– Морозит малость, – сказал Алфимов и с интересом оглядел комнату.
Небогато жил полицейский полковник. Совсем небогато.
Это был второй дом чиновников полиции, в котором довелось побывать Алфимову за эти дни. И сидя на диване в комнате Бахтина, он думал о том, что председатель Пресненского Совета, у которого он был на той неделе, жил куда лучше, чем сатрап старого строя. И это не ложилось в привычные рамки навязанного ему мышления. Тем более то, что произошло нынче ночью.
За чаем Литвин рассказал Бахтину о том, как они с Батовым вышли на Кольку Базыкина.
– Мы соединились по прямому проводу с милицейским пикетом в Обираловке, и мне сказали, что Базыкин держит в страхе весь поселок.
– Ну что ж, Орест, поедем посмотрим на этого страшного господина. – У него там хива своя. – Много? – Человек пять. – А нас четверо, думаю, сдюжим. Правда, Михаил? Алфимов кивнул. Он сидел какой-то странный, молчаливый и печальный.
– У вас неприятности, Михаил? – поинтересовался Бахтин. – Да нет, Александр Петрович, о жизни задумался.
– Весьма вредное занятие, особенно нынче. Что это вы за куль приволокли?
– Да это Мартынов приказал вам полушубок передать, а то вы в вашем пальтишке померзнете. – Едем.
Милицейский пикет находился прямо на станции, занимал комнату жандармского поста.
Милиционеров на весь поселок и прилегающие деревни было трое.
– Вы, товарищи чекисты, нас поймите, – оправдывался старший. – Что мы с ними сделать можем. Знаем, что они и в Горенках, и в Реутове, и в Купавне промышляют, а поймать их не можем. – Где они сейчас? – Бахтин встал.
– Так, как обычно, у Еремея Силыча, – ответил один из милиционеров.
– Это рядом с вокзалом. Буфетчик трактирное заведение держит с бильярдной комнатой.
– А они там? – Литвин, проверяя, крутанул барабан нагана.
– А где им быть, с обеда спирт жрут, да шары гоняют, – зло ответил старший пикета.
– Стало быть так, – Бахтин усмехнулся нехорошо, – милиционеры на улице, мы идем в кабак.
В зале кабака было темновато. Электричества не было, горели четыре керосиновые люстры. В углу зала двое в железнодорожных фуражках хлебали из высоких мисок суп.
– Вы, господа-граждане, нездешние будете? – налег на стойку жирной грудью буфетчик.
– Из Новогиреево мы, – ответил Батов, – пивка нет?
– Откуда ему взяться-то. А бражки могу спроворить. По какой надобности в наши Палестины? – По торговой, – подошел к стойке Алфимов.
– Понятно-с– Буфетчик оглядел его кожаную куртку, маузер в деревянной кобуре. – Понимаем-с.
Из соседней комнаты доносилось щелканье шаров и голоса. – Базыкин там? – спросил буфетчика Бахтин. – Там-с.
Бахтин расстегнул полушубок и направился к бильярдной. Здесь было посветлей. Над двумя столами с заштопанным зеленым сукном горели здоровенные лампы-«молнии». Видать, для Базыкина хозяин керосина не жалел. Кольку Бахтин узнал сразу. Он стоял, картинно опершись на кий, демонстрируя всем дорогую шелковую косоворотку, серебряный поясок и сапоги варшавского лака. – Тебе чего, гражданин? – лениво спросил он.
– Да хотел шары покатать. – Бахтин скинул полушубок.
– А здесь играют только на интерес, – заржал Колька.
Бахтин взял из стойки кий. Прикинул. То, что нужно, тяжелый и удобный. – Так какой твой интерес? – подошел к Базыкину.
– Мой, говоришь. – Колька засунул руку в карман фасонистых бриджей и вынул пачку денег.
Здесь были и керенки, и советские, и добрые старые «катеринки», и «петруши».
– Давай по «кате» сгоняем. – Он положил на сукно сторублевку.
– Я за такие деньги из дома не выхожу, – с презрением ответил Бахтин.
– Ишь ты, деловой, – Базыкин оглядел своих ребят, развел руками, – я тогда «петрушу» добавлю. Легла на стол пятисотенная бумажка. – Чем ответишь?
Бахтин расстегнул карман кителя, вынул фотографию, сделанную Дранковым, и бросил на стол. Он не стал ждать реакции Базыкина и с размаху ударил его тяжелым кием. Развернулся и достал второго, выхватившего из-за голенища нож. Кий сломался. В комнату ворвались Литвин с чекистами.
– ЧК, всем к стенке, – рявкнул Алфимов.
Губастый парень в люстриновом пиджаке выхватил из-за пояса наган. Бахтин выстрелил. Пуля угодила точно между глаз. Литвин и Батов ловко обыскали задержанных. На столе появились два нагана и три браунинга, ножи и кастеты, внушительная кучка денег. – Где милиционеры?
– Здесь мы. – В дверь опасливо заглянул старший пикета. – Это ваши жиганы, вы их и забирайте. – Так как же, товарищ начальник, куда же мы их?
– Холодная при бывшем жандармском посте есть? – Оно конечно, но там у нас овощи лежат.
– Вот что, любезный. – Бахтин подошел к старшему. Он хотел сказать ему о том, что такое служба, но, посмотрев еще раз на маленького, худого, с ввалившимися щеками человека в шапке с милицейским значком и путейской куртке, понял, что любые объяснения здесь бесполезны. – Где ваш комиссариат? – В Горенках.
– Вот вы этих дельцов на картошку посадите и телефонируйте в Горенки, пусть их заберут. – Сделаю.
– Ну а теперь все выйдите, мне с Колей Базыкиным потолковать надо.
Бахтин подошел к лежащему у стены Базыкину, рывком поднял его и коротко без замаха ударил его по печени. Базыкин, пуская ртом пузыри, медленно осел.
– Это тебе, Коля, аванс. А дальше у нас разговор будет. – Я ничего не знаю, – прохрипел Базыкин.
– Слушай меня, жиган с ландринной фабрики, меня твои скачки и тормозилы не интересуют. Ты шофером был, когда из сыскного архив увозили? – Ну я. – Куда отвез? – А если скажу? – Мне твои рассказы ни к чему. Ты покажешь где. – А потом?
– Потом. – Бахтин закурил. Посмотрел на сидящего на полу грабителя. Жалкий был гроза уезда Колька Базыкин. И похож он был на нашкодившего приказчика из мелочной лавки. – Потом я тебя отпущу. – Побожитесь.
– Падло буду. – Бахтин щелкнул по зубам ногтем большого пальца.
– Я вам, господин начальник, верю. – Колька медленно встал. – Только ты мне одну бумагу напишешь… – Сексотить, что ли?
– Именно. Ты пойми, мне тебя просто так отпустить нельзя. – Хоть десять, потом пусть найдут.
– Это не моя печаль. – Бахтин достал из кармана бумажку и химический карандаш. – Так где архив? – Да рядом здесь, в Салтыковке.
К Салтыковке подъехали в сумерках. Минут десять простояли у шлагбаума, пропуская товарный из Москвы. Бахтину раньше никогда не доводилось бывать в этих местах. В глубине начинающего чернеть леса угадывались очертания домов. Кое-где светились редкие огоньки. Проехали еще полверсты, и Базыкин сказал: – Здесь направо.
– Не проедем, – мрачно сказал шофер, – снегу-то намело.
Бахтин выпрыгнул из авто. Ступил на дорогу. Действительно снегу намело много.
– Вы остаетесь в машине, – сказал Бахтин шоферу, – остальные за мной. Веди, Сусанин.
Утопая в снегу, они подошли к двухэтажной даче с легкомысленными башенками по краям крыши. В доме горели три окна.
– Литвин, – тихо сказал Бахтин, – видите водопроводную колонку? – Вижу.
– Вот и прикрепите нашего Сусанина к ней наручниками.
Они осторожно подошли к дому. В первозданной тишине снег предательски скрипел под сапогами. Литвин быстро осмотрел дом. На другую сторону выходило всего одно окно.
– Батов туда. Стреляй в каждого, кто попробует бежать.
Бахтин встал на деревянный карниз, заглянул в окно.
За столом трое играли в карты. Двоих он узнал сразу. Казимир Нож и Хряк, ходивший с Сабаном трясти Немировского. Третий в офицерском кителе сидел к нему спиной.
Внезапно Казимир бросил карты и выхватил пистолет. Батин упал в снег, стекло разнесла пуля. – Сколько их? – крикнул Алфимов. – Трое. – Ложись. – Чекист бросил в окно гранату.
Туго рванул взрыв, погас свет, посыпались стекла. А Алфимов уже влез в окно, за ним прыгнул Литвин. Выстрел, крики, мат.
Бахтин влез в окно, зажег потайной фонарь. Круглое желтое пятно побежало по полу, усыпанному разбитыми стеклами, вырвало из темноты развалившийся пополам стол, остановившись на развороченном осколками лице. Только по усикам можно было узнать того, кто еще недавно жил под именем Казимир Нож. Лицом вниз лежал человек в офицерском кителе, сукно на спине стало черным от крови. Бахтин перевернул его. Нет. Этого человека он не знал. В углу сидел Хряк, по лицу его капала кровь. – Орест, найдите лампу.
Литвин вернулся через несколько минут. Чиркнул спичкой, зажег трехлинейку. – Где архив, Хряк? – В той комнате… У, суки…
– Будешь много языком бряцать, пулю съешь, – предупредил его Бахтин.
Бахтин взял с трюмо свечу. Зажег, толкнул дверь в комнату. У стены приткнулась аккуратная стопа папок. Штук тридцать, на глаз определил Бахтин. – Где остальные? – Их Лимон вчера забрал. Опередил, сука. Но ничего, кое-что есть. – Зовите Батова.
Когда собрались все, начался обыск. Нашли оружие, патроны, немного денег и навал жратвы.
– Алфимов, берите мотор и в Горенки, в милицию. Пусть дадут подводу увезти трупы. Вам, Орест, с Батовым придется остаться в засаде.
Они с Алфимовым вышли. Ночь была морозной и светлой. Месяц и звезды больше походили на елочные игрушки, приклеенные к темному бархату. – Ночь-то какая, Александр Петрович.
– Плохая ночь, Миша, вспомните, сколько людей мы уложили. – Так ведь бандюг.
– Я после тюрьмы все чаще о Боге задумываться начал. Перед ним мы все равны. – Может быть, – тихо ответил Алфимов. Бахтин подошел к колонке. – Ну что, Базыкин, натерпелся? – Было малость. – Иди. – Спасибо, ваше благородие. – Ишь ты, признал.
– Вспомнил. Только одного не пойму, что вы с ними делаете. – Я и сам не пойму, друг Базыкин. Иди.
– Век помнить буду. – Колька растворился в темноте.
– А почему вы его отпустили, – раздался за спиной голос шофера.
– А это мое дело, юноша, и советую вам не делать мне замечаний. Почему оставили авто? – Выполнял свой долг. – Революционный? – Да.
– Тогда шли бы бандитов брать. И запомните, еще раз нарушите приказ, пристрелю.
– Ты, реалист, – рявкнул Алфимов, – а ну, к машине. У меня к тебе разговор есть.
На Лубянку они приехали только утром. Сдали Хряка в камеру, занесли в комнату папки.
– Миша, – сказал Бахтин, – я там пакет пшена прихватил и пару банок консервов, если вам не трудно, занесите их на Арбат Кулику. Алфимов молчал, отвернувшись к окну. – Вы что, Миша?
– Александр Петрович… – Голос Алфимова сорвался. – Я…
– Да говорите же. – Нехорошее предчувствие сдавило сердце Бахтина.
– Умер Валентин Яковлевич… А ворону застрелили… – Кто? – Бахтин вскочил с дивана. – Наши.
– Как это? – застучало в висках, казалось, что комната стала раскачиваться, как пароходная палуба. Бахтин устало опустился на диван. – Ворону-то за что?
– Его той же ночью забрали, как мы ушли. Приехали из следственного отдела. – Ворону-то за что? – тупо повторил Бахтин.
– Говорят, кричала очень. Бахтин встал, пошел к двери. – Вы куда? – К Манцеву.
– Не ходите, Александр Петрович, Валентин Яковлевич умер. Сердце на допросе не выдержало.
– Бедный старик. Ловил собачьих воров. Криминальным музеем заведовал. Потом финансовые аферы раскручивал. Он из своего нагана не выстрелил ни разу. Да и вообще его не носил. В домкоме работал. Чем же он вам, господа большевики, не угодил? – При чем же здесь мы? – обиделся Алфимов.
– При чем? Помните, Миша, нет и не будет будущего у того народа, кто из своих защитников сделал палачей. – Разве я палач? – Вы нет и вам трудно будет служить здесь.
– А я и не буду. Весной река вскроется, уйду на буксир шкипером.
– Не уйдете, Миша. У вас здесь круговая порука, как в банде. Вас всех кровью вяжут. – А у вас иначе было? – зло спросил Алфимов.
– Мы закон защищали, плохой ли хороший, но закон. А вы революционную совесть и классовое чутье. А это дело зыбкое. Вот видите, и ворона контрреволюционером стала.
Бахтин закурил. Так они сидели и молчали несколько минут.
– А как вы думаете, Миша, почему забрали Кулика, знают о Никитине, но не тронули Дранкова?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60