В гостиной поработали основательно. На ковре осколки фарфора, хрустальные бокалы, серебряная посуда. Из гостиной дверь в кабинет. Там работал Литвин. – Что, Орест?
– Ящики стола вывернуты, в стене взломан секретный сейф. – Что там было?
– Вот, нашел на полу. – Литвин протянул Бахтину кольцо с изумрудом и бриллиантами. – Наверное, уронили впопыхах.
Бахтин узнал это кольцо. Оно было на руке Лены в день их последней встречи в Петербурге.
Он вышел в коридор. Посол и Манцев продолжали о чем-то беседовать.
– Господин посол, – Бахтин подошел к ним, – вам приходилось бывать в этой квартире? – Конечно.
– Были ли у господина Кручинина какие-то редкие ценности?
– Да, у него в гостиной находилась необычайная коллекция изделий Фаберже. – Я попрошу вас пройти со мной. – Конечно.
Посол брезгливо переступил через убитого, увидел труп Кручинина и снял котелок. – Это ужасно.
– Я прошу вас внимательно осмотреть гостиную. Есть ли здесь предметы, о которых вы говорили? – Голос Бахтина был служебно-будничен.
Посол прошелся по комнате, внимательно разглядывая разбитые стекла горок. – Коллекции нет.
– Благодарю вас. Держал ли господин Кручинин в доме служебные документы? – Что вы имеете в виду? – Бланки паспортов.
– Уверен, что нет, – запнувшись на секунду, ответил посол.
– Благодарю. Но мне бы хотелось, чтобы вы еще раз подумали. – Господин Бахтин! – возмутился посол.
– Господин посол, представьте, что паспорта попали в руки бандитов. Следовательно, они воспользуются ими для новых убийств и грабежей. Подумайте, граждане королевства Швеция занимаются в Москве уголовным промыслом.
– Я поговорю с господином послом, – вмешался в разговор Манцев.
Ну вот, пора идти в соседнюю комнату. Бахтин уже знал, что увидит там. И знание это страшило его, отзываясь в сердце острой болью. На ковре лежала полуголая Лена.
– Ее изнасиловали сначала, потом застрелили, – сказал за спиной Бахтина врач. – Литвин, нашли что-нибудь рядом с убитой? – Ничего.
– Посмотрите внимательно еще раз. Поднимите тело, ковер ощупайте…
Бахтин вышел в соседнюю комнату. Закурил, повернулся к окну. Не думал он, что увидит в последний раз ее мертвой. Вошли жиганы, надругались над его первой любовью, изнасиловали хором, а потом застрелили. И в этом виноваты все. И те, кто пришли сегодня, и те, кто под видом ломки старого позволили ворам и бандитам хозяйничать в его родном городе. Он смотрел в окно и не видел ничего. На темном стекле, словно на экране электротеатра, возникали воспоминания. Они были щемящи и нежны.
За что Господь послал ему все эти испытания? Тюрьму, расстрельный подвал, смерть Лены. И он чувствовал, как к острому ощущению горя и утраты примешивается такое же пронзительное чувство ненависти. К Рубину, Сабану и всем тем, кто разрушил его мир, испохабил жизнь. Лишил всего, что он заработал тяжелым трудом. И постепенно это чувство поглотило в нем все остальное, стало главным, как совсем недавно в камере Бутырской тюрьмы. Воспоминания обожгли на несколько минут и погасли. Исчез молодой романтический петербургский житель. У окна в комнате опять стоял человек, пришедший в этот город мстить.
– Александр Петрович. – Литвин дотронулся до его плеча. Бахтин повернулся. – Где швейцар, Орест? – Сейчас приведу. – На кухню.
На кухне сидели два чекиста в кожаных куртках и ели консервы. – Вон отсюда, – рявкнул Бахтин.
– Чего? – Один из них встал, угрожающе надвинулся. – Ты, ошметок полицейский… – Вон, – Бахтин достал наган, – застрелю, суки.
– Ты чего… Чего… – Второй чекист попытался встать, но упал с табуретки.
На шум вошел Мартынов. Он увидел консервы, хлеб, наган в руке Бахтина. – Вон, – скомандовал он. – Погодите, – Бахтин спрятал наган, – Алфимов. – Здесь я. – Обыщи их.
– По какому праву… – заорал тот, что полез первым.
– По праву революции, – с удовольствием ответил Бахтин.
Они с Мартыновым вышли, а через некоторое время Алфимов вывел этих двоих.
– Наворовали, сволочи, – обратился он к Мартынову. – Арестовать.
– Вы, Федор Яковлевич, не расстраивайтесь, – Бахтин дотронулся до кожаного рукава Мартынова, – это всегда было и всегда будет.
– Нет, не будет, – зло ответил Мартынов, – выжжем каленым железом. – Ну-ну, давайте. Где швейцар? – Здесь я. – Пошли. В кухне Бахтин сел рядом со швейцаром. – Ну, братец, излагай.
– Приехали они заполночь… Значит, мне позвонили. Я им: кто, мол? Они: мы из чеки. Я открыл. Старший ихний одет как барин, с кольцами…
– Стоп. – Бахтин достал фотографию Сабана. – Он?
Швейцар повернул карточку к свету, поглядел внимательно. – Ну! – Точно он. – Они документы показывали? – Бумажки, везде штамп ЧК. – А этого не было? – Бахтин достал фото Рубина.
– Был, господин начальник, точно, он мне-то документы и показывал. – Литвин! – позвал Бахтин. И когда тот вошел, скомандовал: – Снимите показания. – Опознал? – В цвет.
На Лубянке Мартынов позвал Алфимова в свой кабинет. – Миша, ты знаешь, кого убили на Сретенском? – Консула с женой.
– А ты знаешь, что его жена – первая любовь Бахтина. Мне Литвин об этом рассказал. – Ну прямо роман, Федор.
– Только с плохим концом. На Александре Петровиче лица нет. Такое пережить. Тюрьму нашу, потом смерть любимой. – Так, что делать? – Что делать, что делать… Мартынов полез в шкаф, вынул пузатую бутылку.
– Коньяк. Французский. Дай ему, пусть душу облегчит. И закуску приготовь.
Бахтин вошел в комнату своей группы. Никого не было. На его столе стояла открытая бутылка коньяка «Финь-Шампань» и тарелка с консервированным мясом. Бахтин посмотрел на это великолепие, и что-то дрогнуло в его душе. Нет, не все сволочи в этом мире и даже в доме этом. Люди остаются людьми; со своими грехами, добротой, любовью, какая бы власть ни пришла в этот город. Он налил полный стакан и залпом выпил. Ему стало тепло и грустно. И предательски по лицу потекли слезы.
Разбудили его голоса. Бахтин скинул пальто, которым его кто-то заботливо укрыл, и сел на диване. В комнате была вся группа. – Доброе утро. – Выспались? – спросил Алфимов. – Сколько времени-то? – Два пополудни.
Через час Бахтин и Мартынов сидели в кабинете Манцева.
– План ваш, Александр Петрович, хорош, слов нет. Значит, инструктор милицейских курсов Чечель согласен? – Согласен.
– Странная история, неужели Усов не знал, что полковник сдал деньги. – Мартынов закурил.
– А как он мог до этого дознаться? – Бахтин достал из бумажника расписку Красного Креста. – Вот видите, все до копейки передано.
– Ну что ж, – Манцев встал, – пойду доложу Дзержинскому.
– Мы такие вопросы раньше решали на уровне начальника сыскной. – Бахтин прищурился насмешливо.
– Дело уж больно склочное, шведы телефонируют в Наркоминдел по три раза в день. Что вам надо для проведения операции?
– Тысячи две франков, наших денег побольше, хорошие мужские вещи, модную женскую одежду, квартиру и людей. – Это не проблема. – Тогда я начинаю.
Бахтин шел по Маросейке. Улицу замело, дворники-подлецы не работали, поэтому пробираться приходилось по узкой, протоптанной дорожке. День был солнечный, яркий. Снег искрился на солнце. Над домами в безветрии стоял печной дым. Спокойной была утренняя Москва, радостной, словно в преддверии Рождества. Вот навстречу заскользила по намятому снегу барышня в синей бархатной шубке с песцовым воротником. Стрельнула в Бахтина лукавыми серыми глазами и пронеслась мимо.
Война войной, переворот переворотом, а люди живут, радуются, на свидания бегают. Живет Москва, живет!
Бахтин свернул в Колпачный и приятно удивился. Тротуар был аккуратно разметен.
Он оглянулся, перепроверяя, и зашел в дверь с надписью на стекле «Антиквариат».
Звякнул колокольчик, Бахтин спустился на две ступеньки и попал в мир старых вещей.
Ничего особенно дорогого он не увидел. Темные от времени картины с ликами неведомых чиновников и штатских господ в старинных камзолах, бронзовые часы с грудастыми наядами и могучими мужиками, шкатулки прекрасной резьбы, целый табун каслинских чугунных коней.
Много вещей собрал Каин в своем магазине, но, видимо, самое ценное для подлинных любителей прятал где-то в закромах.
– Кто там? – Бахтин услышал знакомый голос и шаркающие шаги.
Появился Фролов в теплой фуфайке и полосатых брюках, заправленных в валенки. Он взглянул на Бахтина и сказал: – Кто видел? – Нет. – Тогда в задние комнаты прошу.
До чего же квартира московская на питерскую похожа. Тот же буфет огромный, лампа под зеленым абажуром на цепях под потолком, диван с зеркальцем, плюшевые кресла.
– А у тебя, Петр Емельянович, все по-старому. Впрочем… – Бахтин подошел к дивану. Над ним висел картонный плакат с плохо выполненными стертыми фотографиями и надписью «Вожди революции». – Вместо государя императора повесил?
– Именно, именно. Каждая власть от Бога. – Фролов назидательно поднял палец. Посмотрел внимательно на Бахтина.
– Потрепала вас тюрьма, господин коллежский советник, совсем с лица спали. – Есть немного.
– А мне верные люди сказали, что расстреляли вас. Я заупокойную у Ивана Воина заказал. А вы бежали, значит. – Не рад? – Если честно – рад. И денег дам, и схороню.
– Спасибо тебе, Петр Емельянович, только выпустили меня. – Быть не может! – Вот слушай… – Один секунд, я только закусить соображу.
За коньячишком хорошим, да закусочкой Бахтин поведал Каину о своих злоключениях.
Все рассказал, особенно подробно о разговоре с покойным Адвокатом.
– Да, Александр Петрович, что же получилось, вы, скажем так, полковник, кавалер императорских орденов, в чекисты пошли.
– Нет, Петр Емельянович, у меня к Сабану и Лимону свой счет. Я с них получу. – Понимаю. А не боитесь?
– Опасно, конечно, но надо. Теперь у меня к тебе, Петр Емельянович, два дела. – Говорите. – Первое, как к моему агенту… – Ох, уволили бы вы меня от дел этих. – О том тоже поговорим. К тебе придет Сабан. – Уверены?
– Уверен. Ты ему скажешь, что вот этот человек продал тебе десять тысяч франков. – Бахтин положил на стол фото Чечеля. – Одет был в бекешу офицерскую, фуражку с наушниками, суженки и сапоги. Сабан спросит, где его найти. Ответишь, что он в кафе «Бом» на Тверской. – И все? – засмеялся Каин.
– Все. На этом твоя служба в сыске закончена.
Бахтин встал, вышел в прихожую, из кармана пальто вынул сложенную вдвое папку с агентурным делом «Макаров». Вернулся в столовую, положил папку на стол. – Проверь, Петр Емельянович, здесь все.
Каин схватил папку, достал из ящика комода очки, подошел к окну. Читал он долго, потом открыл дверцу голландки и кинул папку в огонь.
– Вот за это спасибо. Век помнить буду. Так какое второе дело-то?
– теперь, Петр Емельянович, я тебя не как агента прошу, а как авторитетного Ивана, не как сыщик прошу, а как человек, в тюрьме настрадавшийся.
Бахтин налил в фужер коньяк, выпил. Каин, хитро прищурившись, смотрел на него. Он понимал, что агентурное дело ничего не стоит. Слову Бахтина поверит любой московский жиган. Скажи он кому, и найдут его, Каина, с пулей в башке. – Так говори дело-то, Александр Петрович. – Найди мне щель, куда Лимон закопался. – И только-то. – Сможешь?
– Он в Петровском дом купил, в цыганской слободе. Завтра Мишка Цыган придет, я его спрошу, вот и все. – Спасибо.
– Александр Петрович, слышал я, твоя жена в Финляндии? – Да. А тебе зачем? – Хочу через месячишко подорвать. – А граница?
– Есть человек. Да ты его знаешь, капитан Немировский.
– Значит, мы с тобой по одной тропе ходим. Запоминай: Черная речка, семь, госпожа Нечволодова. Думаю, я тебя там встречу. – А если нет?
– Тогда, – Бахтин вынул из галстука булавку, – передай ей это. Каин повертел булавку. – Дорогая вещь. – Подарок жены. Пора мне.
Бахтину повезло, на Маросейке он взял извозчика. – Первая Тверская-Ямская, 57, – назвал он адрес.
И потащились санки по снежным колдобинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60