Сколько народу покрошили тогда — никто и не считал. Сколько же из них было настоящих шпионов? Спросите что полегче.
— Я не виноват… — проговорил блондинчик. — Я тут… случайно зашел, честное слово! Вижу, дверь открыта…
Произнося эти слова, он одновременно двигался в сторону спинки кресла с покойником. Довольно-таки технично двигался, почти незаметно. Слишком технично для случайного прохожего.
— Замри! — сказал я, когда блондинчику уже показалось, будто он вот-вот спрячется от моего «Макарова». — Одно движение — и я стреляю.
Блондинчик послушно замер. И правильно. Это был один из тех случаев, когда лучше не спорить.
— Стреляю я неважно, — развил я блондинчику свою мысль. — Хочу, например, попасть в плечо, а попадаю в живот. Хочу попасть в руку — попадаю почему-то в сердце…
Дурацкая эта присказка обычно работала вполне эффективно. Но сегодня, вероятно, был какой-то особо невезучий день. Потому что за моей спиной веселый голос сообщил:
— Зато я стреляю отлично. И если уж хочу попасть в затылок — непременно попадаю почему-то в затылок… Ну, бросай свою пушку. Медленно, медленно… Вот так. А ты подними… Раззява, куда же твои глаза глядели?
— Он так неожиданно заскочил, — разнылся блондинчик, нагибаясь, чтобы подобрать мой пистолет. Я с трудом удержался, чтобы не дать ему пинка. Но удержался. Потому что при наличии второго пистолета за спиной этот акробатический этюд мог бы стать для меня последним. Проклятье! Если бы сейчас проводились отборочные соревнования по кретинизму, то я первым вышел бы в финал. Ну почему, интересно, я не сообразил, что киллеров может быть двое? Отчего не догадался, что один, вероятно, после удачного убийства преспокойно удалился в туалет. А когда я начал бузить, преспокойно вернулся… Поэтому раззява — это именно я, а никакой не блондинчик.
Чья-то рука сзади деловито обхлопала мои карманы и, пренебрегая бумажником, извлекла мое многострадальное удостоверение. Затем в поле моего зрения появился, наконец, и сам киллер номер 2. Был он тоже блондином, хотя и не таким ярким. Самое запоминающееся в нем было — длинные руки. Как у питекантропа или примата. В одной длинной руке номер второй держал «беретту», а в другой — мою эмбээровскую книжицу.
— Министерство безопасности Российской Федерации, — прочитал он вслух, продолжая удерживать меня под прицелом. — Что это за министерство такое? Никогда не слышал. Техникой безопасности, что ли, занимаетесь?
Отмщенный блондинчик радостно захихикал над шуткой своего напарника.
— Обычное такое министерство, — объяснил я, разглядывая останки григоренковской утвари. Книги… Гора посуды… Разбросанные газеты… Груда одежды… Ага, вот они, ножницы. Маникюрные, правда, но и до них не допрыгнуть. Хотя… — Занимаемся безопасными бритвами и безопасным сексом. Ну и мелкие услуги населению. Интимные…
— Это какие же? — полюбопытствовал рукастый с «береттой». Как видно, и он расположен был немного поболтать. Сразу ведь не шлепнул, хотя и мог. Гуманист, наверное.
— Да простые, — растолковал я. — Заиграет очко у какого-нибудь длиннорукого педика, а мы — тут как тут. С металлическим болтом и вазелином.
Я нарывался на оплеуху и немедленно ее получил. Рукастый, оскорбившись, тут же съездил мне по физиономии кулаком, в который была зажата «береттина» рукоятка. Удар был более чем чувствительным. Тычок, который я сегодня уже успел получить на шоссе от очкастого пирата, был слабее раза в два.
— О-ох! — простонал я и отлетел в угол комнаты, а отлетев, немедленно распластался лицом вниз между двух поверженных книжных полок. Такая уж моя незавидная планида: просто так мне ничего в руки не дается. Чтобы добыть с пола самую пустяшную вещь, вроде обрывка фотографии или — как сейчас — ножничек, приходится непрерывно падать. Рисковать здоровьем, костюмом и репутацией. Хорошо, что генерал Голубев не догадывается о степени моего падения. Ножнички, между тем, сами заползли уже в правый мой рукав и поместились в том месте, где у всякого уважающего себя шулера хранится пятый туз.
— Замочить его надо, — подал голос блондинчик.
— Ладно, — согласился, чуть помешкав, рукастый. — Считай, уговорил. Хороший гэбэшник — мертвый гэбэшник. А этот еще и хамло в придачу.
— Совсем оборзели, — вздохнул блондинчик, и я ему почти посочувствовал. Вот незадача: подрядились, наверное, пришить одинокого старца, а тут еще нарисовался какой-то чекистский нахал. Лишняя работа, за которую наверняка ведь не уплатят.
— Только тихо теперь, — приказал голос рукастого. — Это в прошлый раз ты мог побренчать стеклом, благо стены толстые… А тут стены обычные. Приколи его, пока не очухался.
— Это мы мигом, — бодро пообещал блондинчик, и я услышал, как щелкнуло выкидное лезвие ножа. Звук неприятный, но щелчок курка гораздо хуже. Потому что ножи у нас не любят пускать в ход на расстоянии. Надо подойти поближе, да замахнуться… Сейчас он подойдет. Сейчас он замахнется… Не дожидаясь, пока блондинчик опустит руку, я вскочил и перехватил ее сам. Левой рукой, что интересно. Рука парня рефлекторно разжалась, и отличный нож, освобожденный из пальцев, по сложной траектории пропутешествовал куда-то вбок и со свистом вонзился во что-то деревянное. Возможно, в шкаф. Самому мне некогда было следить за полетом ножа, потому что в эти же самые секунды маникюрные ножницы пропороли блондинчику щеку. Тот дико заверещал, щека окрасилась кровью, которая брызнула фонтаном во все стороны. Визг напарника и кровяной фонтан плохо подействовали на рукастого: он совершил первую глупость. Ему следовало бы приблизиться и уж если все-таки стрелять, то в упор, без промаха. Он же занервничал и выстрелил в меня с четырех шагов, откуда и у меня, и у блондинчика шансы получить его пулю были примерно равны. Мое положение было даже предпочтительнее, ибо окровавленный блондинчик совсем одурел от боли и почти не соображал, куда ему двигаться.
Поэтому жертвой стал он, а не я. Выстрел швырнул уже мертвого киллера прямо в мои объятья, и я, весь измазанный чужой кровью, на несколько мгновений получил прикрытие. Если бы мне еще вернуть свой «Макаров»… Куда он его подевал?
Рукастый, похоже, понял свою ошибку. Крепенько выругавшись, он стал приближаться ко мне, надеясь попасть в меня наверняка. Теперь он уже забыл, что шуметь здесь не стоит, зато мне оставалось надеяться, что сейчас на выстрел сбегутся соседи. И кто-нибудь случайно окажется сержантом милиции при исполнении, частным охранником при оружии… или, на худой конец, служебным собаководом при овчарке.
Входная дверь распахнулась, но вошедший не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Правда, пистолет у него в руках был. И первая же пуля свистнула над самой макушкой рукастого. Вторая по всем законам баллистики обязана была уже попасть непосредственно в голову. Рукастый киллер в баллистике разбирался. Поэтому он совершил весьма разумный поступок: забыв обо мне, он одним прыжком вскочил на подоконник, локтем выбил стекло и сиганул вниз. Для тренированного человека второй этаж — пустяк. Отшвырнув покойного блондинчика, я сам бросился к окну, намереваясь, если нужно, повторить прыжок. Но выяснилось, что прыгать уже не нужно.
Потому что рукастый забыл про клумбу внизу. Точнее, про хищные острия вокруг этой злополучной клумбы. В прыжке он не успел перегруппироваться, и его с размаху насадило на колья, как сардельку на вилку.
— Бедняга, — сказал я, передернувшись.
Мой спаситель подошел к окну, мельком глянул и сказал сурово:
— Сам виноват. Мог бы выйти в дверь, как все нормальные люди… Ты, кстати, не ранен? — тревожно поинтересовался он, глядя на мой пиджачок, безнадежно перепачканный кровью.
— Цел и невредим, — ответил я, ощупывая свои конечности. — Если, конечно, не считать ушибленной скулы, то в полном порядке… Но ты-то как здесь оказался? Я же тебя предупредил, что справлюсь без твоей помощи…
— Сердце подсказало, — торжественно сказал Филиков. — Сижу я, значит, в своем кабинете, а внутренний голос так и свербит: иди и помоги Лаптеву… иди и помоги Лаптеву… Вот я собрался, взял один адресок и решил съездить. Как видишь, успел.
— Так сердце подсказало или внутренний голос? — уточнил я. — Что-то, Дядя Саша, ты путаешь показания. Врешь, наверное?
— Почти не вру, — серьезно сообщил Филиков. — Ну, самую малость. Ты, когда мне звонил насчет этих трех дедов, кроме адресов, ничего и не спрашивал. И то, что этот Григоренко работал, оказывается, в той же самой группе, что и твой первый покойник, компьютер мне выдал уже позже. Вот я и решил заехать сюда. Так, для подстраховки.
— А что за группа? — жадно спросил я Дядю Сашу. — Какие-нибудь фамилии?… — Надежда извлечь из компьютера хотя бы этого Валю с лошадиной фамилией, жертву куликовского склероза, возникла и через секунду погасла. Дядя Саша развел руками.
— Ноль информации, — ответил он. — Тайны Средмаша нам не подотчетны.
— Ладно, — кивнул я… — Спасибо, что приехал.
Филиков довольно улыбнулся:
— Ну, вот видишь! А Паташончик наш, Кругом Тринадцать, отсоветовать мне все пытался. Нечего, мол, лезть в Максовы дела. Максу, дескать, это не понравится. И все такое. Защищал твой суверенитет от моих грязных лап…
Я тоже улыбнулся. Напряжение, вызванное потасовкой и перестрелкой, постепенно проходило, и я уже прикидывал, какой из пиджаков мне теперь придется носить. Ввиду того что этот пришел в негодность.
— Забавный он, наш Потанин, — кивнул я. — Говорят, его жена поколачивает?
— Вроде того, — согласился Дядя Саша. — Ладно, пойду вызову дежурную бригаду. А то еще МУР набежит и станет одеяло на себя тянуть.
Пока Филиков рыскал по соседям в поисках работающего телефона, я осмотрел труп Григоренко, привязанного к креслу. Любой судмедэксперт даст мне сто очков вперед, но, похоже, тут и спорить было не о чем: рукастый и блондинчик так и не приступили к пыткам с полиэтиленовым пакетом. По-моему, плененный физик неожиданно умер сам, безо всякого вмешательства извне. Много ли старику надо? Испуг, тромбик в сосуде — и нет человека.
Теперь оставалось только найти фотографию. Ее мне удалось отыскать на кухне, в пепельнице. То, что от нее осталось: обгорелый уголок. Я был почти уверен, что и в карманах рукастого и блондинчика оторванной половинки тоже не найдут. Таким образом, в деле возникло еще трое мертвецов — и по-прежнему никакой ясности. Кто искал? Что искали? Зачем пытали? При чем тут — если вообще при чем — статья Маши в «Московском листке»? К тому же Машина фраза, сказанная редактору Боровицкому, как и прежде, не давала мне покоя. Может, на их журналистском языке это и выглядело вполне невинно, но мне почему-то чудилась в этих словах какая-то опасность.
«Это будет бомба!» — вот что пообещала Маша Бурмистрова.
Ретроспектива 3
30 июля 1934 года, Рим
Пить граппу в это время дня было полным идиотизмом, однако сеньор Энрико Ферми покорно взял тяжелую фарфоровую кружку в руки и сделал глоток. Человек, сидящий за столом напротив него, был отнюдь не идиотом. Хитрым сукиным сыном — вот кем он был. Хитрым и чертовски опасным. Пытаясь собраться с мыслями, Ферми машинально сделал еще глоток. Огненная водичка обожгла горло и пищевод. «Мадонна! — взмолился он про себя. — Прости меня, если можешь, ибо я не ведаю, что они творят…»
На кружке была изображена бритая голова Цезаря. Цезарь угрожающе выпячивал нижнюю челюсть. Намеки на сходство двух римских вождей, древнего и нынешнего, считались весьма патриотичными. Сам дуче долго не мог выбрать, из какой семьи ему следует происходить — из благородной или простой. Биографы из Академии наук, по слухам, уже отыскали было ему приличную родословную, ведущую ветвь Муссолини чуть ли не к самому Ромулу. Но в конце концов наш обожаемый вождь решил быть ближе к народу и выбрал себе нечто незатейливое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Я не виноват… — проговорил блондинчик. — Я тут… случайно зашел, честное слово! Вижу, дверь открыта…
Произнося эти слова, он одновременно двигался в сторону спинки кресла с покойником. Довольно-таки технично двигался, почти незаметно. Слишком технично для случайного прохожего.
— Замри! — сказал я, когда блондинчику уже показалось, будто он вот-вот спрячется от моего «Макарова». — Одно движение — и я стреляю.
Блондинчик послушно замер. И правильно. Это был один из тех случаев, когда лучше не спорить.
— Стреляю я неважно, — развил я блондинчику свою мысль. — Хочу, например, попасть в плечо, а попадаю в живот. Хочу попасть в руку — попадаю почему-то в сердце…
Дурацкая эта присказка обычно работала вполне эффективно. Но сегодня, вероятно, был какой-то особо невезучий день. Потому что за моей спиной веселый голос сообщил:
— Зато я стреляю отлично. И если уж хочу попасть в затылок — непременно попадаю почему-то в затылок… Ну, бросай свою пушку. Медленно, медленно… Вот так. А ты подними… Раззява, куда же твои глаза глядели?
— Он так неожиданно заскочил, — разнылся блондинчик, нагибаясь, чтобы подобрать мой пистолет. Я с трудом удержался, чтобы не дать ему пинка. Но удержался. Потому что при наличии второго пистолета за спиной этот акробатический этюд мог бы стать для меня последним. Проклятье! Если бы сейчас проводились отборочные соревнования по кретинизму, то я первым вышел бы в финал. Ну почему, интересно, я не сообразил, что киллеров может быть двое? Отчего не догадался, что один, вероятно, после удачного убийства преспокойно удалился в туалет. А когда я начал бузить, преспокойно вернулся… Поэтому раззява — это именно я, а никакой не блондинчик.
Чья-то рука сзади деловито обхлопала мои карманы и, пренебрегая бумажником, извлекла мое многострадальное удостоверение. Затем в поле моего зрения появился, наконец, и сам киллер номер 2. Был он тоже блондином, хотя и не таким ярким. Самое запоминающееся в нем было — длинные руки. Как у питекантропа или примата. В одной длинной руке номер второй держал «беретту», а в другой — мою эмбээровскую книжицу.
— Министерство безопасности Российской Федерации, — прочитал он вслух, продолжая удерживать меня под прицелом. — Что это за министерство такое? Никогда не слышал. Техникой безопасности, что ли, занимаетесь?
Отмщенный блондинчик радостно захихикал над шуткой своего напарника.
— Обычное такое министерство, — объяснил я, разглядывая останки григоренковской утвари. Книги… Гора посуды… Разбросанные газеты… Груда одежды… Ага, вот они, ножницы. Маникюрные, правда, но и до них не допрыгнуть. Хотя… — Занимаемся безопасными бритвами и безопасным сексом. Ну и мелкие услуги населению. Интимные…
— Это какие же? — полюбопытствовал рукастый с «береттой». Как видно, и он расположен был немного поболтать. Сразу ведь не шлепнул, хотя и мог. Гуманист, наверное.
— Да простые, — растолковал я. — Заиграет очко у какого-нибудь длиннорукого педика, а мы — тут как тут. С металлическим болтом и вазелином.
Я нарывался на оплеуху и немедленно ее получил. Рукастый, оскорбившись, тут же съездил мне по физиономии кулаком, в который была зажата «береттина» рукоятка. Удар был более чем чувствительным. Тычок, который я сегодня уже успел получить на шоссе от очкастого пирата, был слабее раза в два.
— О-ох! — простонал я и отлетел в угол комнаты, а отлетев, немедленно распластался лицом вниз между двух поверженных книжных полок. Такая уж моя незавидная планида: просто так мне ничего в руки не дается. Чтобы добыть с пола самую пустяшную вещь, вроде обрывка фотографии или — как сейчас — ножничек, приходится непрерывно падать. Рисковать здоровьем, костюмом и репутацией. Хорошо, что генерал Голубев не догадывается о степени моего падения. Ножнички, между тем, сами заползли уже в правый мой рукав и поместились в том месте, где у всякого уважающего себя шулера хранится пятый туз.
— Замочить его надо, — подал голос блондинчик.
— Ладно, — согласился, чуть помешкав, рукастый. — Считай, уговорил. Хороший гэбэшник — мертвый гэбэшник. А этот еще и хамло в придачу.
— Совсем оборзели, — вздохнул блондинчик, и я ему почти посочувствовал. Вот незадача: подрядились, наверное, пришить одинокого старца, а тут еще нарисовался какой-то чекистский нахал. Лишняя работа, за которую наверняка ведь не уплатят.
— Только тихо теперь, — приказал голос рукастого. — Это в прошлый раз ты мог побренчать стеклом, благо стены толстые… А тут стены обычные. Приколи его, пока не очухался.
— Это мы мигом, — бодро пообещал блондинчик, и я услышал, как щелкнуло выкидное лезвие ножа. Звук неприятный, но щелчок курка гораздо хуже. Потому что ножи у нас не любят пускать в ход на расстоянии. Надо подойти поближе, да замахнуться… Сейчас он подойдет. Сейчас он замахнется… Не дожидаясь, пока блондинчик опустит руку, я вскочил и перехватил ее сам. Левой рукой, что интересно. Рука парня рефлекторно разжалась, и отличный нож, освобожденный из пальцев, по сложной траектории пропутешествовал куда-то вбок и со свистом вонзился во что-то деревянное. Возможно, в шкаф. Самому мне некогда было следить за полетом ножа, потому что в эти же самые секунды маникюрные ножницы пропороли блондинчику щеку. Тот дико заверещал, щека окрасилась кровью, которая брызнула фонтаном во все стороны. Визг напарника и кровяной фонтан плохо подействовали на рукастого: он совершил первую глупость. Ему следовало бы приблизиться и уж если все-таки стрелять, то в упор, без промаха. Он же занервничал и выстрелил в меня с четырех шагов, откуда и у меня, и у блондинчика шансы получить его пулю были примерно равны. Мое положение было даже предпочтительнее, ибо окровавленный блондинчик совсем одурел от боли и почти не соображал, куда ему двигаться.
Поэтому жертвой стал он, а не я. Выстрел швырнул уже мертвого киллера прямо в мои объятья, и я, весь измазанный чужой кровью, на несколько мгновений получил прикрытие. Если бы мне еще вернуть свой «Макаров»… Куда он его подевал?
Рукастый, похоже, понял свою ошибку. Крепенько выругавшись, он стал приближаться ко мне, надеясь попасть в меня наверняка. Теперь он уже забыл, что шуметь здесь не стоит, зато мне оставалось надеяться, что сейчас на выстрел сбегутся соседи. И кто-нибудь случайно окажется сержантом милиции при исполнении, частным охранником при оружии… или, на худой конец, служебным собаководом при овчарке.
Входная дверь распахнулась, но вошедший не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Правда, пистолет у него в руках был. И первая же пуля свистнула над самой макушкой рукастого. Вторая по всем законам баллистики обязана была уже попасть непосредственно в голову. Рукастый киллер в баллистике разбирался. Поэтому он совершил весьма разумный поступок: забыв обо мне, он одним прыжком вскочил на подоконник, локтем выбил стекло и сиганул вниз. Для тренированного человека второй этаж — пустяк. Отшвырнув покойного блондинчика, я сам бросился к окну, намереваясь, если нужно, повторить прыжок. Но выяснилось, что прыгать уже не нужно.
Потому что рукастый забыл про клумбу внизу. Точнее, про хищные острия вокруг этой злополучной клумбы. В прыжке он не успел перегруппироваться, и его с размаху насадило на колья, как сардельку на вилку.
— Бедняга, — сказал я, передернувшись.
Мой спаситель подошел к окну, мельком глянул и сказал сурово:
— Сам виноват. Мог бы выйти в дверь, как все нормальные люди… Ты, кстати, не ранен? — тревожно поинтересовался он, глядя на мой пиджачок, безнадежно перепачканный кровью.
— Цел и невредим, — ответил я, ощупывая свои конечности. — Если, конечно, не считать ушибленной скулы, то в полном порядке… Но ты-то как здесь оказался? Я же тебя предупредил, что справлюсь без твоей помощи…
— Сердце подсказало, — торжественно сказал Филиков. — Сижу я, значит, в своем кабинете, а внутренний голос так и свербит: иди и помоги Лаптеву… иди и помоги Лаптеву… Вот я собрался, взял один адресок и решил съездить. Как видишь, успел.
— Так сердце подсказало или внутренний голос? — уточнил я. — Что-то, Дядя Саша, ты путаешь показания. Врешь, наверное?
— Почти не вру, — серьезно сообщил Филиков. — Ну, самую малость. Ты, когда мне звонил насчет этих трех дедов, кроме адресов, ничего и не спрашивал. И то, что этот Григоренко работал, оказывается, в той же самой группе, что и твой первый покойник, компьютер мне выдал уже позже. Вот я и решил заехать сюда. Так, для подстраховки.
— А что за группа? — жадно спросил я Дядю Сашу. — Какие-нибудь фамилии?… — Надежда извлечь из компьютера хотя бы этого Валю с лошадиной фамилией, жертву куликовского склероза, возникла и через секунду погасла. Дядя Саша развел руками.
— Ноль информации, — ответил он. — Тайны Средмаша нам не подотчетны.
— Ладно, — кивнул я… — Спасибо, что приехал.
Филиков довольно улыбнулся:
— Ну, вот видишь! А Паташончик наш, Кругом Тринадцать, отсоветовать мне все пытался. Нечего, мол, лезть в Максовы дела. Максу, дескать, это не понравится. И все такое. Защищал твой суверенитет от моих грязных лап…
Я тоже улыбнулся. Напряжение, вызванное потасовкой и перестрелкой, постепенно проходило, и я уже прикидывал, какой из пиджаков мне теперь придется носить. Ввиду того что этот пришел в негодность.
— Забавный он, наш Потанин, — кивнул я. — Говорят, его жена поколачивает?
— Вроде того, — согласился Дядя Саша. — Ладно, пойду вызову дежурную бригаду. А то еще МУР набежит и станет одеяло на себя тянуть.
Пока Филиков рыскал по соседям в поисках работающего телефона, я осмотрел труп Григоренко, привязанного к креслу. Любой судмедэксперт даст мне сто очков вперед, но, похоже, тут и спорить было не о чем: рукастый и блондинчик так и не приступили к пыткам с полиэтиленовым пакетом. По-моему, плененный физик неожиданно умер сам, безо всякого вмешательства извне. Много ли старику надо? Испуг, тромбик в сосуде — и нет человека.
Теперь оставалось только найти фотографию. Ее мне удалось отыскать на кухне, в пепельнице. То, что от нее осталось: обгорелый уголок. Я был почти уверен, что и в карманах рукастого и блондинчика оторванной половинки тоже не найдут. Таким образом, в деле возникло еще трое мертвецов — и по-прежнему никакой ясности. Кто искал? Что искали? Зачем пытали? При чем тут — если вообще при чем — статья Маши в «Московском листке»? К тому же Машина фраза, сказанная редактору Боровицкому, как и прежде, не давала мне покоя. Может, на их журналистском языке это и выглядело вполне невинно, но мне почему-то чудилась в этих словах какая-то опасность.
«Это будет бомба!» — вот что пообещала Маша Бурмистрова.
Ретроспектива 3
30 июля 1934 года, Рим
Пить граппу в это время дня было полным идиотизмом, однако сеньор Энрико Ферми покорно взял тяжелую фарфоровую кружку в руки и сделал глоток. Человек, сидящий за столом напротив него, был отнюдь не идиотом. Хитрым сукиным сыном — вот кем он был. Хитрым и чертовски опасным. Пытаясь собраться с мыслями, Ферми машинально сделал еще глоток. Огненная водичка обожгла горло и пищевод. «Мадонна! — взмолился он про себя. — Прости меня, если можешь, ибо я не ведаю, что они творят…»
На кружке была изображена бритая голова Цезаря. Цезарь угрожающе выпячивал нижнюю челюсть. Намеки на сходство двух римских вождей, древнего и нынешнего, считались весьма патриотичными. Сам дуче долго не мог выбрать, из какой семьи ему следует происходить — из благородной или простой. Биографы из Академии наук, по слухам, уже отыскали было ему приличную родословную, ведущую ветвь Муссолини чуть ли не к самому Ромулу. Но в конце концов наш обожаемый вождь решил быть ближе к народу и выбрал себе нечто незатейливое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59