Пусть их кадровики почешутся. Что сделано?
— Липкин-Рывкин исчез, объявлен всесоюзный розыск.
— Хорошо, — генерал встал, прошелся по кабинету. — Теперь о Суханове. Вы считаете его невиновным?
— Да, товарищ генерал.
— Если так, поезжайте к горпрокурору и воюйте. У вас что-нибудь есть, Андрей Петрович?
— Нет, Василий Павлович.
— Что же, тогда Орлов свободен, а вы останьтесь.
Вадим вышел от начальника главка и спустился в столовую. До закрытия оставалось еще двадцать минут, и он надеялся, что ему достанутся какие-то недифицитные блюда. Нагрузив поднос остатками, Вадим подошел к столу.
— Диетическая пища — залог долгой жизни, — мерзко, как показалось Вадиму, сострил доедавший прекрасный лангет Смолин.
— И тому рад.
— Ты на ковре был?
— Вроде того.
— Слушай, я тут решил тебе помочь. Не благодари. Мой отдел прежде всего призван помогать людям.
— Ты, значит, у нас руководитель отдела альтруизма.
— Называй его как хочешь, но мы подняли дело Хомутова и надеемся, что к завтрашнему дню порадуем тебя в отношении Каина.
— Мы — это значит Калугин?
— Нет, это значит мы с Калугиным.
— Боря, а тебе не кажется, что дело, которым занимаюсь я сейчас, — твое?
— Кажется, но МУР — организация многознающая, и по ней поползли некоторые слухи о твоих служебных перемещениях. Поэтому я заранее хочу наладить добрые отношения с новым замом.
— А если это только слухи?
— Попал-попал, как говорят на бегах.
— Но я тебе тем не менее благодарен, Боря. Я сегодня генералу не доложил о Каине, боялся, что засмеет.
— А ты напрасно боялся. Я уверен, что Каин — подлинная фигура. Тебе Калугин нужен?
— Сегодня нет.
— К утру он принесет тебе портрет Каина.
— Только, пожалуйста, не из Библии с иллюстрациями Доре.
Вадим встал и, кивнув, пошел к выходу.
— Интеллектуал, — сказал ему в спину Смолин.
Филиппыч стоял у машины, с видимым отвращением разглядывая заднее колесо. Он скосил глаза, заметил Вадима и сказал громко, ни к кому не обращаясь:
— Как ездить — так все. А как насчет резины похлопотать, так никого.
— Ты это кому, Филиппыч? — наивно спросил Вадим.
— Народу. Куда едем?
— А ты обедал?
— При такой резине есть шесть раз в сутки положено, — Филиппыч грохнул дверью, усаживаясь в кабину.
— Так куда, на Кировскую?
— Нет, в горпрокуратуру.
Филиппыч рванул машину с места и выскочил на Петровку. Вадим откинулся на сиденье и закрыл глаза. День сегодня выдался нелегкий. И он еще не кончился, этот день. Еще предстоит неведомо какой разговор в прокуратуре города. Орлов не знал горпрокурора лично, видел его на совещаниях, слушал. О нем говорили как о человеке крутом и несговорчивом. А впрочем, чего незаконного он будет просить? Он едет за правдой. Но где-то внутри его голос подсказывал, что у его-то правды очень подмытая правовая сторона. Но тем не менее Вадим знал одно: если он получит отказ здесь, то пойдет к генеральному прокурору. Как ему удастся попасть к нему, он пока не знал, но был уверен, что попадет непременно.
Над городом умирал осенний день. Сентябрь начался солнцем и свежим ветром. Наступала любимая пора Вадима Орлова. Московская осень всегда действовала на него живительно и добро. Он словно уезжал на курорт. Раньше, до Марины, Вадим уходил на бульвары или уезжал в Сокольники и часами ходил по опавшей листве. Сокольники, любимые их с Валерой места. Когда-то, лет десять назад, если у Вадима выдавался свободный день, они уезжали туда к восьми утра. В парк только что начинали пускать. Он был свеж и глух. Гуляющие еще не появлялись, и они уходили к маленькому пруду, смотрели на плывущие в черной воде листья. На красные листья в черной воде и ждали, когда откроют чебуречную. Так начинался их день. Полный осени, солнца, разговоров. Они обходили все кафе и шашлычные. Пили пиво и кофе, да и кое-что покрепче пили, стараясь продлить этот счастливый осенний день. Вадим почему-то считал, что осень приносит ему счастье. Он не любил юга с его природой, похожей на театральную декорацию, и старался уйти в отпуск в октябре или ноябре. Под Москвой пустовали дачи, и он снимал дом на целый месяц, гулял по лесу, даже в дождь. Пил кофе у окна, глядя, как в лужах пузырятся капли.
Думая о Марине, Вадим понимал, что ему, наверное, придется отказаться от массы привычек и, возможно, лишиться своего осеннего одиночества, которое он так ценил. Время должно все решить. Мысленно связывая их жизни, он иногда остро понимал, что все может кончиться внезапно. Так же внезапно, как и началось.
Машина остановилась.
— Приехали, — сказал мрачно Филиппыч, — вон она, прокуратура.
Кабинет у Малюкова был маленький. Вообще, и Вадим это знал точно, почему-то именно правоохранительные службы ютятся в помещениях, не приспособленных для работы. Инспектора и следователи сидят в кабинетах вчетвером, а иногда случалось так, что всем одновременно приходилось допрашивать свидетелей. Но Малюков в прокуратуре — большой чин, был старшим следователем по особо важным делам, и ему поэтому выделили отдельные апартаменты. На этот раз Малюков надел штатский костюм. Орлов сравнительно давно не видел его и сразу же обратил внимание, что Олег пополнел.
— Олег, — Вадим хитро прищурился, — тебе самое время к нам переходить, скоро ты в этот кабинет не влезешь. Сидячая работа не для тебя.
— При чем тут работа, — жалобно ответил Малюков, — курить бросил, так аппетит такой разыгрался, что дальше некуда. Жру и жру.
— А ты не жри, — вспомнив сегодняшний обед, мстительно посоветовал Вадим, — или к нам в столовую перед закрытием приезжай.
— Может, курить начать, а, Орлов?
— Вопрос чисто риторический, и я на него не отвечаю. Ваш хозяин у себя?
— Да, я говорил, он нас примет. Ну что, вроде дело идет к концу?
Вадим постучал костяшками пальцев по столу.
— Плюнь через левое плечо.
— Три раза?
— Именно.
— Вы, сыщики, как бабы суеверные.
— Работа заставляет.
— Ты лучше скажи мне, подполковник Орлов, ты все бумаги взял?
— Все, — Вадим положил на стол папку.
— На что тебе этот Суханов сдался? Брат он твой, сын?
— Ты, Олег, действительно дурак или прикидываешься?
Малюков посмотрел на побледневшее лицо Вадима и сказал быстро:
— Пошутил я, понял, пошутил. Пошли.
Малюков встал. Вадим взглянул на него и расхохотался.
— Ты действительно здорово расползся. Смотри, живот из-под ремня вываливается.
— Лучше иметь большой живот, чем маленький горб, — отпарировал Олег.
— Это ты прав, конечно, но все же жрать прекрати. А то не сможешь носить красивый мундир — гордость работников прокуратуры.
Они прошли по коридорам, поднялись по широкой старинной лестнице и оказались перед дверью с черной, с золотом табличкой.
— Ну, — Малюков на секунду остановился, — пошли благословясь.
Секретарша не задержала их, и они вошли в кабинет. Прокурор Москвы, плотный человек с генеральскими звездами в петлицах кителя, махнул рукой, предлагая садиться.
— Ну-с, — насмешливо посмотрел он на Вадима, — с чем пожаловали?
— За правдой.
— Ишь ты, как красиво, я бы сказал, торжественно. Малюков мне докладывал, но слово к делу не пришьешь.
Вадим положил на стол папку. Прокурор надел очки, раскрыл ее и начал читать. Он читал внимательно и долго, усмехаясь про себя, что-то подчеркивая красным карандашом. Вадим наблюдал за ним, и на душе его становилось скверно. Он взглянул на Малюкова, и тот успокаивающе закивал головой. Видимо, еще ничего особенно тревожного не происходило. И Орлов начал мысленный спор с прокурором, проговаривая аргументы за себя и за него. Он даже успел придумать несколько вполне точных, правда, с некоторым пафосом, фраз.
— Так о чем же вы хлопочете, Вадим Николаевич? — Прокурор отложил бумаги, снял очки.
— Валентин Суханов не виноват…
— Постойте, дорогой подполковник, вы же юрист, сиречь правовед. Никто не отменял решение суда. А потом им совершено повторное преступление — побег.
— Понимаете, — Вадим сразу же забыл все красивые слова, — он явился с повинной, помог нам.
— Все это учтет суд при пересмотре дела.
— Но для него сегодня тюрьма — крушение всех надежд.
— А вы думаете, что за побег он не будет наказан?
— Я этого не думаю.
— Вот и слава Богу, а то мне пришлось бы принять у вас экзамен по уголовному праву. Так что же будем делать, Малюков, случай действительно необычный. Ведь если мы откажем, он на нас жаловаться пойдет. Пойдет?
— Этот, — Малюков кивнул в сторону Вадима, — этот может.
— Напугал ты меня, Орлов, поэтому решение мое таково. Возьмешь, Малюков, у Суханова подписку о невыезде до суда. А там пусть и решают его судьбу.
Прокурор встал, улыбнулся, протянул руку Вадиму.
— А ты молодец, Орлов. Хорошо, когда люди за правдой ходят.
Когда они подходили к двери, прокурор насмешливо сказал вслед Малюкову.
— Про таких, как ты, Олег, моя дочь говорит, что толстый живот не портит красивого лица.
Вадим не выдержал и расхохотался, глядя на растерянное лицо следователя. Прокурор встал из-за стола, подошел к ним.
— Смотри, Орлов, я на себя ответственность беру за твоего Суханова. Если он чего учинит, то мне…
— Он не учинит, — ответил за Вадима Малюков, — не тот человек.
— Тот не тот, а шея у меня одна. Правда, и у тебя, Орлов, тоже одна. Боишься?
— Нет.
— Молодец. Жаль, что ты не у нас работаешь. — Прокурор крепко пожал ему руку.
В кабинете Малюков, просительно поглядев на Вадима, спросил:
— Ты есть не хочешь?
— А что?
— Тут неподалеку кафе хорошее есть.
— Не хочу. Да и тебе не советую.
— До чего же жрать хочется.
— Поедем, оформишь подписку и иди хоть в «Арагви»!
— Ты сошел с ума. Рабочий день кончился. Что ты, подождать не можешь?
— Я-то могу. Но Стрельцов у него на квартире сидит как пришитый.
— Ну и прекрасно, — обрадовался Малюков, — пусть он его сюда привезет.
— Нельзя. До завершения операции Суханов не должен выходить из дома.
— Твоя правда. Машина есть?
— Вопрос неуместный.
— Снимаю. Но все равно после пойдем есть.
— Тогда пойдем ко мне, я тебя накормлю.
— Ты накормишь. Валерка приготовил, наверное, А по рюмке?
— Найдем.
Машина опять въехала в знакомый двор и остановилась у подъезда.
— Твой Суханов живет явно не по чину, — сказал, вылезая из машины, Малюков.
— Это квартира его отца.
— Все равно. Он позорит своим поведением память тех, чьи лица высечены в камне на фасаде этого строения.
— Ладно, пошли.
Они поднялись на шестой этаж. Вадим нажал кнопку звонка.
За дверью послышались шаги, и она открылась. Мать Суханова посторонилась, пропуская их. В коридоре, расставив ноги, словно шериф из вестерна, стоял Стрельцов, положив руку на пистолет, торчащий за поясом.
— Здравствуй, Алеша.
— Здравствуйте, Вадим Николаевич.
— Как дела?
— Все нормально.
Из комнаты появился Суханов, он настороженно глядел на Вадима.
— Пора? — спросил он.
— Я ваш следователь, — сказал Малюков, — решением прокурора города вам избрана в качестве меры пресечения подписка о невыезде до суда.
— Что это, Вадим Николаевич? — спросила Суханова дрогнувшим голосом.
— Хорошо это, — засмеялся Вадим, — очень хорошо.
— Исходя из сложности оперативной обстановки по делу, я обязан допросить вас, свидетель Суханов, здесь.
— Хорошо. Где вам удобнее? Пройдемте в мою комнату.
Суханов и Малюков ушли в комнату и закрыли дверь.
— Вы разрешите мне позвонить? — спросил Вадим.
— Конечно, ради Бога.
Он взял трубку, набрал номер Марины.
— Ты поезжай ко мне. Приготовь чего-нибудь с Валеркой. Я приеду не один.
Он повесил трубку и улыбнулся Стрельцову.
— Кончилось твое заточение, завтра работать начнем.
Мать Суханова принесла кофе и ушла к себе, оставив Вадима и Стрельцова в гостиной.
— Вадим Николаевич, — спросил Алеша, — вышли?
— Вышли.
— Серьезная группа?
— Посмотрим.
В их профессии не было серьезных и не серьезных групп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39