахер тут у вас, что наследники Блюма во Франции, что Сарагат в Италии. Насколько мне помнится, таких господ называют «социал-империалистами». — Блэкборн засмеялся. — Довольно точное определение…
— Клевета на лейбористов! — крикнул Винер. — Они — величайшие альтруисты в международном понимании. Для них не существует даже национальных интересов Англии…
— Это-то и ужасно! — парировал Блэкборн.
— …там, где речь идёт об интересах всего мира.
— Американского мира?
— При заключении Союза пяти государств Бевин решительно заявил, — не унимался Винер, — что народы должны пожертвовать национальными интересами в пользу общего блага.
— Поскольку это благо измеряется доходами шестидесяти семейств Америки, двухсот семейств Франции и нескольких десятков британских династий монополистов? Так вы понимаете «всеобщее благо»! А я уже не могу понимать его так, не могу. Я вырос.
— Сожалею, что вы не добрый католик, — проговорил отец Август, — а то бы я помог вашему отлучению от церкви.
— Послушайте, старина, — коснеющим языком крикнул Роу физику, — не забирайтесь в дебри социологии! Мы отвлеклись от темы. Бомба — вот о чём стоит говорить. Бомба!
— Довольно! — безапелляционно заявил Август. — Надоело.
— Я ещё не все сказал, — настойчиво продолжал физик. — Не безумие ли действительно воображать, будто половина человечества, живущая между Эльбой и Тихим океаном, ждёт ваших бомб и ничего не изобрела для защиты от них? Начиная такую войну, вы обречёте и свою собственную страну на опустошение не только потому, что русские должны будут ответить двойным ударом на удар… А силу их контрударов мы с вами уже видели на опыте Германии… Так я говорю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74