Прежде чем заговорить, я даю ему проползти еще немного. Ситуация слишком напряженная, чтобы действовать поспешно.
– Эрик, – зову я.
Звук моего голоса эхом отдается от стен.
Эрик останавливается. Пытаясь понять, откуда доносится мой голос, он резко поворачивает голову сначала в одну сторону, потом в другую.
– Я здесь, Эрик, – говорю я. – Наверху.
Он замирает, а потом поворачивает и одновременно поднимает голову – его движения напоминают движения ящерицы, пригревшейся на камне, – и видит меня.
– Вставай, – говорю я.
Он встает. И не спускает с меня взгляда.
– Вниз, – говорю я.
Он не двигается. Я показываю ему пистолет Кона.
– Я сказал: вниз.
Он подходит к краю и сползает вниз.
– Прислонись к печи спиной ко мне.
Он разводит руки и делает то, что велено. Ему просто больше ничего не остается.
Я спускаюсь вниз, встаю за Эриком и долго смотрю на него. Затем подхожу к чану, к тому месту, где оставил ружье и бутылку.
– Повернись, – говорю я.
Он поворачивается. Я смотрю ему в лицо, улыбаюсь и начинаю отвинчивать крышку бутылки.
– Судя по твоему виду, тебе надо выпить, – говорю я. Покачнувшись, он пытается выпрямиться, но у него это плохо получается.
– Ну, давай выпей со мной. Ты же составил компанию моему брату, не так ли?
Со стороны реки пролетает стая гусей.
– Иди сюда, – говорю я.
Такое впечатление, что ему трудно переставлять ноги. Когда он наконец подходит ко мне, я протягиваю ему бутылку.
– Давай-ка выпьем, – говорю я.
Он не двигается.
– Бери, – говорю я.
Каким-то образом ему удается вытянуть руку и взять бутылку. Я смотрю ему в глаза пока он, пересиливая себя, несет бутылку к губам. Он открывает рот, но старается не глотать, поэтому виски течет но подбородку, но шее и по груди.
– Глотай, Эрик, – говорю я. – Все, до последней капли. Как Фрэнк.
Он снова подносит бутылку ко рту, делает глоток, потом еще. На третьем глотке я беру бутылку за донышко и поднимаю ее. Ему остается либо все выпить, либо захлебнуться.
Именно в этом и заключается моя ошибка.
Одна моя рука на бутылке, а другой я держусь за край чана, чтобы не упасть.
Я полностью раскрыт.
Движение еле заметное. Мое внимание сосредоточено на его лице, и вдруг я слышу тихий щелчок и понимаю, что должно произойти.
На долю секунды меня заполняет невероятный холод. Бутылка разбивается о край чана. Затем мне становится жарко, и где-то внутри начинает расползаться боль.
Когда лезвие покидает мое тело, я начинаю сползать по стенке чана. Эрик бросается к ружью, но я, собрав все силы, ступней наподдаю ствол, и ружье летит под чан. Я продолжаю сползать, и в какой-то момент мой взгляд устремляется в небо. А небо почему-то красное. Наконец я падаю на спину, на битый кирпич.
Что-то появляется в поле моего зрения где-то у правой коленки. Это приклад ружья. Я протягиваю руку, и пальцы уже касаются дерева, но боль слишком сильна. Тут появляется Эрик, он стоит на краю чана. Я опять тянусь к ружью. Когда Эрик видит, что я делаю, он спрыгивает вниз и вырывает его у меня, волоча по кирпичам.
Боль так сильна, что я закрываю глаза, а когда открываю, то вижу стоящего надо мной Эрика. Он что-то кричит, но я не понимаю ни слова. Продолжая кричать, он приставляет ружье к плечу и взводит курок.
Тут он перестает кричать и прицеливается мне в голову. Мне в голову приходит странная мысль: а ведь прицеливаться нет надобности. На таком-то расстоянии.
Я слежу за его пальцами, пока он нажимает на спусковой крючок. Мне кажется, что его руки совсем рядом. Я даже вижу кольцо с инициалом «Э» на безымянном пальце правой руки.
Ружье стреляет, и звук выстрела эхом разносится по двору и врывается в мое тело. Птицы взмывают в небо.
Наступает звенящая тишина. Я открываю глаза. Эрик уже не стоит надо мной.
Боль опять усиливается, и я смотрю на свой живот. Кровь вытекает слишком быстро. Чересчур быстро. И растекается ручейками по земле. Как это ни удивительно, но следов от ружейной пули нет. Кровь вытекает из ножевой раны.
Я смотрю дальше, туда, где находятся мои ноги. Эрик лежит на спине. Одна его нога согнута, и колено устремлено в небо.
Я не могу разглядеть его лицо, потому что не вижу его головы. Только вряд ли у него осталось лицо. Земля вокруг него гораздо краснее, чем вокруг меня.
Между нами лежит ружье, вернее, его остатки, почерневшие и искореженные. Они еще дымятся, и дымок спиралью поднимается вверх.
* * *
Утренний свет согревает мое лицо.
Слышится шум машины. Где-то далеко. Потом шум прекращается. Хлопает дверца. Время идет, а я продолжаю смотреть в небо.
Боль уже давно прошла.
Теперь я слышу, как под чьими-то шагами шуршат опавшие листья. Шаги приближаются к чану.
Я пытаюсь позвать на помощь, но не могу произнести ни звука. У чана кто-то двигается. Краем глаза я вижу руку, тянущуюся к осколкам бутылки. Мне удается шевельнуть рукой, и осколок кирпича скатывается с кучи. Надо мной появляется лицо Кона. Секунду он тупо таращится на меня.
– Боже мой, – тихо говорит он. – Боже мой.
Он стремительно опускается рядом со мной на колени. И с интересом разглядывает мою рану.
– Да-а, Джек, – говорит он самому себе. – Что же делать? Что же делать?
Я смотрю ему в лицо, но говорить не могу.
– Я здесь для того, чтобы отвезти тебя к Джеральду и Лесу. Да, верно. Я здесь именно для этого.
Он сдвигает шляпу на затылок.
– Но я бы сказал, что ситуация кардинально изменилась. Да, я бы сказал именно так.
Он опять принимается разглядывать мою рану, и по его лицу я вижу, что он думает. Внезапно он встает, отряхивает пальто, поворачивается ко мне спиной и осматривает Эрика.
– Боже мой, – опять повторяет он.
Он замечает свой пистолет, который все это время лежал на краю чана. Он берет его и внимательно осматривает, потом сует в карман пальто и идет прочь, не оглядываясь. Наконец я слышу, как хлопает дверца машины и начинает работать двигатель. Я выслушиваюсь в удаляющийся звук машины до тех пор, пока он не исчезает, совсем.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29