Ну и что, что взяток не берешь. Все равно ты ничем не лучше гоголевского судьи.
Бахтин выпил коньяку и на душе потеплело немного. И совсем другой человек заговорил внутри его, менее жесткий и требовательный.
После второго стаканчика коньяка он уже не думал о моральной стороне профессии и даже нашел некие прелести в полицейской службе.
Коварный напиток шустовский коньяк. Он делает жизнь нереально зыбкой. В нем растворяются заботы и горести. И надоевшая обыденность становится яркой и нарядной, как елочные украшения, но, к сожалению, радость живет в тебе так же недолго, как и новогодние игрушки. Но все же настроение улучшилось, и Бахтин уже совсем иначе поглядывал в окно.
А хорошо бы сесть сегодня в поезд и махнуть в Москву. С вокзала прямо к Жене Кузьмину, в его заваленную книгами квартиру в Камергерском переулке. Лечь на широченный диван, дремать и слушать, как за окном трещат трамвайные сигналы. – Прошу прощения…
Бахтин повернулся. У его столика стоял высокий полковник с золотым оружием, эмалевым офицерским Георгием. Ловко сидел на нем китель, перетянутый ремнями, и было во всем его облике нечто знакомое, наплывающее из прошлого, далекого и невозвратного. – Простите. – Бахтин встал.
Что за черт. Знаком ему этот полковник. Конечно знаком. – А я тебя, Саша, сразу узнал, – засмеялся офицер.
– Коля Калмыков, – узнавая товарища по юнкерскому училищу, обрадовался Бахтин. Они обнялись.
– Садись, Коля. Сейчас прикажу тебе прибор принести.
– Спасибо, Саша. Не один я. Вон, – Калмыков показал рукой на соседний столик. Трое офицеров внимательно разглядывали Бахтина. – Пошли к нам, Саша. – Да неудобно вроде. – Чушь. – А ты знаешь, где я служу?
– Конечно. Читал о тебе в «Русском слове». Пошли, Саша. – Ну, что ж, изволь. Сколько лет мы не виделись?
– Много. За столом поговорим, я очень рад тебя видеть. Они подошли к столу.
Трое офицеров, звякнув шпорами, поднялись навстречу Бахтину. Капитан и два подполковника. Фронтовые это были вояки, окопные. У каждого на рукаве нашивки за ранение, да и кресты на груди с мечами и бантами. Такие в Питерском интендантстве не получишь.
– Господа, – сказал Калмыков, – рок, счастливый случай, просто не знаю, как и выразить обстоятельство это. Только что мы говорили о статье литератора Кузьмина. Так вот и герой ее. Мой однокашник по Александровскому военному училищу, за неделю до выпуска отчисленный за дуэль. А ныне полицейский чиновник, Александр Петрович Бахтин. Офицеры наклонили головы, назвали себя.
Бахтин по их лицам заметил, что, должно быть, «полицейский чиновник» немного смутило офицеров. И почему-то подумал о том, что большинство чинов наружной полиции с радостью уходило из армии на эту малоуважаемую службу. Но коньяк сделал его добрее и менее восприимчивым. Когда расселись за столом, Калмыков попросил его рассказать эту историю.
Действительно случилось необыкновенное. После 26 марта имя Бахтина приобрело чудовищную популярность. Второй раз за свою жизнь он стал предметом обсуждения в модных столичных салонах. Двадцатого марта он приехал в Москву закончить разбирательство с дутым Невско-Московским банком. Несколько аферистов создали его не без помощи людей из распутинского окружения. Восемь месяцев банк принимал деньги вкладчиков, выпускал ценные бумаги, получил крупные средства от интендантства, и внезапно обе его конторы в Петрограде и Москве оказались закрытыми. Бахтин умело и четко провел разработку, его агент, одна из самых шикарных питерских проституток, вывела сыщиков на любовницу председателя банка Наталью Самсонову, весьма красивую даму полусвета. А дальше дело умения и техники. Бахтин завербовал Самсонову, и она сдала ему всю компанию. Взяли их в подмосковной Салтыковке, на даче. Вполне естественно, что Женя Кузьмин принимал самое активное участие в этом деле. Он написал прекрасную статью и пригласил Бахтина, Литвина и двух сыщиков в ресторан «Яр». Вот там-то все и случилось. В самый разгар веселья в зале появился пьяный Распутин. Выпив еще, старец увидел, что место балалаечников на сцене занял женский хор. Как было дальше, Бахтин не заметил, он специально сел спиной к столику, за которым обретался Распутин с двумя мужчинами и тремя дамами. Внезапно хор смолк и раздался женский визг и хохот зала. Бахтин повернулся и увидел, как полураздетый Распутин стягивает с себя брюки, С криком «Кто первая»? он пошел к хористкам.
Девушки в хоре битые, их мужскими прелестями удивить было трудно. Они окружили старца. – Полиция, – дружно заголосил зал.
К столу Бахтина подбежал пристав второго участка Сущевской части подполковник Семенов.
– Голубчик, Александр Петрович, что делать? Сейчас градоначальник генерал Андрианов приедет. Скандал-то какой.
– Пошлите городовых, пусть его в холодную отправят…
– Да что вы, голубь мой, двадцать три года непорочной службы коню под хвост…
– Александр Петрович, – к Бахтину подошли два актера Художественного театра, давние его знакомцы, – что же это такое?
А на сцене в окружении хористок плясал полуголый святой старец.
– Неужели на эту тварь в империи управы нет, – сказал за соседним столом человек со значком присяжного поверенного на лацкане фрака.
Бахтин ненавидяще поглядел на лохматого пьяного мужика, сделавшего Россию своим подворьем, ткнул папиросу прямо в тарелку и скомандовал: – Старший надзиратель Литвин!
Они, расталкивая пьяных зевак, поднялись на сцену. Бахтин привычно, как жулику, вывернул Распутину руку и поволок его к служебному входу. – Ты… Как смеешь… Да я… – ревел старец.
За кулисами Бахтин толкнул его на диван, угрожающе затрещавший под грузным телом. Распутин вскочил, с ревом кинулся на Бахтина.
– Убью, сука, – тихо сказал Бахтин. И пьяный старец понял, что этот убьет.
Тут появился Андрианов, несколько жандармских чинов. Они бросились успокаивать Распутина. К Бахтину подошел начальник Московского Охранного отделения полковник Мартынов.
– Мне жаль вас, господин Бахтин, – тихо сказал он, – видимо, из полиции вам придется уйти.
– Вы имеете в виду, полковник, что меня просто выгонят?
– Думаю, да. Но помните, я объективно доложу Белецкому, как все произошло. – И на том спасибо.
На сцене еще бесчинствовал хор, хохотали люди. Появление Бахтина было встречено овацией. К нему подскочил человек в серой визитке, один из компании Распутина. – Да как вы смели…
Он не успел договорить. Бахтин схватил его за отвороты и с силой оттолкнул. Полетел стол, зазвенела посуда.
– Пойдем скорее. – Кузьмин потянул его за руку. Они вышли из ресторана, сели на извозчика и уехали. По приезде в столицу, его сразу же отстранили от должности.
– Наделали вы делов, батенька, – сказал огорченно Филиппов, – теперь хорошо, в рядовые сыщики переведут, а могут совсем со службы турнуть.
– Не пропаду, – ответил Бахтин, – а вы, Владимир Гаврилович, вытерпели бы эти мужицкие выходки? – Честно говоря, и сам не знаю.
Тем же днем Филиппов тайно встретился с товарищем министра внутренних дел генералом Джунковским, пользовавшимся правом непосредственного доклада царю.
Царь принял Джунковского в библиотеке, Он только вчера приехал из Ставки и был одет в полевую офицерскую форму. В защитной гимнастерке, перетянутой ремнем, с полевыми полковничьими погонами, он больше походил на командира номерного полка, чем на российского самодержца.
– Милости прошу, Владимир Федорович, – царь встал и пошел навстречу Джунковскому, мягко пожал руку, – вы, генерал, у меня редкий гость.
– Ваше величество, пришел я к вам по делу неприятному…
– Если вы по поводу московской истории, то не трудитесь.
– Ваше величество, я не могу кривить душой, посему не буду давать оценку поведению Григория Ефимовича.
– В него вселился дьявол, так считает императрица.
– Сей объект нечто астральное, посему неподведомствен нашему министерству…
– Очень мило, – Николай улыбнулся, – действительно, это скорее в компетенции церкви.
– Но, ваше величество, я прошу за отличного полицейского чиновника, который, проявив недюжинное мужество, спас старца от позора. – Он применил к нему силу.
– Да, ваше величество, в зале ресторана было много репортеров, появились фотографы, тогда надворный советник Бахтин и начал действовать, дабы спасти от позора Григория Ефимовича.
У Николая II была великолепная память, особенно на фамилии. – Постойте… Бахтин. Мне знакома эта фамилия.
– Три года назад вы всемилостивейше разрешили принять ему орден Почетного легиона, пожалованный президентом Франции. – Помню, как же, эта история с Лувром. – Так точно.
– Насколько я помню, мы тоже отметили его усердие по службе.
– Вы пожаловали ему орден Владимира четвертой степени. Нынче этот отменный криминалист отстранен от службы и, видимо, будет уволен из полиции. – Вы говорите, что он спас нашего друга? – Именно так, ваше величество. – А как служит Бахтин?
– Превосходно, ваше величество, он в двенадцатом году арестовал банду Терлецкого, через год раскрыл дело убийства фабриканта Лыкова, сейчас арестовал аферистов из Невско-Московского банка. Чья-то злая рука тормозит его продвижение по службе, обходят наградами…
– Господи! Джунковский, вы везде видите заговоры. Подыщите ему хорошую должность, представьте к очередному чину, а за эту историю поздравьте с Владимиром третьей степени. Впрочем, не надо за эту историю. За службу. Именно за службу.
Все рассказал Бахтин за веселым офицерским столом. Все, кроме визита Джунковского к царю. Потому что он ничего не знал об этом. И об очередном ордене умолчал, постеснялся.
А напряженность за столом исчезла. И не было полицейского чиновника и офицеров. Тесно сбилась вокруг бутылок и закусок компания юнкеров, и истории вспоминались все больше из молодости. Прекрасной юнкерской молодости. Когда впереди была вся жизнь, которая непременно должна сложиться удачливо.
Хорошо Бахтину было сидеть рядом с этими отважными людьми и, глядя на их боевые ордена, он забыл о том, что сам многажды рисковал жизнью, был несколько раз ранен, нещадно бит и не знал покоя в мирное время так же, как не имеет его нынче.
А утро уже вступило в свои права и стремительно катилось к полудню. – Пора прощаться. – Ты куда, Коля? – спросил Бахтин Калмыкова. – Пойду в гостиницу. Мне ночью на поезд.
– Поехали ко мне, я холостяк. Помоешься, поспишь. Закусим, чем Бог послал, поговорим. – Поехали.
Извозчик медленно вез их сквозь проснувшийся, суетливый город. Холодный, неуютный, настороженный, словно ожидающий чего-то страшного. Вот прапорщик юный. С отрядом пехоты Пытается знамя полка отстоять…
Привязались же эти никчемные стишки. Засели в голове, словно считалка. Вот и бубнит он их пятый день подряд. Тьфу! Прямо напасть.
Григорий Львович Рубин, раскачиваясь на носках, оглядел еще раз прихожую.
Мраморные фигуры, бронзовые лампы, батальные картины якобы Гро.
Постоял немного, закурил и начал подниматься по лестнице, позванивая шпорами.
Война для всех война. Прочь фраки, визитки, английские пиджаки. Ловко сидел на нем замшевый френч с узенькими серебряными погонами, на которых, словно монограммы на портсигаре, разместились шифры, зигзагообразные просветы, звездочки и эмблема в виде перекрещенных топора и лопаты. Теперь он числился по Союзу городов, носил форму и даже браунинг на ремне. Когда председатель Государственной Думы Родзянко начал организовывать поставку сапог и обмундирования для действующей армии, Усову удалось воткнуть Григория Львовича в это крайне патриотическое и безумно прибыльное предприятие. Патриотизм Григория Львовича был отмечен орденом Станислава III степени и медалью на темно-синей ленте «За труды по отличному выполнению всеобщей мобилизации 1914 года».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Бахтин выпил коньяку и на душе потеплело немного. И совсем другой человек заговорил внутри его, менее жесткий и требовательный.
После второго стаканчика коньяка он уже не думал о моральной стороне профессии и даже нашел некие прелести в полицейской службе.
Коварный напиток шустовский коньяк. Он делает жизнь нереально зыбкой. В нем растворяются заботы и горести. И надоевшая обыденность становится яркой и нарядной, как елочные украшения, но, к сожалению, радость живет в тебе так же недолго, как и новогодние игрушки. Но все же настроение улучшилось, и Бахтин уже совсем иначе поглядывал в окно.
А хорошо бы сесть сегодня в поезд и махнуть в Москву. С вокзала прямо к Жене Кузьмину, в его заваленную книгами квартиру в Камергерском переулке. Лечь на широченный диван, дремать и слушать, как за окном трещат трамвайные сигналы. – Прошу прощения…
Бахтин повернулся. У его столика стоял высокий полковник с золотым оружием, эмалевым офицерским Георгием. Ловко сидел на нем китель, перетянутый ремнями, и было во всем его облике нечто знакомое, наплывающее из прошлого, далекого и невозвратного. – Простите. – Бахтин встал.
Что за черт. Знаком ему этот полковник. Конечно знаком. – А я тебя, Саша, сразу узнал, – засмеялся офицер.
– Коля Калмыков, – узнавая товарища по юнкерскому училищу, обрадовался Бахтин. Они обнялись.
– Садись, Коля. Сейчас прикажу тебе прибор принести.
– Спасибо, Саша. Не один я. Вон, – Калмыков показал рукой на соседний столик. Трое офицеров внимательно разглядывали Бахтина. – Пошли к нам, Саша. – Да неудобно вроде. – Чушь. – А ты знаешь, где я служу?
– Конечно. Читал о тебе в «Русском слове». Пошли, Саша. – Ну, что ж, изволь. Сколько лет мы не виделись?
– Много. За столом поговорим, я очень рад тебя видеть. Они подошли к столу.
Трое офицеров, звякнув шпорами, поднялись навстречу Бахтину. Капитан и два подполковника. Фронтовые это были вояки, окопные. У каждого на рукаве нашивки за ранение, да и кресты на груди с мечами и бантами. Такие в Питерском интендантстве не получишь.
– Господа, – сказал Калмыков, – рок, счастливый случай, просто не знаю, как и выразить обстоятельство это. Только что мы говорили о статье литератора Кузьмина. Так вот и герой ее. Мой однокашник по Александровскому военному училищу, за неделю до выпуска отчисленный за дуэль. А ныне полицейский чиновник, Александр Петрович Бахтин. Офицеры наклонили головы, назвали себя.
Бахтин по их лицам заметил, что, должно быть, «полицейский чиновник» немного смутило офицеров. И почему-то подумал о том, что большинство чинов наружной полиции с радостью уходило из армии на эту малоуважаемую службу. Но коньяк сделал его добрее и менее восприимчивым. Когда расселись за столом, Калмыков попросил его рассказать эту историю.
Действительно случилось необыкновенное. После 26 марта имя Бахтина приобрело чудовищную популярность. Второй раз за свою жизнь он стал предметом обсуждения в модных столичных салонах. Двадцатого марта он приехал в Москву закончить разбирательство с дутым Невско-Московским банком. Несколько аферистов создали его не без помощи людей из распутинского окружения. Восемь месяцев банк принимал деньги вкладчиков, выпускал ценные бумаги, получил крупные средства от интендантства, и внезапно обе его конторы в Петрограде и Москве оказались закрытыми. Бахтин умело и четко провел разработку, его агент, одна из самых шикарных питерских проституток, вывела сыщиков на любовницу председателя банка Наталью Самсонову, весьма красивую даму полусвета. А дальше дело умения и техники. Бахтин завербовал Самсонову, и она сдала ему всю компанию. Взяли их в подмосковной Салтыковке, на даче. Вполне естественно, что Женя Кузьмин принимал самое активное участие в этом деле. Он написал прекрасную статью и пригласил Бахтина, Литвина и двух сыщиков в ресторан «Яр». Вот там-то все и случилось. В самый разгар веселья в зале появился пьяный Распутин. Выпив еще, старец увидел, что место балалаечников на сцене занял женский хор. Как было дальше, Бахтин не заметил, он специально сел спиной к столику, за которым обретался Распутин с двумя мужчинами и тремя дамами. Внезапно хор смолк и раздался женский визг и хохот зала. Бахтин повернулся и увидел, как полураздетый Распутин стягивает с себя брюки, С криком «Кто первая»? он пошел к хористкам.
Девушки в хоре битые, их мужскими прелестями удивить было трудно. Они окружили старца. – Полиция, – дружно заголосил зал.
К столу Бахтина подбежал пристав второго участка Сущевской части подполковник Семенов.
– Голубчик, Александр Петрович, что делать? Сейчас градоначальник генерал Андрианов приедет. Скандал-то какой.
– Пошлите городовых, пусть его в холодную отправят…
– Да что вы, голубь мой, двадцать три года непорочной службы коню под хвост…
– Александр Петрович, – к Бахтину подошли два актера Художественного театра, давние его знакомцы, – что же это такое?
А на сцене в окружении хористок плясал полуголый святой старец.
– Неужели на эту тварь в империи управы нет, – сказал за соседним столом человек со значком присяжного поверенного на лацкане фрака.
Бахтин ненавидяще поглядел на лохматого пьяного мужика, сделавшего Россию своим подворьем, ткнул папиросу прямо в тарелку и скомандовал: – Старший надзиратель Литвин!
Они, расталкивая пьяных зевак, поднялись на сцену. Бахтин привычно, как жулику, вывернул Распутину руку и поволок его к служебному входу. – Ты… Как смеешь… Да я… – ревел старец.
За кулисами Бахтин толкнул его на диван, угрожающе затрещавший под грузным телом. Распутин вскочил, с ревом кинулся на Бахтина.
– Убью, сука, – тихо сказал Бахтин. И пьяный старец понял, что этот убьет.
Тут появился Андрианов, несколько жандармских чинов. Они бросились успокаивать Распутина. К Бахтину подошел начальник Московского Охранного отделения полковник Мартынов.
– Мне жаль вас, господин Бахтин, – тихо сказал он, – видимо, из полиции вам придется уйти.
– Вы имеете в виду, полковник, что меня просто выгонят?
– Думаю, да. Но помните, я объективно доложу Белецкому, как все произошло. – И на том спасибо.
На сцене еще бесчинствовал хор, хохотали люди. Появление Бахтина было встречено овацией. К нему подскочил человек в серой визитке, один из компании Распутина. – Да как вы смели…
Он не успел договорить. Бахтин схватил его за отвороты и с силой оттолкнул. Полетел стол, зазвенела посуда.
– Пойдем скорее. – Кузьмин потянул его за руку. Они вышли из ресторана, сели на извозчика и уехали. По приезде в столицу, его сразу же отстранили от должности.
– Наделали вы делов, батенька, – сказал огорченно Филиппов, – теперь хорошо, в рядовые сыщики переведут, а могут совсем со службы турнуть.
– Не пропаду, – ответил Бахтин, – а вы, Владимир Гаврилович, вытерпели бы эти мужицкие выходки? – Честно говоря, и сам не знаю.
Тем же днем Филиппов тайно встретился с товарищем министра внутренних дел генералом Джунковским, пользовавшимся правом непосредственного доклада царю.
Царь принял Джунковского в библиотеке, Он только вчера приехал из Ставки и был одет в полевую офицерскую форму. В защитной гимнастерке, перетянутой ремнем, с полевыми полковничьими погонами, он больше походил на командира номерного полка, чем на российского самодержца.
– Милости прошу, Владимир Федорович, – царь встал и пошел навстречу Джунковскому, мягко пожал руку, – вы, генерал, у меня редкий гость.
– Ваше величество, пришел я к вам по делу неприятному…
– Если вы по поводу московской истории, то не трудитесь.
– Ваше величество, я не могу кривить душой, посему не буду давать оценку поведению Григория Ефимовича.
– В него вселился дьявол, так считает императрица.
– Сей объект нечто астральное, посему неподведомствен нашему министерству…
– Очень мило, – Николай улыбнулся, – действительно, это скорее в компетенции церкви.
– Но, ваше величество, я прошу за отличного полицейского чиновника, который, проявив недюжинное мужество, спас старца от позора. – Он применил к нему силу.
– Да, ваше величество, в зале ресторана было много репортеров, появились фотографы, тогда надворный советник Бахтин и начал действовать, дабы спасти от позора Григория Ефимовича.
У Николая II была великолепная память, особенно на фамилии. – Постойте… Бахтин. Мне знакома эта фамилия.
– Три года назад вы всемилостивейше разрешили принять ему орден Почетного легиона, пожалованный президентом Франции. – Помню, как же, эта история с Лувром. – Так точно.
– Насколько я помню, мы тоже отметили его усердие по службе.
– Вы пожаловали ему орден Владимира четвертой степени. Нынче этот отменный криминалист отстранен от службы и, видимо, будет уволен из полиции. – Вы говорите, что он спас нашего друга? – Именно так, ваше величество. – А как служит Бахтин?
– Превосходно, ваше величество, он в двенадцатом году арестовал банду Терлецкого, через год раскрыл дело убийства фабриканта Лыкова, сейчас арестовал аферистов из Невско-Московского банка. Чья-то злая рука тормозит его продвижение по службе, обходят наградами…
– Господи! Джунковский, вы везде видите заговоры. Подыщите ему хорошую должность, представьте к очередному чину, а за эту историю поздравьте с Владимиром третьей степени. Впрочем, не надо за эту историю. За службу. Именно за службу.
Все рассказал Бахтин за веселым офицерским столом. Все, кроме визита Джунковского к царю. Потому что он ничего не знал об этом. И об очередном ордене умолчал, постеснялся.
А напряженность за столом исчезла. И не было полицейского чиновника и офицеров. Тесно сбилась вокруг бутылок и закусок компания юнкеров, и истории вспоминались все больше из молодости. Прекрасной юнкерской молодости. Когда впереди была вся жизнь, которая непременно должна сложиться удачливо.
Хорошо Бахтину было сидеть рядом с этими отважными людьми и, глядя на их боевые ордена, он забыл о том, что сам многажды рисковал жизнью, был несколько раз ранен, нещадно бит и не знал покоя в мирное время так же, как не имеет его нынче.
А утро уже вступило в свои права и стремительно катилось к полудню. – Пора прощаться. – Ты куда, Коля? – спросил Бахтин Калмыкова. – Пойду в гостиницу. Мне ночью на поезд.
– Поехали ко мне, я холостяк. Помоешься, поспишь. Закусим, чем Бог послал, поговорим. – Поехали.
Извозчик медленно вез их сквозь проснувшийся, суетливый город. Холодный, неуютный, настороженный, словно ожидающий чего-то страшного. Вот прапорщик юный. С отрядом пехоты Пытается знамя полка отстоять…
Привязались же эти никчемные стишки. Засели в голове, словно считалка. Вот и бубнит он их пятый день подряд. Тьфу! Прямо напасть.
Григорий Львович Рубин, раскачиваясь на носках, оглядел еще раз прихожую.
Мраморные фигуры, бронзовые лампы, батальные картины якобы Гро.
Постоял немного, закурил и начал подниматься по лестнице, позванивая шпорами.
Война для всех война. Прочь фраки, визитки, английские пиджаки. Ловко сидел на нем замшевый френч с узенькими серебряными погонами, на которых, словно монограммы на портсигаре, разместились шифры, зигзагообразные просветы, звездочки и эмблема в виде перекрещенных топора и лопаты. Теперь он числился по Союзу городов, носил форму и даже браунинг на ремне. Когда председатель Государственной Думы Родзянко начал организовывать поставку сапог и обмундирования для действующей армии, Усову удалось воткнуть Григория Львовича в это крайне патриотическое и безумно прибыльное предприятие. Патриотизм Григория Львовича был отмечен орденом Станислава III степени и медалью на темно-синей ленте «За труды по отличному выполнению всеобщей мобилизации 1914 года».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60