– Патриотический порыв… А я так думаю – блажь. Напялил на себя форму Земского союза, погоны чуть ли не генеральские нацепил и гуляет в московских кабаках, а снабжением занимается весьма жуликоватый народ.
– Мне Белецкий поручил разобраться, но веришь мне, Карл, никакого желания влезать в это дело у меня нет.
– Конечно верю, дело паскудное, а главное, Саша, весьма грязное. Ну, вот смотри. – Маршалк встал, открыл стоявший в углу сейф, достал пачку бумаг. – Познакомься, это работа наших патриотов. Читай наименование товара. – Папахи смушковые.
– Именно, а теперь посмотри. – Маршалк достал из ящика стола и протянул Бахтину нечто, похожее на серую тряпку. – Что это? – Как ты видишь, «папаха смушковая». – Но это же не мех.
– Нет, Саша, когда-то это было мехом. Потом умелые люди скупили за копейки у скорняков это нечто, пошили из него папахи и пытались отправить солдатикам в действующую армию. Но интендантский подполковник Княжин оказался человеком честным, взятки не взял и товар не принял, более того, он обратился в отделение контрразведки округа, а они переправили это чудо нам. Ты думаешь, там только папахи? Маршалк позвонил. В дверях появился секретарь Севостьянов. – Слушаю, Карл Петрович.
– А ну-ка, Володя, принеси нам из камеры вещдоков шинель и сапоги.
Минут через пять Севостьянов принес солдатскую шинель с зелеными полевыми погонами и юфтевые сапоги. Бахтин взял шинель, сшитую из какой-то дерюги, развернул и увидел, что она, как сито, пропускает свет лампы. Он положил ее на кресло и начал мять конец сапог.
– Да ты не мни их, – засмеялся Маршалк, – подошву смотри. – Что это?
– Не видел никогда картон, пропитанный какой-то гадостью? Вот так-то, Саша.
– Скажи, Карл, эти сапоги случайно не Рубин поставляет? – Ты Григория Львовича имеешь в виду? – Его.
– Нет, он коммерсант солидный, его поверенный Усов поставляет для армии только высококачественный товар. Совсем недавно, по ходатайству «Земгора», ему пожалован орден Анны третьей степени. – Вот это да, – искренне удивился Бахтин.
– А чему здесь удивляться, Саша, я, да и многие, знают, что за сволочь Рубин, но ведь уходит, как угорь из рук. А к его коммерции претензий нет. – Карл, так что же наш господин Коншин? – Сейчас.
Маршалк позвонил и приказал пригласить чиновника для поручений Кулика.
Через несколько минут в кабинет вошел благообразный господин лет шестидесяти.
– Валентин Яковлевич, поведайте нашему новому помощнику о делах на складах господина Коншина.
– А что, собственно, говорить. Извольте посмотреть документы, везде подпись господина Коншина. Я с чиновником из градоначальства, титулярным советником Беловым, создал комиссию по ревизии склада на Пресне, все опечатали, вместо сторожа посажен городовой, так что, господин начальник, все, как нужно.
– Валентин Яковлевич, – Маршалк достал из шкафа третью рюмку, налил коньяка, – угощайтесь. – Благодарствую, Карл Петрович.
– Товарищ министра тайный советник Белецкий поручил Александру Петровичу заняться делом Коншина.
– Помочь ему, естественно. – Кулик со вкусом выпил коньяк. – Именно так, – сказал Бахтин.
– Александр Петрович. – Кулик поставил рюмку с таким расчетом, чтобы Маршалк вновь наполнил ее. – А почему вам, именитому криминалисту, в тринадцатом году пожалованному медалью международного конгресса, нужно защищать господина Коншина? Какая опасность ему грозит?
– Тайный советник Белецкий в беседе со мной сказал, что господин Коншин подвергается шантажу.
– Не по чину мне,.Александр Петрович, обсуждать мнение столь вельможного господина, как сенатор Степан Петрович, но осмелюсь донести вам как моему прямому начальнику, никто господина Коншина не шантажирует. А жалуется Белецкому его супруга Александра Андреевна, урожденная Щербатова, которую господин Коншин, ссылаясь на трудности военного времени, отправил с детьми в Петербург. – Как так? – изумился Бахтин.
– А очень просто. Будучи весьма расположенным к женскому полу, он определил сына в Царскосельский лицей, и жену отправил за ним надзирать. Что касается шантажа, то факт такой истинно был. Певица из варьете Евдокия Соколова, сценическое имя Нора Оленина, действительно грозилась рассказать о кутежах Коншина репортерам, но он от нее откупился ожерельем.
– Валентин Яковлевич, – Бахтин сам взял бутылку и разлил коньяк по рюмкам, – у вас есть надежная агентура в кругах, близких к «Земгору»?
– А как же-с. Кое-какие надежные людишки имеются.
– Господа, – Маршалк поднял рюмку. – Давайте выпьем, и Валентин Яковлевич введет тебя, Саша, в курс дела. Выйдя из кабинета, Кулик сказал Бахтину: – Не знаю, как и начать, Александр Петрович…
– С самого начала, милейший Валентин Яковлевич.
– Время по нашей московской жизни обеденное, не заглянуть ли нам в трактир, там за зеленым вином и потолкуем всласть.
Кулик испытующе, прищурившись, глядел на Бахтина. И Бахтин понял, что это не просто приглашение, а своеобразная проверка, как поведет себя новый начальник. От его решения зависело многое. Он был уже не чиновником для поручений, а заметной фигурой в полицейской иерархии Москвы. Даже при этой должности он мог стать статским советником и получить генеральское шитье.
Бахтин понимал, что от того, как у него сложатся взаимоотношения, в первую очередь, с чиновниками для поручений, зависит его будущая работа. А самое главное, что ему не надо было переламывать себя. Бахтин весьма скептически относился к чинам, видя в них только улучшение личного благополучия. Новые погоны и должность увеличили его бюджет почти вполовину, и это его радовало несказанно.
– А что, Валентин Яковлевич, у вас, наверное, на примете что-то есть? – Обижаете, Александр Петрович. – Тогда в путь. Куда следуем?
– Два шага. В трактир Волкова Алексея Григорьевича, Никитская, 25.
Внезапно Бахтин словно увидел себя со стороны: сюртук с погонами, ордена, медали. – В таком виде-то?
– Сидеть будем в отдельной комнате, – успокоил его Кулик. – Ну тогда, ладно.
Они вышли на улицу. Ветер тащил по тротуару осенние листья. Воздух был сыровато-свежим. Пахло дымком и хлебом.
Из соседнего дома вышел полковник Мартынов, начальник Московского Охранного отделения.
– Здравия желаю, коллежский советник. – Мартынов приложил пальцы к козырьку.
– Мое почтение, полковник. – Бахтин бросил руку к фуражке.
И пока Мартынов оглядывал его, подумал о том, что есть своя прелесть у его чина, равном полковничьему.
– Я-то думал, дорогой коллега, что вы к нам заглянете, – Мартынов усмехнулся, – все-таки соседи. – Всенепременно. Я же в Москве второй день. – Жду, жду.
Мартынов перешел улицу и сел в защитного цвета мотор.
– Завидую вам, – вздохнул Кулик, – что значит чин. Самого Мартынова послали куда подальше.
– Не завидуйте, Валентин Яковлевич, жандармы – господа памятливые, мне еще этот разговор аукнется.
– Истинно, что памятливые. В 1908 году, когда надворный советник Кошко стал нашим начальником, он крепко поругался с охранкой. Они у нас людей требовали для каких-то своих дел. Александр Францевич им ответил, берите, только мне дайте десяток ваших филеров.
– Ну, и чем кончилось? – До Бахтина в свое время доходили отголоски ведомственной битвы.
– А ничем, генерал Андрианов сказал: «Богу Богово, кесарю – кесарево». На том и разошлись.
Под их ногами выгнули спины тихие московские переулки, кончался короткий осенний день, но было еще малолюдно.
В Москве почему-то далекая война казалась заметнее. Видимо, от обилия патриотических плакатов на стенах, да прапорщиков побольше таскалось по улицам, у входов во многие особняки висели белые полотнища с красными крестами, здесь развернули госпитали.
По Никитской в сторону бульваров прошел белоснежный с красным крестом на боку трамвай.
– Раненых повезли, – вздохнул Кулик, – днем их редко возят, а ночью…
– В Петербурге этого нет. – Задумчиво сказал Бахтин.
– Столица. Высшие чины империи проживают. А мы город губернский, тихий. Ну вот и пришли. Встречал их сам хозяин.
– Знакомься, Алексей Григорьевич, – похлопал его по плечу Кулик, – это наш новый начальник, знаменитый Александр Петрович Бахтин.
– Как же-с. Наслышаны, господин полковник. – Алексей Григорьевич почтительно потряс протянутую руку.
– Алексей Григорьевич, – улыбнулся Бахтин. Он знал, что улыбка делает его лицо значительно добрее, поэтому улыбался тем, кому хотелось понравиться. – Сегодня у вас возвращение блудного сына происходит, так уж покормите по-московски.
– Знаем, Александр Петрович, наслышаны, что вы наш коренной, александровец бывший. Все приготовлено в лучшем виде. Прошу-с за мной!
У раздевалки они свернули в маленький коридорчик, пол которого покрывал ковер, а стены были обиты неярким штофом.
– Прошу-с. – Волков открыл дверь в уютный кабинетик, стены которого были расписаны видами Москвы. – Располагайтесь.
Он помог гостям раздеться. С нескрываемым одобрением посмотрел на сюртук Бахтина, завешанный крестами и медалями, и сам разлил по рюмкам настойку.
– Не сочтите за нахальство, Александр Петрович, я позволю одну рюмку с вами выпить. Так как для нас, торговых людей, ваш приезд радость большая. Мы про вас все газеты прочитали, торговые люди говорят, что теперь жиганью конец пришел. Они выпили, и Волков деликатно удалился.
– Большая это сила – газеты. Господа литераторы если уж распишут, то знать вас будет весь город, – усмехнулся Кулик. – Про меня, когда я еще простым сыщиком был, несколько раз господин Гиляровский писал. Я тогда собачками занимался, так уж получилось, что почти все кражи животных поднимал. – А вы давно в полиции?
– Давно. Сначала собачьих воров ловил, потом в надзиратели выбился, в театрах работал по краже шуб, ну, а потом начальник наш, господин Кошко, заставил меня на классный чин сдать, тут, конечно, я другим занялся: банкротствами фальшивыми, мошенничеством с векселями, да ценными бумагами.
В тринадцатом году в отставку вышел, но Александр Францевич меня не отпустил, жалованье положил, заведовать музеем поставил и помогал, конечно, по старому своему профилю. А как война началась, мне очередной чин и в чиновники для поручений сверх штата. Уж больно много мошенников развелось. Вот и занимаюсь аферами всякими. Кулик разлил настойку. – Вы угощайтесь. У Волкова готовят знатно. – Семья у вас большая, Валентин Яковлевич?
– Да как сказать, я вдовец. Сын Сережа помощником пристава в Сущевской части, а дочь Машенька замужем за хорошим человеком, ветеринарным врачом. Живу с котом и вороной. – Как так?
– Подобрал на улице больного вороненка, выходил и выпустил, а он вернулся. Так и живем: кот по имени Пристав, да ворона по кличке Купчиха. Я сосед ваш. На Арбате проживаю, будет время, загляните, я редкую коллекцию собрал газетных вырезок о делах криминальных.
– Спасибо, непременно, а кормят здесь действительно отменно. Так что вы хотели мне сказать?
– Позвольте доложить, прежде чем вы пойдете к господину Коншину, я бы хотел все о его делах рассказать. Коншин в присутствии бывает крайне редко. Раза два-три в месяц, по понедельникам. Всеми делами заправляет его помощник Юрий Александрович Дергаусов. Человек весьма темный. Дергаусов его вторая фамилия, по жене. А настоящая – Титов. Служа по военно-интендантскому ведомству, привлекался к суду за растрату, но присяжными был оправдан. Из военных чиновников в чине титулярного уволен, дальше занимался делами самыми неказистыми, на бирже играл, туфтовый вексель учитывал, посредником был.
Он и вершил все дела по снабжению. У него четверо служащих, все как на подбор. Лидин Сергей Семенович, бывший театральный антрепренер; Пресняков Михаила Иванович, служил управляющим имением у Коншина; Губер Борис Маркович, ранее подвизалсякак коммивояжер, и Серегин Игорь Петрович, студент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60