— Я Петрович.
— Бросьте, вы — Степанович. И фамилия ваша Хомутов.
— Откуда вы знаете?
— Нашу мать, Юра, — сказал гость, — звали Анна Сергеевна, а отца — Степан Савельевич. Правда?
— У тебя сохранилась фотография, мы вчетвером в Крыму?
Это был его пропавший брат Сергей. Так начался для него новый жизненный этап. Сергей ввел его в дело. Тайно, не раскрывая ни перед кем. Долгушин «работал» в его синдикате оценщиком и наводчиком, частично на нем лежали и вопросы сбыта. Сергей не жалел денег. Он вообще все ценности прятал у Долгушина.
— На тебя не подумают, — смеялся он, — ты писатель, лауреат.
У Долгушина появилась кооперативная квартира, «Волга». Он приобрел массу новых привычек. Стал весьма светским и лощеным.
— Ты проходишь в нашем мире под таинственной кличкой Каин. Тебя боятся, — смеялся Хомутов.
Его взяли внезапно. Он молчал на следствии и суде. Но улики были настолько неопровержимы, что Сергей все же получил высшую меру. У Долгушина остались ценности и деньги, а главное — связи. Он начал «работать» самостоятельно, построив свою империю. Теперь она разваливалась. Но главное — Юрию Петровичу это оказалось как нельзя кстати.
В Союзе художников он сдал свой паспорт и получил заграничный. Бухгалтер, выдавая валюту, сказал с усмешкой:
— На такие деньги не загуляешь, но пива попить можно.
Долгушин сел в машину, вынул паспорт и понюхал его. Нет, он не пах коленкоровым клеем и типографией — это был запах его сбывшихся надежд. Он звонил Наташе несколько раз. Ее подруга Юля, красиво-распутная брюнетка, обожавшая Юрия Петровича, сказала:
— Юрочка! Нату занарядили с американцами в Кижи. Приедет послезавтра. Если хочешь, я опять ее тебе заменю.
— А что, это мысль, — засмеялся Долгушин, — приезжай ко мне часов в семь.
— Буду, — Юля повесила трубку.
Но все же Долгушин заехал домой к Наташе. У него был ключ, и он спокойно вошел в квартиру. Этот дурак, Наташин муж, узнав, что она ушла от него, выписался из Москвы и переехал постоянно жить на Север. В квартире стояла зыбкая тишина, пахло табаком и духами. В спальне створки шкафа были распахнуты, на постели вывалены платья и кофты. Все точно, Наталья собиралась стремительно. Ничего, жаль, конечно, что он теперь долго не увидит ее. Но она все равно приедет к нему. Юрий Петрович сел в машину и поехал домой. Скоро должна была приехать Юля.
Оперативное совещание проводил Кафтанов. Прямо у его стола сидел полковник Чанов из МВД СССР.
— Товарищи, — сказал генерал, — Долгушин получил иностранный паспорт. Завтра в 20.30 он улетает в Париж. Завтра же утром из Амстердама прилетает Корнье. Долгушин передаст ему медальоны, видимо, получит чек и поедет в аэропорт. Во сколько совершится передача, мы не знаем, где — тоже. Поэтому приказываю усилить наблюдение за Долгушиным и, конечно, не спускать глаз с Корнье. Руководит операцией по-прежнему подполковник Орлов. Ваша группа усилена и оснащена первоклассной оперативной техникой. Жду результата.
Теперь несколько слов скажет полковник Чанов.
— Товарищи, — полковник Чанов достал из «кейса» бумаги. — Мы, — продолжал он, — навели справки об этом Корнье. Что я хочу сказать? Фирма, которую якобы представляет Корнье — ширма для группы дельцов, занимающихся незаконной скупкой, хищением антиквариата и произведений искусства. Поэтому мы хотели бы после реализации дела привлечь к нему внимание прессы. Мы должны быть гостеприимны, но вместе с тем и строги. У меня все.
— Орлов, — сказал Кафтанов, — как вел себя Долгушин?
— 8.00, — начал докладывать Вадим, — пробежка, 10.00 — 11.00 — получал паспорт и валюту. 11.20 — звонил по телефону, говорил с подругой Кольцовой Юлией Петровной Зверевой. До 13.30 ездил по магазинам. В 13.30 — обедал в «Национале». 15.21 — приехал в издательство, 17.11 — приехал на квартиру Кольцовой, 19.00 — вернулся домой. 19.17 — к нему поднялась женщина, сослуживица Кольцовой — Юлия Петровна Зверева. Пока все.
Вадим сел.
— Ну что же, внешне наш подопечный ведет себя вполне спокойно. Что докладывает наружное наблюдение? — спросил Кафтанов.
— Объект не выражал никаких признаков беспокойства, перемещался уверенно, не перепроверяясь.
— Все, кроме Орлова, свободны.
Бар был почти пустой, только в угловом кабинете веселились трое негров. Шеф сам приехал провожать Корнье в аэропорт. Это он делал редко, только перед особо ответственными операциями.
— Я очень люблю пустые кабаки, — шеф был настроен элегически, — знаете, Альберт, есть какая-то неуловимая прелесть в этой общественной пустоте.
— А я наоборот. Мне нравятся шум, люди, музыка.
— Это пройдет с возрастом. Я раньше тоже любил шум, но теперь, в старости…
— Побойтесь Бога, — перебил Корнье шефа, — вам ведь только пятьдесят.
Корнье посмотрел на могучие плечи и крепкие загорелые руки шефа. Он-то знал, сколько часов в день этот человек тратит на теннис и гимнастику.
— Опять ваш молодой максимализм. Для вас мне только пятьдесят, а для меня — уже пятьдесят. Вам, Альберт, тридцать восемь?
— Да.
— Время надежд, — шеф пригубил бокал сока. Он никогда не пил спиртного и не курил. И что самое ужасное, запрещал другим курить в своем присутствии.
— Что вы вздыхаете, Альберт, наверное, думаете, зачем этот старый дурак увязался меня провожать, теперь даже не выкуришь трубки? Ладно, ладно. Курите, я разрешаю.
Корнье набил трубку, сделал первую самую сладкую затяжку. Он мучительно думал, что нужно от него Анквисту, человеку не склонному ни к сантиментам, ни к проявлению демократизма.
— Вас, конечно, удивило, Альберт, что я поехал провожать вас?
— Честно, шеф?
— Безусловно.
— Очень удивило.
— Мне надо с вами поговорить, а знаете, в конторе это не всегда надежно.
— Я слушаю вас.
— Наша профессия, Альберт, — вечна. Меняются политические течения и системы, начинаются и заканчиваются войны, а наше дело остается. Все пушечные короли и президенты, генералы и гангстеры являются нашими клиентами. Со временем сталь заменят какой-нибудь необыкновенной пластмассой, а вместо бензина придумают смесь из разных сортов минеральных вод. Да, представьте себе, это будет. Но Гоген, Рубенс, Рублев — останутся. Это ценности вечные. Их не касается мода. Вспомните, как неплохо мы заработали на абстракционистах. Но это было вчера.
— Вы хотите сказать, что этот, как его, Ли-ма-рев, мода?
— Нет. Он ценность непроходящая. И мы не выбросим его на аукцион, не в этом и даже не в следующем году. Мы организуем его выставку, а этот русский, господин Юрий, будет рассказывать о нем нашим дуракам с деньгами. Через три года, когда цена станет рекордно большой, мы его реализуем. Понимаете, как важна для фирмы ваша поездка?
Корнье кивнул.
— Теперь второе, в Москву ездил Поль, он встречался с вашей невестой.
— Как, без меня?
— Да, не удивляйтесь, что я пошел на это, мне не безразлично знать, кто будет служить в моей фирме. Это хорошо, что вы женитесь именно на русской. Во-первых, подобный шаг подчеркивает нашу расположенность к стране, во-вторых, у нас будет человек, который сможет постоянно ездить в Россию. Вам и вашей невесте я отдам эту страну на откуп. Теперь еще об одном. Бизнес бизнесом, а дело делом. Мы должны перехватить у англичан заказ на поставку станков. Как к вам относится господин Баринов?
— Как к солидному, деловому партнеру.
— Это хорошо. Полю удалось скомпрометировать англичан. Там, где надо, он сказал, что их фирма — филиал секретной службы.
— Русские не дураки.
— Но они не любят чужую разведку, а пока разберутся, посредниками при сделке станем мы. Помните, если понадобится, достаньте где хотите, но суньте англичанам на стенд что-нибудь компрометирующее.
— Что именно?
— Подумайте.
Голос диктора объявил рейс на Москву. Корнье встал.
— Кстати, шеф, канал доставки прежний?
— Да. «Дипломат».
— Он начинает просить слишком много.
— Скотина. Строит из себя форпост западной цивилизации, а грабит нас словно гангстер. У вас есть русские деньги?
— Юрий передаст их мне.
— Постарайтесь рассчитаться ими. И походите по антикварным лавкам, купите, что сможете. Сейчас пригодится все.
Сидя в самолете, Корнье думал о разговоре с шефом. Нет, он не пойдет к «Дипломату». У него на примете есть другой сотрудник посольства, который за полцены перевезет русского художника. А шефу он скажет, что деньги заплачены сполна.
Корнье задремал и проснулся перед самой Москвой. Таможенные формальности он прошел быстро. В Шереметьеве хорошо знали бельгийского коммерсанта, часто приезжающего в СССР. Он никогда не нарушал таможенных правил, всегда был мил и приветлив.
— Прилетели на осеннюю выставку? — поинтересовался инспектор таможни.
— Да! В Сокольники, мои дорогие Сокольники.
— Вы так любите этот парк?
— Он приносит мне счастье.
Таможенник улыбнулся и проштамповал декларацию. Корнье встречал московский представитель их фирмы, молодой инженер Гансон. Он был деловит и серьезен. Ничего о подпольной работе своей фирмы не знал и занимался только промышленным посредничеством.
— Здравствуйте, господин Корнье.
— Привет, Гансон. Как наши дела?
— Пока неплохо.
— Вы говорили с господином Бариновым?
— Конечно, завтра в три он посетит наш стенд.
— Отлично, где машина?
— На стоянке. Вот ключи.
— До завтра, Гансон, — Корнье помахал рукой и пошел к выходу.
Калугин смотрел, как бодро и деловито шагает к выходу этот элегантный иностранец, и, усмехнувшись, пошел к автомату.
— Приехал, — сказал он Вадиму.
— Ну, как ваше впечатление? — спросил Орлов.
— Во всем дорогом, прямо жених.
— Он и есть жених. Его повели?
— Да. Спите спокойно.
Калугин положил трубку и пошел к машине. «Что ж, — подумал он, — оба главных персонажа на сцене».
Настроение у Корнье было чудесным. Утром он позвонит Наташе, и они пойдут завтракать вместе, потом Баринов, потом Долгушин, а вечер он проведет у Наташи.
Шоссе было пустым, мотор работал ровно, оснований для тревоги не предвиделось. Беспокоило Корнье одно. Финт шефа с англичанами. Конечно, скомпрометировать их можно. В посольстве есть люди, у которых всегда найдутся всякие печатные бумажки на русском. Сунуть незаметно парочку в проспекты фирмы, и все. Непросто работать в посреднической фирме. Нужно наживать деньги, не производя ничего. А конкуренция в их профессиональном мире беспощадная. Но ничего. Если этим делом занимался Жан, то можно считать, что все в порядке. Жан Деснос раньше работал в фирме, занимающейся промышленным шпионажем. Шеф держал его специально для расправы с конкурентами.
Корнье притормозил «ситроен» у «Интуриста». Он специально останавливался в этой гостинице, чтобы быть поближе к Наташе. Швейцар распахнул дверь, и Альберт вошел в знакомый вестибюль. Дежурила Мила, приятная дама, красивая и любезная, прекрасно говорившая по-французски.
— Господин Корнье, здравствуйте. На выставку?
— Да, моя прелесть, но это лишь повод для того, чтобы привезти вам маленький сувенир.
Альберт открыл «кейс», достал сверточек, перетянутый лентой.
— Вы же знаете…
— Знаю, мадам, все знаю. Но это частная инициатива, а не государственный акт. Потом я делаю презент своей доброй знакомой, а это не запрещено.
— Спасибо. Вот ваш ключ.
— Я только заполню опросный лист.
— Да, конечно, и паспорт мне оставьте до утра.
— А если меня захотят арестовать?
— А вы ложитесь спать.
— Это идея.
Спал Альберт два часа, но проснулся свежим. Сделал зарядку, побрился, принял холодный душ. Он набрал домашний номер Наташи, но телефон не отвечал. Корнье спустился вниз, позавтракал, вышел из гостиницы и из автомата позвонил Долгушину.
— Это я, Юрий, — Здравствуйте, Альберт.
Долгушин хорошо говорил по-французски, но произношение у него было излишне жестким, как у немца.
— Вы не знаете, где Наташа?
— Она уехала с туристами в Кижи, будет в пятницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39