Петр Пустынник взобрался на мула, кивком благословил наш городок и вытянул руку в направлении на восток.
С тоской и грустью смотрел я им вслед. С той тоской и жаждой перемены мест, которая, как мне казалось, осталась в прошлом. В юности я много путешествовал. Мое детство прошло среди голиардов, странствующих монахов и школяров. Было в тех днях что-то такое, о чем я все еще скучал, что застыло, уснуло во мне за годы жизни в Вилль-дю-Пер, но не умерло.
Мне недоставало свободы. И свободы не только для себя, но и для Софи и наших будущих детей.
Глава 3
Двумя днями позже другие гости пожаловали в наш городок.
Сначала с запада докатился страшный, сотрясающий землю шум, потом появилось облако пыли – всадники неслись во весь опор! Я катил бочку из подвала, когда вдруг начали падать бутыли и кувшины. Страх и растерянность сжали сердце. Я вспомнил, как два года назад банда разбойников напала на наш городок. Беда не обошла ни один дом, и те, что не были сожжены, подверглись разграблению.
Сначала громкий, пронзительный вопль, потом крик. Дети, игравшие на площади в мяч, рассыпались в стороны. Восемь тяжелых боевых коней с грохотом проскакали по мостику. Восседавшие на них рыцари носили пурпурный с белым цвета нашего сеньора, Болдуина Трейльского.
Отряд остановился на площади. В старшем из рыцарей я узнал Норкросса, кастеляна нашего сеньора, его верного служаку. Оглядев деревушку, он громко спросил:
– Это Вилль-дю-Пер?
– Должно быть, мой господин, так оно и есть, судя по вони, – с презрительной ухмылкой ответил один из его спутников. – Нам было сказано держать на восток, пока не потянет дерьмом, а потом уже ехать прямо на сию вонь.
Присутствие этих людей не предвещало ничего хорошего. Я медленно направился к площади. Сердце тревожно стучало. Случиться могло что угодно. Где же Софи?
Норкросс слез с коня, за ним последовали остальные. Кони тяжело храпели. Под полуопущенными веками глаза кастеляна казались темными и лишь иногда поблескивали узкой серебристой полоской, на подбородке пробивалась редкая бородка.
– Приветствую вас от лица вашего сеньора, Болдуина, – громко, чтобы все слышали, начал он, выходя на середину площади. – До него дошло известие, что тут прошел какой-то жалкий сброд во главе с неким болтливым отшельником.
Пока кастелян держал речь, его люди начали шнырять по городку, расталкивая женщин, отбрасывая попадающих под ноги ребятишек, по-хозяйски заглядывая в дома. На их грубых лицах как будто было написано: "Убирайся с дороги, дерьмо. Ты – никто, пустое место. Мы здесь хозяева".
– Ваш господин попросил меня поговорить с вами, – объявил Норкросс. – Он надеется, что никто из вас не поддался бредням этого безумца. Хрен у него давно отсох, но мозги высохли еще раньше.
Теперь я понял, что делают здесь Норкросс и его приспешники. Они пытались пронюхать, кто из подданных Болдуина принял крест и ушел на восток.
Норкросс расхаживал по площади, пытливо вглядываясь в лица собравшихся.
– Ваш господин и повелитель – Болдуин, и ему вы обязаны служить, а не траченному молью, дряхлому отшельнику. Болдуину вы обязаны повиноваться, а не кому-то другому. Только он может защитить вас, а не какой-то папа римский.
Вот тогда-то я наконец увидел Софи, спешащую от колодца с ведром. С ней была жена мельника, Мари, и их дочь, Эме. Перехватив взгляд жены, я сделал знак держаться подальше от Норкросса и его головорезов.
Отец Лео выступил вперед.
– Если дорога тебе душа твоя, рыцарь, – смело сказал священник, – не хули тех, кто сражается ныне во славу Господа. И не сравнивай свою защиту с той, что дает святой папа. Это богохульство.
Отчаянные крики заставили нас повернуться. Два рыцаря из отряда Норкросса, схватив за волосы, тащили мельника Жоржа и его младшего сына, Ало.
Обоих бросили на землю посреди площади. Как они узнали?..
Норкросс как будто даже обрадовался. Подойдя к съежившемуся от страха мальчишке, он наклонился и сжал его лицо рукой в тяжелой перчатке.
– Вот как ты заговорил, священник? Значит, папа может защитить вас, а? – Он усмехнулся. – Ну что ж, почему бы нам и не проверить, чего на самом деле стоит его защита?
Глава 4
Как же мне было стыдно из-за нашей полной, очевидной беспомощности. Звеня мечом, Норкросс направился к испуганному мельнику.
– А скажи-ка, мельник, – усмехнулся кастелян, – разве не два сына было у тебя на прошлой неделе?
– Мой старший, Мэтт, ушел в Воклюз, – сказал Жорж и посмотрел на меня. – Учиться работе с металлом.
– Работе с металлом...
Норкросс кивнул и, поджав губы, улыбнулся, словно говоря: "Я же знаю, что это все куча дерьма". Жорж был моим другом. Сердце сжалось от сострадания. Я пытался вспомнить, какое оружие есть у меня на постоялом дворе и не могли бы мы, если понадобится, дать отпор рыцарям.
– Если твой старший сын ушел, – продолжал Норкросс, – то как же ты собираешься платить подати герцогу, ведь рабочих рук стало меньше на треть?
Взгляд Жоржа заметался.
– Мы справимся, мой господин. Я стану работать еще больше.
– Хорошо. – Норкросс снова кивнул и шагнул к мальчишке. – В таком случае ты справишься и без этого, верно?
Он схватил девятилетнего Ало за ворот, дернул вверх, ровно мешок сена, и потащил визжащего и брыкающегося парнишку к мельнице.
Проходя мимо притихшей дочери мельника, кастелян подмигнул своим людям.
– Угощайтесь. У нашего мельника такое милое зерно.
Рыцари расхохотались и, схватив кричащую бедняжку Эме, потащили ее в мельницу.
Страшный спектакль разворачивался на моих глазах. Норкросс снял с седла моток веревки и с помощью одного из своих прислужников начал привязывать Ало к большому мельничному колесу, наполовину сидящему в реке.
Бедняга Жорж припал к ногам кастеляна.
– Разве я не служил моему господину верой и правдой? Разве не исполнял все свои обязанности?
– Проси защиты у Его святейшества, – со смехом ответил Норкросс, захлестывая веревкой запястья и лодыжки мальчика.
– Отец, отец! – взывал насмерть перепуганный Ало.
Норкросс повернул колесо, и под отчаянные крики Жоржа и Мари их сын погрузился в реку. Подержав мальчика под водой, кастелян медленно поднял его над поверхностью. Ало вынырнул, хватая ртом воздух.
– Что скажешь, святой отец? – Презренный рыцарь повернулся к нашему священнику. – Так-то защищает вас ваш папа? Ты на это рассчитывал?
Поворот колеса, и ребенок вновь скрылся под водой. Городок содрогнулся от ужаса.
Я досчитал уже до тридцати.
– Помилуйте! – вскричала, падая на колени, Мари. – Он ведь всего лишь ребенок.
Норкросс не спеша взялся за колесо, Ало, задыхаясь, выкашливал попавшую в легкие воду, из-за двери мельницы доносились слабые крики Эме. Мне и самому не хватало воздуха. Необходимо было что-то делать, пусть даже рискуя собственной жизнью.
– Сир. – Я выступил вперед и поклонился Норкроссу. – Я помогу мельнику с податями. Он будет отдавать на треть больше.
– А ты еще кто такой, морковная голова?
Рассерженный рыцарь обернулся и с изумлением воззрился на мои ярко-рыжие волосы.
– Если так угодно моему господину. – Еще шаг вперед. И еще. Я готов был нести любую чушь, лишь бы отвлечь его от мальчика. – Мы дадим нашему господину два бушеля морковки!
Я собирался продолжить, заболтать его, рассмешить, потешить, сделать все, что в моих силах, но тут один из приспешников кастеляна пришпорил коня. Перед глазами мелькнула шипованная перчатка, и в следующее мгновение эфес меча обрушился на мою голову.
Я упал на землю, но все же услышал вскрик Софи:
– Хью, Хью!
– Этот, с морковной головой, должно быть, большой приятель мельника, – ухмыльнулся Норкросс. – Или его женушки. Так, говоришь, на треть? Что ж, от имени твоего господина принимаю это предложение. С сегодняшнего дня подати увеличены на треть.
Говоря это, кастелян снова опустил колесо. Лежа на земле, я слышал заглушенный водой стон Ало.
– Хотите драться? – заорал Норкросс. – Так деритесь во славу вашего сеньора, когда он потребует от вас этого. Но закон есть закон. Вы же понимаете, что такое закон? Понимаете?
Он не торопился поворачивать колесо, даже облокотился на него.
И тогда по толпе пронесся жалобный призыв:
– Помилуйте... поднимите мальчика. Поднимите.
Я сжал кулаки, мысленно ведя счет. Двадцать... тридцать... сорок...
Норкросс картинно вскинул бровь.
– Боже... совсем забыл о времени.
Он медленно повернул колесо, и город увидел распухшее, с широко открытыми глазами лицо мальчика. Рот у него был открыт, но жизнь уже ушла.
Мари дико вскрикнула, по лицу Жоржа текли слезы.
– Какая жалость, – вздохнул Норкросс, вращая колесо, пока безжизненное тело ребенка не оказалось вверху. – Похоже, доля мельника ему все же не по плечу.
Жуткая тишина повисла над деревней. И нарушили ее лишь всхлипы вышедшей из мельницы на подгибающихся ногах Эме.
– Трогаемся! – Норкросс дал знак своим рыцарям. – Думаю, они тут поняли, что хотел донести до них герцог.
Пересекая площадь, он остановился около меня и опустил ногу в тяжелом сапоге на мою шею.
– И не забудь про свое обещание, морковная голова. Я присмотрю за тем, как ты будешь расплачиваться со своим господином.
Глава 5
Тот страшный день перевернул мою жизнь. Вечером, когда мы лежали в постели, я рассказал Софи обо всем, что случилось, ничего не утаив. Мы всегда всем делились, как плохим, так и хорошим. Комнатка, служившая спальней, помещалась позади постоялого двора, и кроватями нам служили расстеленные на полу перьевые тюфяки. Я нежно поглаживал длинные белокурые волосы Софи, спускавшиеся едва ли не до талии. Каждое ее движение, каждый вздох напоминали, как сильно я люблю ее. Моя любовь нисколько не ослабела с того дня, когда мы впервые увидели друг друга.
Да, то была любовь с первого взгляда. А ведь мне тогда едва исполнилось десять лет!
Детство мое прошло в постоянных разъездах с группой странствующих голиардов, которым меня в совсем юном возрасте отдали после смерти матери, любовницы какого-то священника, когда скрывать мое присутствие в его доме стало невозможно. Эти люди отнеслись ко мне как к своему и воспитали соответственно, обучив латыни, грамматике и логике, преподав основы чтения и письма.
Но прежде всего они научили меня играть. Мы останавливались в больших городах – Ниме, Клюни, Пю, где собирали толпы зевак, желающих послушать непристойные песенки, посмотреть на жонглеров и гимнастов. Каждое лето наш путь пролегал через Вилль-дю-Пер. Однажды я увидел Софи на постоялом дворе, принадлежавшем ее отцу, и она, смутившись, все же не успела спрятать от меня свои голубые глаза. Позднее я заприметил ее, когда она подглядывала за нами – за мной! – во время репетиции, и, сорвав подсолнух, подошел к ней.
– Что на входе бывает твердым, а на выходе мягким?
Глаза у нее широко раскрылись, а щечки зарделись.
– Только у дьявола могут быть такие ярко-рыжие волосы, – сказала она и убежала.
Я так и не успел дать ответ: капуста.
Каждый раз, когда мы возвращались, я приходил к ней с подсолнухом, а тем временем неуклюжая девочка постепенно превращалась в самую красивую девушку из всех, кто попадался мне на глаза. Она же встречала меня шутливым стишком:
Встретила девушка молодца-странника
В лунную тихую ночь...
Утро пришло, только слезы остались,
Чем ей, бедняжке, помочь?
Как-то я назвал ее своей принцессой, а Софи ответила, что у меня таких принцесс, должно быть, в каждом городе по дюжине. Но это было не так. Каждый раз я обещал вернуться и всегда возвращался. А потом просто остался.
Те три года, что мы были женаты, стали самыми счастливыми. Впервые в жизни я чувствовал, что не хочу уезжать. Впервые в жизни я влюбился.
Но в ту ночь, когда мы лежали, обнявшись, на перьевых тюфяках, что-то говорило мне, что больше я так жить не могу. Ярость и гнев клокотали в сердце, ужас случившегося днем переполнял душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
С тоской и грустью смотрел я им вслед. С той тоской и жаждой перемены мест, которая, как мне казалось, осталась в прошлом. В юности я много путешествовал. Мое детство прошло среди голиардов, странствующих монахов и школяров. Было в тех днях что-то такое, о чем я все еще скучал, что застыло, уснуло во мне за годы жизни в Вилль-дю-Пер, но не умерло.
Мне недоставало свободы. И свободы не только для себя, но и для Софи и наших будущих детей.
Глава 3
Двумя днями позже другие гости пожаловали в наш городок.
Сначала с запада докатился страшный, сотрясающий землю шум, потом появилось облако пыли – всадники неслись во весь опор! Я катил бочку из подвала, когда вдруг начали падать бутыли и кувшины. Страх и растерянность сжали сердце. Я вспомнил, как два года назад банда разбойников напала на наш городок. Беда не обошла ни один дом, и те, что не были сожжены, подверглись разграблению.
Сначала громкий, пронзительный вопль, потом крик. Дети, игравшие на площади в мяч, рассыпались в стороны. Восемь тяжелых боевых коней с грохотом проскакали по мостику. Восседавшие на них рыцари носили пурпурный с белым цвета нашего сеньора, Болдуина Трейльского.
Отряд остановился на площади. В старшем из рыцарей я узнал Норкросса, кастеляна нашего сеньора, его верного служаку. Оглядев деревушку, он громко спросил:
– Это Вилль-дю-Пер?
– Должно быть, мой господин, так оно и есть, судя по вони, – с презрительной ухмылкой ответил один из его спутников. – Нам было сказано держать на восток, пока не потянет дерьмом, а потом уже ехать прямо на сию вонь.
Присутствие этих людей не предвещало ничего хорошего. Я медленно направился к площади. Сердце тревожно стучало. Случиться могло что угодно. Где же Софи?
Норкросс слез с коня, за ним последовали остальные. Кони тяжело храпели. Под полуопущенными веками глаза кастеляна казались темными и лишь иногда поблескивали узкой серебристой полоской, на подбородке пробивалась редкая бородка.
– Приветствую вас от лица вашего сеньора, Болдуина, – громко, чтобы все слышали, начал он, выходя на середину площади. – До него дошло известие, что тут прошел какой-то жалкий сброд во главе с неким болтливым отшельником.
Пока кастелян держал речь, его люди начали шнырять по городку, расталкивая женщин, отбрасывая попадающих под ноги ребятишек, по-хозяйски заглядывая в дома. На их грубых лицах как будто было написано: "Убирайся с дороги, дерьмо. Ты – никто, пустое место. Мы здесь хозяева".
– Ваш господин попросил меня поговорить с вами, – объявил Норкросс. – Он надеется, что никто из вас не поддался бредням этого безумца. Хрен у него давно отсох, но мозги высохли еще раньше.
Теперь я понял, что делают здесь Норкросс и его приспешники. Они пытались пронюхать, кто из подданных Болдуина принял крест и ушел на восток.
Норкросс расхаживал по площади, пытливо вглядываясь в лица собравшихся.
– Ваш господин и повелитель – Болдуин, и ему вы обязаны служить, а не траченному молью, дряхлому отшельнику. Болдуину вы обязаны повиноваться, а не кому-то другому. Только он может защитить вас, а не какой-то папа римский.
Вот тогда-то я наконец увидел Софи, спешащую от колодца с ведром. С ней была жена мельника, Мари, и их дочь, Эме. Перехватив взгляд жены, я сделал знак держаться подальше от Норкросса и его головорезов.
Отец Лео выступил вперед.
– Если дорога тебе душа твоя, рыцарь, – смело сказал священник, – не хули тех, кто сражается ныне во славу Господа. И не сравнивай свою защиту с той, что дает святой папа. Это богохульство.
Отчаянные крики заставили нас повернуться. Два рыцаря из отряда Норкросса, схватив за волосы, тащили мельника Жоржа и его младшего сына, Ало.
Обоих бросили на землю посреди площади. Как они узнали?..
Норкросс как будто даже обрадовался. Подойдя к съежившемуся от страха мальчишке, он наклонился и сжал его лицо рукой в тяжелой перчатке.
– Вот как ты заговорил, священник? Значит, папа может защитить вас, а? – Он усмехнулся. – Ну что ж, почему бы нам и не проверить, чего на самом деле стоит его защита?
Глава 4
Как же мне было стыдно из-за нашей полной, очевидной беспомощности. Звеня мечом, Норкросс направился к испуганному мельнику.
– А скажи-ка, мельник, – усмехнулся кастелян, – разве не два сына было у тебя на прошлой неделе?
– Мой старший, Мэтт, ушел в Воклюз, – сказал Жорж и посмотрел на меня. – Учиться работе с металлом.
– Работе с металлом...
Норкросс кивнул и, поджав губы, улыбнулся, словно говоря: "Я же знаю, что это все куча дерьма". Жорж был моим другом. Сердце сжалось от сострадания. Я пытался вспомнить, какое оружие есть у меня на постоялом дворе и не могли бы мы, если понадобится, дать отпор рыцарям.
– Если твой старший сын ушел, – продолжал Норкросс, – то как же ты собираешься платить подати герцогу, ведь рабочих рук стало меньше на треть?
Взгляд Жоржа заметался.
– Мы справимся, мой господин. Я стану работать еще больше.
– Хорошо. – Норкросс снова кивнул и шагнул к мальчишке. – В таком случае ты справишься и без этого, верно?
Он схватил девятилетнего Ало за ворот, дернул вверх, ровно мешок сена, и потащил визжащего и брыкающегося парнишку к мельнице.
Проходя мимо притихшей дочери мельника, кастелян подмигнул своим людям.
– Угощайтесь. У нашего мельника такое милое зерно.
Рыцари расхохотались и, схватив кричащую бедняжку Эме, потащили ее в мельницу.
Страшный спектакль разворачивался на моих глазах. Норкросс снял с седла моток веревки и с помощью одного из своих прислужников начал привязывать Ало к большому мельничному колесу, наполовину сидящему в реке.
Бедняга Жорж припал к ногам кастеляна.
– Разве я не служил моему господину верой и правдой? Разве не исполнял все свои обязанности?
– Проси защиты у Его святейшества, – со смехом ответил Норкросс, захлестывая веревкой запястья и лодыжки мальчика.
– Отец, отец! – взывал насмерть перепуганный Ало.
Норкросс повернул колесо, и под отчаянные крики Жоржа и Мари их сын погрузился в реку. Подержав мальчика под водой, кастелян медленно поднял его над поверхностью. Ало вынырнул, хватая ртом воздух.
– Что скажешь, святой отец? – Презренный рыцарь повернулся к нашему священнику. – Так-то защищает вас ваш папа? Ты на это рассчитывал?
Поворот колеса, и ребенок вновь скрылся под водой. Городок содрогнулся от ужаса.
Я досчитал уже до тридцати.
– Помилуйте! – вскричала, падая на колени, Мари. – Он ведь всего лишь ребенок.
Норкросс не спеша взялся за колесо, Ало, задыхаясь, выкашливал попавшую в легкие воду, из-за двери мельницы доносились слабые крики Эме. Мне и самому не хватало воздуха. Необходимо было что-то делать, пусть даже рискуя собственной жизнью.
– Сир. – Я выступил вперед и поклонился Норкроссу. – Я помогу мельнику с податями. Он будет отдавать на треть больше.
– А ты еще кто такой, морковная голова?
Рассерженный рыцарь обернулся и с изумлением воззрился на мои ярко-рыжие волосы.
– Если так угодно моему господину. – Еще шаг вперед. И еще. Я готов был нести любую чушь, лишь бы отвлечь его от мальчика. – Мы дадим нашему господину два бушеля морковки!
Я собирался продолжить, заболтать его, рассмешить, потешить, сделать все, что в моих силах, но тут один из приспешников кастеляна пришпорил коня. Перед глазами мелькнула шипованная перчатка, и в следующее мгновение эфес меча обрушился на мою голову.
Я упал на землю, но все же услышал вскрик Софи:
– Хью, Хью!
– Этот, с морковной головой, должно быть, большой приятель мельника, – ухмыльнулся Норкросс. – Или его женушки. Так, говоришь, на треть? Что ж, от имени твоего господина принимаю это предложение. С сегодняшнего дня подати увеличены на треть.
Говоря это, кастелян снова опустил колесо. Лежа на земле, я слышал заглушенный водой стон Ало.
– Хотите драться? – заорал Норкросс. – Так деритесь во славу вашего сеньора, когда он потребует от вас этого. Но закон есть закон. Вы же понимаете, что такое закон? Понимаете?
Он не торопился поворачивать колесо, даже облокотился на него.
И тогда по толпе пронесся жалобный призыв:
– Помилуйте... поднимите мальчика. Поднимите.
Я сжал кулаки, мысленно ведя счет. Двадцать... тридцать... сорок...
Норкросс картинно вскинул бровь.
– Боже... совсем забыл о времени.
Он медленно повернул колесо, и город увидел распухшее, с широко открытыми глазами лицо мальчика. Рот у него был открыт, но жизнь уже ушла.
Мари дико вскрикнула, по лицу Жоржа текли слезы.
– Какая жалость, – вздохнул Норкросс, вращая колесо, пока безжизненное тело ребенка не оказалось вверху. – Похоже, доля мельника ему все же не по плечу.
Жуткая тишина повисла над деревней. И нарушили ее лишь всхлипы вышедшей из мельницы на подгибающихся ногах Эме.
– Трогаемся! – Норкросс дал знак своим рыцарям. – Думаю, они тут поняли, что хотел донести до них герцог.
Пересекая площадь, он остановился около меня и опустил ногу в тяжелом сапоге на мою шею.
– И не забудь про свое обещание, морковная голова. Я присмотрю за тем, как ты будешь расплачиваться со своим господином.
Глава 5
Тот страшный день перевернул мою жизнь. Вечером, когда мы лежали в постели, я рассказал Софи обо всем, что случилось, ничего не утаив. Мы всегда всем делились, как плохим, так и хорошим. Комнатка, служившая спальней, помещалась позади постоялого двора, и кроватями нам служили расстеленные на полу перьевые тюфяки. Я нежно поглаживал длинные белокурые волосы Софи, спускавшиеся едва ли не до талии. Каждое ее движение, каждый вздох напоминали, как сильно я люблю ее. Моя любовь нисколько не ослабела с того дня, когда мы впервые увидели друг друга.
Да, то была любовь с первого взгляда. А ведь мне тогда едва исполнилось десять лет!
Детство мое прошло в постоянных разъездах с группой странствующих голиардов, которым меня в совсем юном возрасте отдали после смерти матери, любовницы какого-то священника, когда скрывать мое присутствие в его доме стало невозможно. Эти люди отнеслись ко мне как к своему и воспитали соответственно, обучив латыни, грамматике и логике, преподав основы чтения и письма.
Но прежде всего они научили меня играть. Мы останавливались в больших городах – Ниме, Клюни, Пю, где собирали толпы зевак, желающих послушать непристойные песенки, посмотреть на жонглеров и гимнастов. Каждое лето наш путь пролегал через Вилль-дю-Пер. Однажды я увидел Софи на постоялом дворе, принадлежавшем ее отцу, и она, смутившись, все же не успела спрятать от меня свои голубые глаза. Позднее я заприметил ее, когда она подглядывала за нами – за мной! – во время репетиции, и, сорвав подсолнух, подошел к ней.
– Что на входе бывает твердым, а на выходе мягким?
Глаза у нее широко раскрылись, а щечки зарделись.
– Только у дьявола могут быть такие ярко-рыжие волосы, – сказала она и убежала.
Я так и не успел дать ответ: капуста.
Каждый раз, когда мы возвращались, я приходил к ней с подсолнухом, а тем временем неуклюжая девочка постепенно превращалась в самую красивую девушку из всех, кто попадался мне на глаза. Она же встречала меня шутливым стишком:
Встретила девушка молодца-странника
В лунную тихую ночь...
Утро пришло, только слезы остались,
Чем ей, бедняжке, помочь?
Как-то я назвал ее своей принцессой, а Софи ответила, что у меня таких принцесс, должно быть, в каждом городе по дюжине. Но это было не так. Каждый раз я обещал вернуться и всегда возвращался. А потом просто остался.
Те три года, что мы были женаты, стали самыми счастливыми. Впервые в жизни я чувствовал, что не хочу уезжать. Впервые в жизни я влюбился.
Но в ту ночь, когда мы лежали, обнявшись, на перьевых тюфяках, что-то говорило мне, что больше я так жить не могу. Ярость и гнев клокотали в сердце, ужас случившегося днем переполнял душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49