Участок и так имел заброшенный вид: высокие сорняки росли между развалившейся кирпичной кладкой и в потрескавшемся сером бетоне. Он тянулся на четверть мили. В другом городе его давно сдали бы в аренду. Но в другом городе он выглядел бы так, будто на нем что-то может вырасти.
До строительства микрорайона здесь был только один дом. Он стоял на дальнем от города краю и представлял собой викторианскую ферму с двойным симметричным фасадом. Рамы окон были выкрашены в ярко-зеленый цвет. Последний раз их красили примерно семьдесят пять лет назад. Из середины крыши торчала печная труба, и из нее и в декабре, и в июле всегда поднимался дым. За домом, на расстоянии сорока ярдов, стоял сарай, а в двухстах ярдах от сарая уже начинался сталелитейный завод.
Вокруг не было ни сада, ни ограды, просто по мере приближения к дому сорняки становились ниже. Чтобы подъехать к нему, нужно было съехать с асфальтированной дороги и по прямой – как кратчайшему расстоянию между двумя точками – пересечь заросли сорняков. Что я и сделал.
Я остановил машину и вышел. Со стороны завода периодически слышались лязг и гул. В ушах жужжал ветер. Я направился к дому. В окнах фасада света не было. Я прошел на задний двор. Свет от голой лампочки в кухне освещал стоявший во дворе мотоцикл с коляской. Я постучался. Дверь открыла старуха лет семидесяти. Она попятилась, пропуская меня, и сказала:
– Вам придется подождать несколько минут, она сейчас занята.
Я переступил через порог и сказал:
– Я пришел к Альберту.
– О, – выдохнула старуха и начала закрывать дверь. – Альберт, тут какой-то мужчина хочет тебя видеть. Что мне сказать?
Однако я успел проскочить в кухню прежде, чем она закрыла дверь.
Телевизор стоял в углу. И был включен на полную громкость. Перед телевизором, спиной ко мне, на высокой табуретке сидела женщина в пальто с вьющимися волосами. Она сидела сгорбившись и засунув руки в карманы пальто. Она даже не повернулась, продолжая пялиться на экран. Рядом с ней, на полу, сидели две девочки пяти-шести лет и тоже смотрели телевизор. Одна из девочек повернулась и с минуту разглядывала меня, потом снова сосредоточила свое внимание на экране. Личико малышки было таким же грязным, как ее одежда. На кухонном столе среди немытой посуды, скопившейся как минимум за три дня, стояла детская переносная колыбелька, в которой лежал младенец месяцев двух от роду.
С другой стороны стола, у стены, рядом с тиковым шкафчиком для напитков – единственным предметом мебели, достойным внимания, – стояло кресло, обращенное к телевизору. В кресле сидел мужчина. Он держал в руке очки и смотрел на меня с некоторым удивлением.
– Привет, Альберт, – сказал я.
– Боже, – проговорил Альберт Свифт, – Джек Картер.
В последний раз мы виделись одиннадцать лет назад, когда я вернулся после полутора лет тюрьмы. Я надеялся, что Альберт возьмет меня на старое место, но полтора года – долгий срок. Вместо меня уже наняли нового водителя, и Альберту тот нравился больше, так как был совершенно безликим. Альберт очень сочувствовал, но из сочувствия каши не сваришь. Поэтому три года я был сам по себе, пока не решил заняться марихуаной. Однако я не держал обиды на Альберта. Он даже дал мне пару раз хорошо подзаработать. Мы с ним слишком давно знали друг друга, чтобы испытывать недобрые чувства.
Мы познакомились, когда мне исполнилось пятнадцать. Он был на три года старше. У него была своя банда на Мортимер-стрит. Альберт был самый настоящий сорвиголова – таких я больше не встречал. Мы с Фрэнком играли на бильярде в клубе «Либерал», который находился в большом, похожем на часовню здании на Кенворти-роуд. В клубе было два стола для снукера и один для пинг-понга и море пива из одуванчика и лопуха, хоть залейся. В будни клуб оккупировали дети. За порядком присматривал старик но имени Уоллер Хаверкрофт. В первую половину дня он работал на детских аттракционах и всей душой ненавидел нас, детей. Особенно меня.
Короче, мы с Фрэнком играли за дальним столом в самом темном углу зала, освещенном только лампой над столом. Другим источником света в зале была лампа на конторке Уоллера. Так что наш угол был самым уютным. Уюта добавляло и зеленое сукно на столе. Мы наслаждались жизнью и молча гоняли шары, оттачивая мастерство. Вдруг дверь распахнулась, и в зал ворвался Альберт Свифт со своей шайкой. Альберт был одет в стеганую двубортную, очень свободную куртку, клетчатую рубашку и коричневые вельветовые брюки. Он огляделся по сторонам и сказал: «Господи».
Один из его ребят сплюнул на пол. Уоллер уже наполовину выбрался из-за своей конторки, намереваясь вышвырнуть наглецов вон, как вдруг сообразил, кто это такой, и притворился, будто не замечает их. Однако они-то его заметили. Альберт повернулся к старику и язвительно сказал:
– Ну и?
Уоллер, все еще пытавшийся вернуться за свою конторку, что-то пробормотал себе под нос.
– Что? – переспросил Альберт.
Уоллер закрыл низкую дверцу с узкой полочкой, на которую обычно клали деньги, покупая вино.
– Ты что-то сказал, старый козел? – допытывался Альберт.
Уоллер задвинул щеколду и опустил глаза. Альберт вытащил сигарету, сунул ее в рот, прикурил, дождался, пока пламя спички хорошенько разгорится, вытащил из кармана куртки дешевую петарду и поджег запал.
– Я спрашиваю, старый козел, ты что-то сказал? – не унимался Альберт.
Уоллер был бы рад забиться куда-нибудь подальше, но в слишком тесной конторке спрятаться было негде. Петарда яростно зашипела, и Альберт бросил ее в конторку. Петарда перелетела через низкую дверцу. Уоллер упал на ящик с бутылками. Петарда взорвалась. Уоллер пронзительно завопил. Шайка Альберта расхохоталась. Один из них достал новую петарду, поджег ее и бросил в конторку. Мы с Фрэнком позабыли о бильярде. Мы с ним были единственными посетителями клуба. Альберт вытащил третью петарду. Фрэнк отложил кий и прошел вперед.
– Думаю, вам не следует делать это, – сказал он. Альберт повернулся к нему.
– А ты, черт побери, кто такой?
Фрэнк не ответил.
– А? – спросил Альберт, наступая на Фрэнка.
– Вы можете поранить кого-нибудь, – не унимался Фрэнк.
– А тебя, сыкун, кто-нибудь спрашивал? – осведомился Альберт.
Фрэнк опять промолчал. Альберт наклонился к нему, похлопал по щеке и взъерошил волосы.
– Думаешь, ты такой умный, да?
Фрэнк не шевельнулся и продолжал молчать. Альберт толкнул его, и он вынужден был опереться о стол, чтобы не упасть.
– Ну ладно, хватит, – сказал Альберт. – Сейчас мы с тобой разберемся.
– Я не дерусь, – заявил Фрэнк.
– А что же ты делаешь? – осведомился Альберт. – Целуешь ручки?
Все расхохотались.
Альберт поджег петарду и протянул ее Фрэнку. Фрэнк не взял ее. Альберт поднес ее к свитеру Фрэнка, и Фрэнк попытался отступить, но понял, что прижат к бильярдному столу. За секунду до взрыва Альберт сунул петарду в вырез свитера Фрэнка и отскочил. Фрэнк затряс подолом свитера, и петарда, выпав, взорвалась в футе от пола. Фрэнк отпрыгнул. Все его действия были встречены громовым хохотом. Овладев собой, Фрэнк спокойно прошел к другому краю стола и взял свой кий.
– Твоя очередь, дружище, – сказал он. В его голосе слышалась дрожь.
Меня тошнило. В тот момент я ненавидел Фрэнка. Готов был убить его. Все, что я когда-либо испытывал к нему, улетучилось. Он разоблачил себя. Он не захотел драться. Он позволил Альберту испугать себя. Он предпочел ничего не делать. Я едва не плакал. Я долго смотрел на него.
Когда Альберт обошел стол и направился к Фрэнку, я ударил, причем с такой силой, что красный шар вылетел за борт и едва не попал в Альберта. Тот остановился и взглянул на меня. Я выпрямился и твердо встретил его взгляд.
– Прости, – сказал я. – Кий соскочил.
Альберт продолжал смотреть на меня.
– Ну что, неймется? – наконец спросил он.
– Джек, – сказал Фрэнк.
– Пошел ты, – бросил я и обратился к Альберту: – Давай. Или ты испугался?
Шайка загоготала.
– Я каждый день съедаю четырех таких на завтрак, – сказал Альберт.
Я отшвырнул кий и обежал стол, намереваясь броситься на Альберта, но Фрэнк преградил мне путь.
– У этого малыша хватит мужества на десяток таких, как ты, сыкун, – заявил Альберт.
Фрэнк отпустил меня и повернулся к нему.
– А ну, ребята, давайте-ка проучим их.
В первую секунду я подумал, что Фрэнк будет драться. Но он даже не пытался защищаться. Тремя или четырьмя быстрыми ударами Альберт разбил ему нос и повалил на пол. Фрэнк сел, достал носовой платок и вытер кровь. Помню, что в тот момент, когда он вытирал нос, я понял то, что давно знал, но о чем никогда не задумывался: у Фрэнка всегда есть с собой чистый носовой платок.
После этого Альберт повернулся и пошел прочь, его прихвостни поспешили за ним. У двери он остановился и сказал:
– Пошли, Юккер, пощадим этот кружок кройки и шитья.
Я посмотрел на Фрэнка. Он не собирался вставать с пола. Все это время он разглядывал пятна на своем платке, а после слов Альберта посмотрел на меня, догадавшись, что я сейчас сделаю.
В те времена Альберт был довольно красив. Темные волосы, которые он всегда тщательно напомаживал, длинные баки, белоснежные зубы и ясные светлосерые глаза. У него были четкие черты лица и волевой подбородок. Мужчина, сидевший сейчас в кресле за кухонным столом, ничем не напоминал того Альберта. Он был лыс, хотя баки остались; зубы потемнели. Четкие черты лица растворились, морщинистая кожа по цвету напоминала рыбье брюхо. Белки пожелтели, а в углах глаз были красными.
Произнеся мое имя, Альберт изумленно таращился на меня, постепенно осознавая, что Джек Картер действительно жив и стоит в комнате. Когда это наконец-то дошло до него, он начал вставать. Нет, вставать – это преувеличение. Он создал впечатление, будто встает, а в действительности не сделал ни одного движения, которое могло бы дать понять его намерения. Ну, его рубашка лишь немного сморщилась, и все.
Я обошел кухонный стол.
– Не вставай, Альберт, – сказал я.
Он мысленно опустился в кресло. Я разложил металлический садовый стульчик, приставленный к столу, сел и закурил.
Да-а, Альберт выглядел неважно.
– Как поживаешь, Альберт? – спросил я.
– Неплохо, – ответил он. – Неплохо.
Молчание.
– Джек Картер, – сказал он. – Кто бы мог подумать?
– Разве ты не знал, что я в городе?
– Ну, понимаешь ли, Джек, я редко выхожу из дома. – Он постучал себя по груди. – Бронхи. Сижу дома и греюсь. Знаю только то, что мне рассказывает Люсиль.
Я перевел взгляд на сидевшую перед телевизором курчавую женщину.
– Нет, – сказал Альберт, – Люсиль – жена, а это Грир, ее сестра.
Грир продолжала пялиться в ящик.
– Не знал, Альберт, что ты женился, – сказал я.
– Ну… – протянул он. – Ведь так положено, правда? – Он многозначительно улыбнулся. – Человек стареет и больше не может работать.
– Чем ты занимаешься? – спросил я.
– Всем понемногу. Всем, что можно сделать, не вылезая из кресла.
– Тебе повезло, – сказал я.
– Не очень, – возразил он. – Я не сам решил. Врачи приказали. Я тоскую по былым временам.
Молчание.
– А ты, Джек, отлично выглядишь, – сказал он. – Просто замечательно. Слышал, дела у тебя идут хорошо.
– О, оказывается, ты слышал немало, – сказал я.
– Джек, я слышал об этом давно. Когда поправился после болезни.
На противоположном от телевизора конце кухни открылась дверь. И я, и Альберт повернули головы.
В кухню прошли мужчина и женщина. На мужчине была рабочая куртка и комбинезон. На плечах у него висел рюкзак. Пойдя, он тут же закурил. Женщина была одета в мужской клетчатый халат. А вот что у нее было под халатом, не знаю. Ее рыжие волосы вились мелкими кольцами. Свою сигарету она уже выкурила наполовину. Мужчина направился к выходу. Старуха, открывшая мне дверь и все это время сидевшая на раскладном садовом стульчике за столом, встала и перегородила ему проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
До строительства микрорайона здесь был только один дом. Он стоял на дальнем от города краю и представлял собой викторианскую ферму с двойным симметричным фасадом. Рамы окон были выкрашены в ярко-зеленый цвет. Последний раз их красили примерно семьдесят пять лет назад. Из середины крыши торчала печная труба, и из нее и в декабре, и в июле всегда поднимался дым. За домом, на расстоянии сорока ярдов, стоял сарай, а в двухстах ярдах от сарая уже начинался сталелитейный завод.
Вокруг не было ни сада, ни ограды, просто по мере приближения к дому сорняки становились ниже. Чтобы подъехать к нему, нужно было съехать с асфальтированной дороги и по прямой – как кратчайшему расстоянию между двумя точками – пересечь заросли сорняков. Что я и сделал.
Я остановил машину и вышел. Со стороны завода периодически слышались лязг и гул. В ушах жужжал ветер. Я направился к дому. В окнах фасада света не было. Я прошел на задний двор. Свет от голой лампочки в кухне освещал стоявший во дворе мотоцикл с коляской. Я постучался. Дверь открыла старуха лет семидесяти. Она попятилась, пропуская меня, и сказала:
– Вам придется подождать несколько минут, она сейчас занята.
Я переступил через порог и сказал:
– Я пришел к Альберту.
– О, – выдохнула старуха и начала закрывать дверь. – Альберт, тут какой-то мужчина хочет тебя видеть. Что мне сказать?
Однако я успел проскочить в кухню прежде, чем она закрыла дверь.
Телевизор стоял в углу. И был включен на полную громкость. Перед телевизором, спиной ко мне, на высокой табуретке сидела женщина в пальто с вьющимися волосами. Она сидела сгорбившись и засунув руки в карманы пальто. Она даже не повернулась, продолжая пялиться на экран. Рядом с ней, на полу, сидели две девочки пяти-шести лет и тоже смотрели телевизор. Одна из девочек повернулась и с минуту разглядывала меня, потом снова сосредоточила свое внимание на экране. Личико малышки было таким же грязным, как ее одежда. На кухонном столе среди немытой посуды, скопившейся как минимум за три дня, стояла детская переносная колыбелька, в которой лежал младенец месяцев двух от роду.
С другой стороны стола, у стены, рядом с тиковым шкафчиком для напитков – единственным предметом мебели, достойным внимания, – стояло кресло, обращенное к телевизору. В кресле сидел мужчина. Он держал в руке очки и смотрел на меня с некоторым удивлением.
– Привет, Альберт, – сказал я.
– Боже, – проговорил Альберт Свифт, – Джек Картер.
В последний раз мы виделись одиннадцать лет назад, когда я вернулся после полутора лет тюрьмы. Я надеялся, что Альберт возьмет меня на старое место, но полтора года – долгий срок. Вместо меня уже наняли нового водителя, и Альберту тот нравился больше, так как был совершенно безликим. Альберт очень сочувствовал, но из сочувствия каши не сваришь. Поэтому три года я был сам по себе, пока не решил заняться марихуаной. Однако я не держал обиды на Альберта. Он даже дал мне пару раз хорошо подзаработать. Мы с ним слишком давно знали друг друга, чтобы испытывать недобрые чувства.
Мы познакомились, когда мне исполнилось пятнадцать. Он был на три года старше. У него была своя банда на Мортимер-стрит. Альберт был самый настоящий сорвиголова – таких я больше не встречал. Мы с Фрэнком играли на бильярде в клубе «Либерал», который находился в большом, похожем на часовню здании на Кенворти-роуд. В клубе было два стола для снукера и один для пинг-понга и море пива из одуванчика и лопуха, хоть залейся. В будни клуб оккупировали дети. За порядком присматривал старик но имени Уоллер Хаверкрофт. В первую половину дня он работал на детских аттракционах и всей душой ненавидел нас, детей. Особенно меня.
Короче, мы с Фрэнком играли за дальним столом в самом темном углу зала, освещенном только лампой над столом. Другим источником света в зале была лампа на конторке Уоллера. Так что наш угол был самым уютным. Уюта добавляло и зеленое сукно на столе. Мы наслаждались жизнью и молча гоняли шары, оттачивая мастерство. Вдруг дверь распахнулась, и в зал ворвался Альберт Свифт со своей шайкой. Альберт был одет в стеганую двубортную, очень свободную куртку, клетчатую рубашку и коричневые вельветовые брюки. Он огляделся по сторонам и сказал: «Господи».
Один из его ребят сплюнул на пол. Уоллер уже наполовину выбрался из-за своей конторки, намереваясь вышвырнуть наглецов вон, как вдруг сообразил, кто это такой, и притворился, будто не замечает их. Однако они-то его заметили. Альберт повернулся к старику и язвительно сказал:
– Ну и?
Уоллер, все еще пытавшийся вернуться за свою конторку, что-то пробормотал себе под нос.
– Что? – переспросил Альберт.
Уоллер закрыл низкую дверцу с узкой полочкой, на которую обычно клали деньги, покупая вино.
– Ты что-то сказал, старый козел? – допытывался Альберт.
Уоллер задвинул щеколду и опустил глаза. Альберт вытащил сигарету, сунул ее в рот, прикурил, дождался, пока пламя спички хорошенько разгорится, вытащил из кармана куртки дешевую петарду и поджег запал.
– Я спрашиваю, старый козел, ты что-то сказал? – не унимался Альберт.
Уоллер был бы рад забиться куда-нибудь подальше, но в слишком тесной конторке спрятаться было негде. Петарда яростно зашипела, и Альберт бросил ее в конторку. Петарда перелетела через низкую дверцу. Уоллер упал на ящик с бутылками. Петарда взорвалась. Уоллер пронзительно завопил. Шайка Альберта расхохоталась. Один из них достал новую петарду, поджег ее и бросил в конторку. Мы с Фрэнком позабыли о бильярде. Мы с ним были единственными посетителями клуба. Альберт вытащил третью петарду. Фрэнк отложил кий и прошел вперед.
– Думаю, вам не следует делать это, – сказал он. Альберт повернулся к нему.
– А ты, черт побери, кто такой?
Фрэнк не ответил.
– А? – спросил Альберт, наступая на Фрэнка.
– Вы можете поранить кого-нибудь, – не унимался Фрэнк.
– А тебя, сыкун, кто-нибудь спрашивал? – осведомился Альберт.
Фрэнк опять промолчал. Альберт наклонился к нему, похлопал по щеке и взъерошил волосы.
– Думаешь, ты такой умный, да?
Фрэнк не шевельнулся и продолжал молчать. Альберт толкнул его, и он вынужден был опереться о стол, чтобы не упасть.
– Ну ладно, хватит, – сказал Альберт. – Сейчас мы с тобой разберемся.
– Я не дерусь, – заявил Фрэнк.
– А что же ты делаешь? – осведомился Альберт. – Целуешь ручки?
Все расхохотались.
Альберт поджег петарду и протянул ее Фрэнку. Фрэнк не взял ее. Альберт поднес ее к свитеру Фрэнка, и Фрэнк попытался отступить, но понял, что прижат к бильярдному столу. За секунду до взрыва Альберт сунул петарду в вырез свитера Фрэнка и отскочил. Фрэнк затряс подолом свитера, и петарда, выпав, взорвалась в футе от пола. Фрэнк отпрыгнул. Все его действия были встречены громовым хохотом. Овладев собой, Фрэнк спокойно прошел к другому краю стола и взял свой кий.
– Твоя очередь, дружище, – сказал он. В его голосе слышалась дрожь.
Меня тошнило. В тот момент я ненавидел Фрэнка. Готов был убить его. Все, что я когда-либо испытывал к нему, улетучилось. Он разоблачил себя. Он не захотел драться. Он позволил Альберту испугать себя. Он предпочел ничего не делать. Я едва не плакал. Я долго смотрел на него.
Когда Альберт обошел стол и направился к Фрэнку, я ударил, причем с такой силой, что красный шар вылетел за борт и едва не попал в Альберта. Тот остановился и взглянул на меня. Я выпрямился и твердо встретил его взгляд.
– Прости, – сказал я. – Кий соскочил.
Альберт продолжал смотреть на меня.
– Ну что, неймется? – наконец спросил он.
– Джек, – сказал Фрэнк.
– Пошел ты, – бросил я и обратился к Альберту: – Давай. Или ты испугался?
Шайка загоготала.
– Я каждый день съедаю четырех таких на завтрак, – сказал Альберт.
Я отшвырнул кий и обежал стол, намереваясь броситься на Альберта, но Фрэнк преградил мне путь.
– У этого малыша хватит мужества на десяток таких, как ты, сыкун, – заявил Альберт.
Фрэнк отпустил меня и повернулся к нему.
– А ну, ребята, давайте-ка проучим их.
В первую секунду я подумал, что Фрэнк будет драться. Но он даже не пытался защищаться. Тремя или четырьмя быстрыми ударами Альберт разбил ему нос и повалил на пол. Фрэнк сел, достал носовой платок и вытер кровь. Помню, что в тот момент, когда он вытирал нос, я понял то, что давно знал, но о чем никогда не задумывался: у Фрэнка всегда есть с собой чистый носовой платок.
После этого Альберт повернулся и пошел прочь, его прихвостни поспешили за ним. У двери он остановился и сказал:
– Пошли, Юккер, пощадим этот кружок кройки и шитья.
Я посмотрел на Фрэнка. Он не собирался вставать с пола. Все это время он разглядывал пятна на своем платке, а после слов Альберта посмотрел на меня, догадавшись, что я сейчас сделаю.
В те времена Альберт был довольно красив. Темные волосы, которые он всегда тщательно напомаживал, длинные баки, белоснежные зубы и ясные светлосерые глаза. У него были четкие черты лица и волевой подбородок. Мужчина, сидевший сейчас в кресле за кухонным столом, ничем не напоминал того Альберта. Он был лыс, хотя баки остались; зубы потемнели. Четкие черты лица растворились, морщинистая кожа по цвету напоминала рыбье брюхо. Белки пожелтели, а в углах глаз были красными.
Произнеся мое имя, Альберт изумленно таращился на меня, постепенно осознавая, что Джек Картер действительно жив и стоит в комнате. Когда это наконец-то дошло до него, он начал вставать. Нет, вставать – это преувеличение. Он создал впечатление, будто встает, а в действительности не сделал ни одного движения, которое могло бы дать понять его намерения. Ну, его рубашка лишь немного сморщилась, и все.
Я обошел кухонный стол.
– Не вставай, Альберт, – сказал я.
Он мысленно опустился в кресло. Я разложил металлический садовый стульчик, приставленный к столу, сел и закурил.
Да-а, Альберт выглядел неважно.
– Как поживаешь, Альберт? – спросил я.
– Неплохо, – ответил он. – Неплохо.
Молчание.
– Джек Картер, – сказал он. – Кто бы мог подумать?
– Разве ты не знал, что я в городе?
– Ну, понимаешь ли, Джек, я редко выхожу из дома. – Он постучал себя по груди. – Бронхи. Сижу дома и греюсь. Знаю только то, что мне рассказывает Люсиль.
Я перевел взгляд на сидевшую перед телевизором курчавую женщину.
– Нет, – сказал Альберт, – Люсиль – жена, а это Грир, ее сестра.
Грир продолжала пялиться в ящик.
– Не знал, Альберт, что ты женился, – сказал я.
– Ну… – протянул он. – Ведь так положено, правда? – Он многозначительно улыбнулся. – Человек стареет и больше не может работать.
– Чем ты занимаешься? – спросил я.
– Всем понемногу. Всем, что можно сделать, не вылезая из кресла.
– Тебе повезло, – сказал я.
– Не очень, – возразил он. – Я не сам решил. Врачи приказали. Я тоскую по былым временам.
Молчание.
– А ты, Джек, отлично выглядишь, – сказал он. – Просто замечательно. Слышал, дела у тебя идут хорошо.
– О, оказывается, ты слышал немало, – сказал я.
– Джек, я слышал об этом давно. Когда поправился после болезни.
На противоположном от телевизора конце кухни открылась дверь. И я, и Альберт повернули головы.
В кухню прошли мужчина и женщина. На мужчине была рабочая куртка и комбинезон. На плечах у него висел рюкзак. Пойдя, он тут же закурил. Женщина была одета в мужской клетчатый халат. А вот что у нее было под халатом, не знаю. Ее рыжие волосы вились мелкими кольцами. Свою сигарету она уже выкурила наполовину. Мужчина направился к выходу. Старуха, открывшая мне дверь и все это время сидевшая на раскладном садовом стульчике за столом, встала и перегородила ему проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29