Игорь долго рассматривал ее и протянул Патрушеву.
— Здорово.
— Прекрасная вещь. У меня был Забродин, перефотографировал ее. Реликт по нынешним временам. Телефон дымится, мои коллеги предлагают любой обмен. Но она мне нравится. Не отдам. Знаете, в любой коллекции есть вещи, которые приобретаешь для собрания как такового, а некоторые для себя. Так вот Лимарева я приобрел для себя. Вечером сяду, поставлю его рядом с настольной лампой и смотрю часами. Понимаете?
Калугин понимал его. У него тоже были любимые вещи. У его приятеля висела картина Нестерова «Соперницы». Игорь, приезжая к нему, мог часами сидеть и смотреть на нее, находя все новые и новые детали.
— Не желаете ли чаю, Игорь Владимирович?
— Если это вас не затруднит, Борис Львович.
— Тогда прошу на кухню, по-простому.
Они сидели за массивным дубовым столом и пили чай. Кухня поражала своими размерами. Такие нынче сохранились не во всех старых домах.
— Гостей принимаю на кухне, — посетовал Патрушев, — коллекция. Остальные комнаты для меня стали музеем.
«Мне бы его заботы», — подумал Калугин.
— Игорь Владимирович, — продолжал Патрушев, — а я ведь знаю, зачем вы ко мне пришли.
— Желание посмотреть Лимарева исключаем? — Калугин хитро прищурился.
— Исключаю. Вам его не смотреть, а искать надо.
— Надо, Борис Львович. Информация у вас прекрасная.
— Так мирок-то наш узкий. Сколько в стране серьезных собирателей. Раз, два и обчелся. Только ко мне вы пришли напрасно. Не ведомо мне об этом деле ничего.
— А может, Борис Львович, подумаете, вдруг какую зацепочку и найдем?
— Вы мою крепость видели? Так-то. Я ее не так давно соорудил. Лет пять назад. А почему? Молчите? Так я вам скажу. Именно в это время и появились люди, которых весьма заинтересовали предметы старины. Их начали скупать. Более того, начали отправлять за границу…
— Борис Львович, — перебил его Калугин, — мне, как никому другому, это известно.
— Понимаю. Простите, что читаю вам популярную лекцию.
— Борис Львович, я же за другим пришел. Вы в вашем профсоюзе человек уважаемый и информированный. Есть же какие-то слухи, предположения, мне интересно все.
— Скажу вам одно, Игорь Владимирович. Я тут встречался с Козловым из Ленинграда, мы долго говорили. Нам надоело бояться.
— То есть.
— Жить в постоянном ожидании несчастья. Кто мог подумать на тихого старичка Хомутова, что он мафиози?
— Хомутов, — Калугин достал сигарету. — Вы позволите?
— Ради Бога.
— Хомутов был человек с биографией. Бывший полицай. И не просто полицай, а начальник криминального отдела полиции в Гродно.
— Да… Божий старичок. Такой тихий, ласковый. А хватка у него была железная.
Патрушев замолчал, видимо вспоминая что-то. Калугин молчал. Он знал Патрушева не один год. Борис Львович славился своей силой и непоколебимой уверенностью. Но сегодня перед Калугиным сидел совсем другой Патрушев. Напуганный был Борис Львович, ох напуганный.
— Я нынче всего боюсь, — нарушил Патрушев молчание. — Если уж квартиру-музей Алексея Толстого ограбили, то нас и подавно не пощадят.
— Вы мрачно настроены, Борис Львович, мы раскрыли это преступление, и виновные наказаны.
— А особняк Сухотина?
— Работаем.
— Эти люди не побоялись поднять руку на госимущество.
— Найдем.
— Найдите их. Все коллекционеры вам спасибо скажут. Мне говорили, что Хомутов так ничего и не сказал. И денег вы его не нашли. Так это или сплетни? Я не из праздного любопытства спрашиваю.
— В какой-то степени ваша информация верна.
— У Хомутова был помощник. Я о нем ничего не знаю. Слышал только кличку — Каин.
— Кто вам сказал об этом?
— Козлов.
— А он знает этого Каина?
— Нет.
— Так откуда ему все это известно?
— Вы же знаете, что Козлов три месяца был под следствием.
— Слышал что-то.
Калугин прекрасно знал историю Козлова, работавшего начальником реставрационного цеха. Его запутали ушлые дельцы. Три месяца Козлов отсидел в Крестах и вышел оттуда полностью оправданным. Так иногда оборачивается чрезмерная доверчивость, Козлов сам наказал себя на эти три месяца.
— Так вот, — продолжал Патрушев, — эту кличку ему назвал один из уголовников.
— Доверчивый вы человек, Борис Львович, кличка-то прямо из авантюрного романа.
— Смотрите, смотрите. Я все рассказал, что знал.
Ленинградский уголовный розыск.
Спецтелеграмма.
В связи с делом убийства Киреева и ограблением музея просим срочно допросить гр. Козлова Н.В. Нас интересует:
1. Кто из уголовников сообщил ему кличку Каин.
2. Проходила ли данная кличка по вашим разработкам.
Начальник отдела МУРа Орлов.
— Каин, — сказал Вадим удивленно, — из какого нафталина они вытащили эту кличку. Вот уже подлинно — у страха глаза велики. Вы, Игорь, когда-нибудь слушали нечто подобное?
— За всю свою сыскную практику — впервые. Это напоминает мне рассказы наших ветеранов.
— А что, может быть, так оно и есть. Может, этот Каин — гость из далекого уголовного прошлого. Игорь, не сочтите за труд, пройдитесь по этой кличке. Чем черт не шутит.
На столе зазвонил телефон.
— Орлов… А, Павел Степанович! Ну как? Ждите. — Вадим положил трубку.
— Объявился Алимов. Фомин его караулит. Я сейчас поеду к Гринину.
— К кому? — спросил Калугин.
— К Гринину. фотографу этому. Хочу поговорить с ним.
— Я вам нужен?
— Нет. Игорь, вы займетесь этим Каином, Чертовщина какая-то. Сыскной анахронизм. Каин. Прямо роман о великом сыщике Путилине. Боюсь, что скоро появится некая «Красная маска»!
— Я думаю, Патрушев чего-то недоговаривает. Но уже то, что он назвал Козлова и Каина, — это много. Он боится.
— Чего?
— Я так и не понял.
— Слушайте, Игорь, вы должны с ним встретиться еще раз. А вдруг… Все-таки Лимарев.
— Хорошо.
— Позвоните мне домой в любое время.
Гринин жил на Сивцевом Вражке в двухэтажном деревянном доме, стиснутом со всех сторон элегантными башнями из светлого кирпича. О прошлом здесь напоминали всего три дома, ожидающие своей очереди на слом. Старый особнячок, в котором жил Гранин, пожалуй, первый познакомится с разрушительным ковшом экскаватора. Фундамент его осел, и окна первого этажа практически «лежали» на земле. Грустный был особнячок. Деревянный, выбеленный ветрами, покосившийся. Орлов поднялся на скрипучее крыльцо, толкнул дверь и очутился в тамбуре, перед ним была еще одна дверь. Но как она отличалась от входной! Умело реставрированная, покрытая лаком, украшенная затейливой резьбой, она резко контрастировала с покосившимся фасадом дома. Вадим нажал кнопку звонка. Искаженный домофоном голос спросил: «Кто там?»
— Орлов.
Щелкнул замок, и дверь открылась. Вадим вошел в обшитую светлыми досками прихожую. Они тоже были покрыты лаком, и фактура дерева темновато просвечивала сквозь него. На второй этаж вела затейливо изгибающаяся лестница, обшитая рогожей. Все это было недорого и красиво. Видимо, в этом доме жили рукастые люди. На втором этаже было две двери. В одну чьи-то умелые руки вмонтировали огромный медный объектив, а на второй прибили мольберт.
«Молодцы, — подумал Вадим, — красиво и просто».
Он толкнул дверь с объективом. В коридоре вместо стен были фотопанно. Лес. И Вадим пошел сквозь него к дверям комнаты.
Лица, лица, лица людей — вот что Вадим увидел в комнате. Фотопортреты женщин, стариков, детей. На него со всех сторон смотрели человеческие глаза. Они были как живые. Чувствовалось, что снимал их талантливый мастер.
За маленьким столиком у окна сидели трое. Две женщины и мужчина лет тридцати пяти. Он поднялся навстречу Вадиму.
— Я Гринин.
Высокий, плотный, но не полный, в вытертых джинсах и табачного цвета рубашке. Лицо Гринина покрывал темно-коричневый загар, светлые волосы выгорели до белизны, глаза казались особенно синими.
— Орлов, — Вадим пожал протянутую руку.
— Садитесь. Хотите кофе? — спросил Гринин.
— Хочу.
Фотограф налил в маленькую чашку коричневой густой массы. Его крупные руки были покрыты шрамами, ссадинами. Такие руки бывают у людей, занимающихся физическим трудом.
— Знакомьтесь, — Гринин придвинул Орлову тарелку с бутербродами. — Я уж не знаю, как представлять вас. Это Марина, а это Ира…
На Вадима с любопытством смотрели две пары женских глаз. Причем красивых, как отметил про себя Вадим.
— … Ну а это, милые дамы, товарищ Орлов. Он из милиции.
— Вы не похожи на участкового, — сказала Ира.
— Почему на участкового? — Вадим отхлебнул маленький глоток кофе.
— Ну, я видела только своего участкового.
— Вы счастливый человек, — усмехнулся Вадим.
— А вы не из ГАИ? — заинтересовалась Марина.
— Она автомобилист, — пояснил Гринин, — и хочет найти знакомого в этой службе.
— С вашей внешностью, — серьезно ответил Вадим, — вам нечего, бояться инспекторов. Я, к сожалению, служу по другому ведомству.
— Где же, если не секрет? — Ира повернулась в кресле.
— Товарищ Орлов работает в уголовном розыске, — пояснил Гринин.
— Вы не похожи на Томина, — сказала Ира. — А значит, вы не настоящий сыщик.
— На кого? — не понял Вадим.
— На актера Каневского, — засмеялся Гринин. — Ириша увлеченно смотрит "Знатоков. -
— Ах, да. Конечно. Но я постараюсь практиковаться.
Разговор завязывался легкий и тутлявый, и Вадим не прерывал его. Ему очень не хотелось, чтобы уходили эти две милые женщины. Он обратил внимание, причем сразу, что на руке Марины не было обручального кольца.
— Вы бы съели бутерброд. — заметил хозяин, — не обижайте наших дам. Это они готовили.
Вадим взял бутерброд, В комнате повисла тишина. Все молчали, выжидающе глядя на Вадима. И ему вдруг стало мучительно горько, что он пришел сюда не поухаживать за этими женщинами и провести вечер в приятной беседе, а для того, чтобы допросить Гринина. В такие минуты он начинал тяготиться службой, которую любил и без которой не мыслил своей жизни.
Гринин словно понял его состояние.
— Девочки, — улыбнулся он, — нам с товарищем Орловым надо пошептаться. Вот вам ключ, идите в мастерскую к Никите. Это мой сосед, художник, — пояснил он Вадиму.
И Орлов мысленно поблагодарил Гринина.
Хозяин обнял женщин за плечи, пошел провожать их в мастерскую к Никите. Вадим смотрел им вслед и думал о том, что он много знает об этом человеке. Он знал, что Гринин служил в армии на Дальнем Востоке. Служил хорошо. За мужество во время наводнения награжден медалью «За спасение утопающих». Потом работал на ЦСДФ съемщиком, ассистентом режиссера. Поступил в институт кинематографии на заочный, пошел работать фотокором в журнал. Институт бросил. Сейчас он фотохудожник Министерства культуры, по службе характеризуется отлично. Лауреат премии Союза журналистов СССР, лауреат многих отечественных и международных премий. Все узнавалось просто. В отделе кадров. Но Вадим знал и другое. Семь лет назад на Памире погибли муж и жена, кинооператоры, друзья Гринина. И он удочерил их девочку. Поэтому и не женился, боясь ее травмировать. Этот поступок говорил о нем значительно больше, чем любые даже самые лучшие отзывы кадровиков.
Как странно. В личном деле человека можно прочитать многое. Узнать, где, кем и как он работал. Чем награжден, а вот о его поступках кадровикам неизвестно.
А ведь это и есть главное.
Гринин вернулся минут через пять. Был он серьезен, от прежнего веселья не осталось и следа.
— Слушаю вас, товарищ Орлов.
— Меня зовут Вадим Николаевич.
— Слушаю, Вадим Николаевич.
— Леонид Витальевич, я многое знаю о вас. Много хорошего. Поэтому буду говорить с вами откровенно.
— Меня устраивает именно такая форма нашей беседы, — Гринин сел.
— Тогда ответьте мне на такой вопрос. Вы снимали экспозицию музея ремесел в селе Кержи?
— Да.
— Вы снимали иконы в церкви села Лотребино?
— Да.
— Вы снимали коллекцию академика Муравьева?
— Да.
— Вы снимали фрагменты экспозиции в особняке Сухотина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39