Сначала я решил было, что это известный международный террорист Нагель, чей фотопортрет мы с идиотической регулярностью получаем из штаб-квартиры Интерпола. Однако буквально через пару секунд я сообразил, где я мог видеть упитанного хозяина ротвейлера. Ну, конечно! В нашем старом фильме «Три мушкетера», в роли Портоса.
— Гранатометчик остается здесь, вместе с шофером, — скомандовал я. — А то всех здешних братьев Люмьеров распугаем…
— Как скажешь, Макс, — пожал плечами Володя и отдал негромкую команду. Я вновь обозрел окрестности в окно «рафика». Портос вместе с ротвейлером скрылись за углом, а больше никого поблизости не было.
— Пора, — сказал я и сообщил Володе этаж и номер квартиры, после чего добавил: — Хозяин квартиры — важный свидетель, не вздумайте его тронуть. Правда, в квартире могут быть посторонние… Короче говоря, желательно, чтобы никто не пострадал.
Последние слова я произнес скорее для проформы, чем по большой необходимости. Группа поддержки тем и отличалась от бригады волкодавов, что ее девизом было «По возможности, без жертв». Дырки в людях мог наделать любой дурак, но дураков полковник Корольков у себя не держал.
— Обижаешь, Макс, — сощурился Рябунский. Я приложил руку к груди и чуть кивнул, что на языке якудза означало: виноват, исправлюсь. После этого Володина команда плюс я выпрыгнули из машины, а через пару секунд нас засосал водоворотик подъезда. Арьергард еще подтягивался, когда авангард в лице самого Рябунского уже справился с простеньким подъездным замком. Универсальная отмычка исчезла в Володином кармане, а я мысленно дал себе зарок завтра же раздобыть себе, наконец, такую. У Филикова было две похожих, и он давно подбивал меня на ченч: я ему — редкую сирийскую зажигалку с портретом короля Хусейна (подарок богатого сирийского стажера, из тамошней охранки), а он мне — лишний экземпляр универсального инструмента для взлома. Поскольку Филиков курил несравненно чаще, чем открывал чужие замки, обмен был выгоден и мне, и Дяде Саше.
Пока я предавался неуместным отмычечно-зажигалочным фантазиям, один из Володиных коммандос шутя и играя заблокировал лифт: маленькая незаметная пластиночка внизу теперь надежно мешала дверям закрыться до конца, поэтому любой желающий мог спуститься только по лестнице. И поскольку квартира гражданина Лебедева находилась на пятом этаже, фокус с прыжком вниз через окно уже никак не проходил. Оставалась, правда, крышка люка на чердак, расположенная на самом верхнем, девятом, этаже. Однако, следуя тихому приказу Рябунского, самый высокий парень из всей бригады кошкой взлетел вверх по лестнице, дабы перекрыть и этот путь к отступлению.
Ровно в семь часов пятнадцать минут все было готово к штурму: парни заняли такую позицию возле дверей, что в дверной глазок увидеть никого было нельзя — и, тем не менее, располагались они почти вплотную. Я встал несколько поодаль, не собираясь путаться под ногами у мастеров своего дела.
В семь шестнадцать Рябунский поднял руку — и все у дверей мгновенно натянули капроновые масочки с прорезями для глаз (все, кроме меня). Следующей командой должен был стать большой Володин палец, поднятый вверх. Но тут случилась непредвиденная задержка; двумя этажами выше хлопнула дверь, и кто-то, напевая нечто незамысловатое, со стуком открыл шахту мусоропровода и опорожнил туда ведро. В утренней тишине мусор забарабанил по трубам неприлично громко, словно в ведре находился не обычный хлам, но, по крайней мере, две дюжины крупных бильярдных шаров. Рябунский приложил палец к губам, и все замерли, выжидая. Утренний певец давно уже скрылся за дверью, а мы по-прежнему стояли в напряженных позах стайеров, которые все никак не могли стартовать. Наконец Володя подал долгожданный знак — и я который раз по-хорошему позавидовал выучке его подчиненных.
Кррак! — входная дверь была выбита молниеносно, а сами парни втянулись в возникший дверной проем так же стремительно, как втягивается жалкий дымок мощной вытяжкой кондиционера. Слегка помешкав, я вбежал следом, сурово поводя стволом «Макарова» и готовый немедленно сразиться с дюжиной блондинчиков, рукастых и прочих мерзавцев, а попутно защитить от них физика Лебедева, большого нелюбителя басен Крылова.
Однако «Макаров» мог мне сейчас пригодиться не больше, чем фен для волос — лысому.
Никаких горилл, покушающихся на жизнь и здоровье физика Лебедева, в квартире на пятом этаже не нашлось. Не нашлось здесь и самого физика Лебедева. Кроме Володиных парней и меня, дебила, в квартире вообще никого не было.
— Пустышка? — не без сочувствия спросил меня Рябунский.
Я сконфуженно кивнул. Володины оперативники, тактично гася усмешки, разбрелись по квартире, проводя, для очистки совести, углубленный осмотр. Сам я прекрасно понимал, что едва ли кто-то еще может здесь отыскаться в шкафу или под кроватью. Вздохнув, я тоже приступил к осмотру, в ходе которого, как ни странно, несколько приободрился.
Собственно говоря, квартира Валентина Дмитриевича Лебедева не могла быть на все сто процентов отнесена к пустышкам. Более того: кое-что здесь внушало безусловный оптимизм.
Во-первых, беспорядок в лебедевском жилище ничем не напоминал того ужасного разгрома, который мы застали в квартирах Фролова и Григоренко. Да, и здесь один из шкафов был открыт и одежда была брошена на диван, однако это походило не на следы обыска, а на результат поспешных сборов. Стало быть, Лебедев, скорее всего, был жив, и мне еще предстояло выяснить, с чего это он решил удариться в бега и, кстати, где сейчас пребывает. Всего-то-навсего.
Во-вторых, в пользу версии мирного бегства свидетельствовала и одна моя находка, скромно висящая на стене в бедной, но аккуратной рамочке. Та самая любительская фотография, не разорванная и не подожженная. Теперь-то я мог спокойно рассмотреть всех. На недостающей половинке обнаружилось всего три человека. Один из них был, вне всякого сомнения, покойным Григоренко. Второго я узнал по бороде — Курчатов. Третий, самый юный персонаж, во время съемки, вероятно, чем-то отвлекся, чуть повернул голову — и потому лицо его оказалось несколько смазанным. Скорее всего, этот фотографический брак и спас Лебедеву жизнь: те, кто искал его по фотографии, так и не смогли понять, кто же именно на снимке. Мне внезапно пришло в голову, что двух стариков, Фролова и Григоренко, могли привязывать к креслам и пытать, чтобы выяснить у них именно это — фамилию человека, стоявшего рядом с Курчатовым на любительском снимке. И ведь ни тот, ни другой старик почему-то не выдали Лебедева своим мучителям, оставив ему, таким образом, шанс.
А значит, шанс остался и у меня…
— Мы тебе еще нужны? — участливо поинтересовался Рябунский. — Ребята осмотрели квартиру, все чисто.
Я развел руками: простите, мол, так получилось.
— Извини, Макс, — Володя старался не смотреть мне в глаза, поскольку ему самому было неловко. — Но нам придется указать в рапорте, что мы вытянули пустышку.
Я пожал плечами: понимаю, мол, служба такая. Рапорт Рябунского сразу же будет передан полковнику Королькову, а буквально через час дойдет до генерала Голубева. А это означает, что на ближайшие полгода не видать мне собственной группы поддержки, как своих ушей. В свете последних событий потеря более чем ощутимая. Но генералу разве объяснишь? У него — принципы. У него нет любимчиков. Прекрасная черта характера, но крайне несвоевременная. Сейчас я предпочел бы быть голубевским любимчиком. Хотя бы на месяц. На неделю… Но генерал тверд, как утес.
Рябунские хлопцы, между тем, организованно покинули квартиру. Последний из уходящих профессионально-быстро вправил выбитый замок, и тот, как ни в чем не бывало, щелкнул. И то хорошо. Обратно на Лубянку придется, правда, добираться на метро, поскольку мой «жигуленок» остался на стоянке возле Управления. Однако это, в конце концов, было самым меньшим из всех зол, которые мне сегодня предстояли.
А, ладно. Семь бед — один ответ. Я стал внимательно просеивать все бумажки, найденные в квартире, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку. К сожалению, В. Лебедев, должно быть, внимательно смотрел детективные кинофильмы и никаких следов мне не оставил. Можно, конечно, пригласить сюда нашего управленского эксперта Диму Прокудина. Но лучшее, что он сможет здесь обнаружить, — это пару отпечатков хозяина квартиры. И отпечатков наверняка таких же смазанных, как и лебедевское лицо на фото.
Обозревая бумаги беглого Лебедева я наткнулся на остатки толстого ежедневника — чуда конспирации. Не желая тащить с собой том в солидном переплете и боясь что-нибудь оставить, хозяин квартиры вырвал все исписанные страницы и несколько чистых страниц, к исписанным прилегавших. Таким образом Дима Прокудин был лишен удовольствия восстановить даже слабые следы написанного. Да что там Прокудин — тут бессилен был бы сам Сережа Некрасов, мастер отгадывать всякие ребусы. На всякий случай я, как дурак, перелистал все чистые страницы, убедился в хорошем качестве бумаги и уже собирался бросить эту улику к остальным ее бесполезным собратьям, как вдруг… Вот оно, сыскное везенье! На форзаце, изрисованном какими-то абстрактными каракулями, я разглядел несколько цифр. Когда-то, давным-давно, когда ежедневник еще не успел превратиться в подобие записной книжки, хозяин квартиры нацарапал в уголке чей-то номер телефона. Очевидно, потом он его куда-нибудь переписал, но здесь-то следы остались. И я смог разобрать все семь. И даже прочесть в высшей степени странную подпись, сопровождавшую эти цифры: Костя (мумия).
Надпись поставила меня в тупик. Если Мумия была фамилией или прозвищем пресловутого Кости, то почему слово написано было с маленькой буквы? Если же мумифицирован был сам Костя (как какой-нибудь египетский фараон), то глупо было бы хранить его телефон: в таком состоянии фараон Костя едва был бы склонен к телефонным переговорам.
Оставалось только довериться случаю. Я набрал номер.
— Мемориальный музей-усыпальница Владимира Ильича Ленина, — отозвался печальный женский голос.
— Константина пригласите, девушка, — машинально произнес я, и тут, наконец, до меня дошло. — Это что, действительно мавзолей? — недоверчиво уточнил я. — Вы не шутите?!
Девушка на том конце трубки издала глубокий вздох.
— Господи, — пробормотала она, — ну когда это кончится?… Мавзолей, мавзолей, на Красной площади. Красное такое здание у Кремлевской стенки. Довольны?
— Извините, бога ради, — начал оправдываться я. — Мне просто раньше и в голову не приходило, что в мавзолее, кроме усопшего вождя, есть еще и девушка с таким обворожительным голосом.
— Нас здесь много, — несколько смягчившись, поправил меня обворожительный голос. — Целый штат. Так звать мне к телефону Константина Петровича или нет?
Замечательно, подумал я. Значит, у Кости, в скобках, мумии, есть отчество Петрович. Стало быть, полузатертый номер из лебедевского ежедневника по-прежнему функционирует. Оно и понятно: служить засушенному вождю можно без хлопот всю жизнь. Работка непыльная, в центре Москвы, полно туристов и жалованье, наверное, очень приличное. И молоко положено за вредность.
— Константина Петровича? — переспросил я. — Знаете, я, пожалуй, перезвоню позже. Тут очередь уже собирается у телефона-автомата. Уже монетами в стекло стучат… — Для убедительности я побарабанил собственной монетой по поверхности вблизистоящей стеклянной вазочки и повесил трубку. Не будем торопиться, решил я. Хватит пока мне факта простого наличия в природе этого Кости. Маленькая, но зацепка. Крохотный, но результат моего визита в лебедевскую, квартиру. Правда, для того чтобы добыть этот несчастный телефонный номер, совсем необязательно было вызывать сюда вооруженных оперативников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Гранатометчик остается здесь, вместе с шофером, — скомандовал я. — А то всех здешних братьев Люмьеров распугаем…
— Как скажешь, Макс, — пожал плечами Володя и отдал негромкую команду. Я вновь обозрел окрестности в окно «рафика». Портос вместе с ротвейлером скрылись за углом, а больше никого поблизости не было.
— Пора, — сказал я и сообщил Володе этаж и номер квартиры, после чего добавил: — Хозяин квартиры — важный свидетель, не вздумайте его тронуть. Правда, в квартире могут быть посторонние… Короче говоря, желательно, чтобы никто не пострадал.
Последние слова я произнес скорее для проформы, чем по большой необходимости. Группа поддержки тем и отличалась от бригады волкодавов, что ее девизом было «По возможности, без жертв». Дырки в людях мог наделать любой дурак, но дураков полковник Корольков у себя не держал.
— Обижаешь, Макс, — сощурился Рябунский. Я приложил руку к груди и чуть кивнул, что на языке якудза означало: виноват, исправлюсь. После этого Володина команда плюс я выпрыгнули из машины, а через пару секунд нас засосал водоворотик подъезда. Арьергард еще подтягивался, когда авангард в лице самого Рябунского уже справился с простеньким подъездным замком. Универсальная отмычка исчезла в Володином кармане, а я мысленно дал себе зарок завтра же раздобыть себе, наконец, такую. У Филикова было две похожих, и он давно подбивал меня на ченч: я ему — редкую сирийскую зажигалку с портретом короля Хусейна (подарок богатого сирийского стажера, из тамошней охранки), а он мне — лишний экземпляр универсального инструмента для взлома. Поскольку Филиков курил несравненно чаще, чем открывал чужие замки, обмен был выгоден и мне, и Дяде Саше.
Пока я предавался неуместным отмычечно-зажигалочным фантазиям, один из Володиных коммандос шутя и играя заблокировал лифт: маленькая незаметная пластиночка внизу теперь надежно мешала дверям закрыться до конца, поэтому любой желающий мог спуститься только по лестнице. И поскольку квартира гражданина Лебедева находилась на пятом этаже, фокус с прыжком вниз через окно уже никак не проходил. Оставалась, правда, крышка люка на чердак, расположенная на самом верхнем, девятом, этаже. Однако, следуя тихому приказу Рябунского, самый высокий парень из всей бригады кошкой взлетел вверх по лестнице, дабы перекрыть и этот путь к отступлению.
Ровно в семь часов пятнадцать минут все было готово к штурму: парни заняли такую позицию возле дверей, что в дверной глазок увидеть никого было нельзя — и, тем не менее, располагались они почти вплотную. Я встал несколько поодаль, не собираясь путаться под ногами у мастеров своего дела.
В семь шестнадцать Рябунский поднял руку — и все у дверей мгновенно натянули капроновые масочки с прорезями для глаз (все, кроме меня). Следующей командой должен был стать большой Володин палец, поднятый вверх. Но тут случилась непредвиденная задержка; двумя этажами выше хлопнула дверь, и кто-то, напевая нечто незамысловатое, со стуком открыл шахту мусоропровода и опорожнил туда ведро. В утренней тишине мусор забарабанил по трубам неприлично громко, словно в ведре находился не обычный хлам, но, по крайней мере, две дюжины крупных бильярдных шаров. Рябунский приложил палец к губам, и все замерли, выжидая. Утренний певец давно уже скрылся за дверью, а мы по-прежнему стояли в напряженных позах стайеров, которые все никак не могли стартовать. Наконец Володя подал долгожданный знак — и я который раз по-хорошему позавидовал выучке его подчиненных.
Кррак! — входная дверь была выбита молниеносно, а сами парни втянулись в возникший дверной проем так же стремительно, как втягивается жалкий дымок мощной вытяжкой кондиционера. Слегка помешкав, я вбежал следом, сурово поводя стволом «Макарова» и готовый немедленно сразиться с дюжиной блондинчиков, рукастых и прочих мерзавцев, а попутно защитить от них физика Лебедева, большого нелюбителя басен Крылова.
Однако «Макаров» мог мне сейчас пригодиться не больше, чем фен для волос — лысому.
Никаких горилл, покушающихся на жизнь и здоровье физика Лебедева, в квартире на пятом этаже не нашлось. Не нашлось здесь и самого физика Лебедева. Кроме Володиных парней и меня, дебила, в квартире вообще никого не было.
— Пустышка? — не без сочувствия спросил меня Рябунский.
Я сконфуженно кивнул. Володины оперативники, тактично гася усмешки, разбрелись по квартире, проводя, для очистки совести, углубленный осмотр. Сам я прекрасно понимал, что едва ли кто-то еще может здесь отыскаться в шкафу или под кроватью. Вздохнув, я тоже приступил к осмотру, в ходе которого, как ни странно, несколько приободрился.
Собственно говоря, квартира Валентина Дмитриевича Лебедева не могла быть на все сто процентов отнесена к пустышкам. Более того: кое-что здесь внушало безусловный оптимизм.
Во-первых, беспорядок в лебедевском жилище ничем не напоминал того ужасного разгрома, который мы застали в квартирах Фролова и Григоренко. Да, и здесь один из шкафов был открыт и одежда была брошена на диван, однако это походило не на следы обыска, а на результат поспешных сборов. Стало быть, Лебедев, скорее всего, был жив, и мне еще предстояло выяснить, с чего это он решил удариться в бега и, кстати, где сейчас пребывает. Всего-то-навсего.
Во-вторых, в пользу версии мирного бегства свидетельствовала и одна моя находка, скромно висящая на стене в бедной, но аккуратной рамочке. Та самая любительская фотография, не разорванная и не подожженная. Теперь-то я мог спокойно рассмотреть всех. На недостающей половинке обнаружилось всего три человека. Один из них был, вне всякого сомнения, покойным Григоренко. Второго я узнал по бороде — Курчатов. Третий, самый юный персонаж, во время съемки, вероятно, чем-то отвлекся, чуть повернул голову — и потому лицо его оказалось несколько смазанным. Скорее всего, этот фотографический брак и спас Лебедеву жизнь: те, кто искал его по фотографии, так и не смогли понять, кто же именно на снимке. Мне внезапно пришло в голову, что двух стариков, Фролова и Григоренко, могли привязывать к креслам и пытать, чтобы выяснить у них именно это — фамилию человека, стоявшего рядом с Курчатовым на любительском снимке. И ведь ни тот, ни другой старик почему-то не выдали Лебедева своим мучителям, оставив ему, таким образом, шанс.
А значит, шанс остался и у меня…
— Мы тебе еще нужны? — участливо поинтересовался Рябунский. — Ребята осмотрели квартиру, все чисто.
Я развел руками: простите, мол, так получилось.
— Извини, Макс, — Володя старался не смотреть мне в глаза, поскольку ему самому было неловко. — Но нам придется указать в рапорте, что мы вытянули пустышку.
Я пожал плечами: понимаю, мол, служба такая. Рапорт Рябунского сразу же будет передан полковнику Королькову, а буквально через час дойдет до генерала Голубева. А это означает, что на ближайшие полгода не видать мне собственной группы поддержки, как своих ушей. В свете последних событий потеря более чем ощутимая. Но генералу разве объяснишь? У него — принципы. У него нет любимчиков. Прекрасная черта характера, но крайне несвоевременная. Сейчас я предпочел бы быть голубевским любимчиком. Хотя бы на месяц. На неделю… Но генерал тверд, как утес.
Рябунские хлопцы, между тем, организованно покинули квартиру. Последний из уходящих профессионально-быстро вправил выбитый замок, и тот, как ни в чем не бывало, щелкнул. И то хорошо. Обратно на Лубянку придется, правда, добираться на метро, поскольку мой «жигуленок» остался на стоянке возле Управления. Однако это, в конце концов, было самым меньшим из всех зол, которые мне сегодня предстояли.
А, ладно. Семь бед — один ответ. Я стал внимательно просеивать все бумажки, найденные в квартире, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку. К сожалению, В. Лебедев, должно быть, внимательно смотрел детективные кинофильмы и никаких следов мне не оставил. Можно, конечно, пригласить сюда нашего управленского эксперта Диму Прокудина. Но лучшее, что он сможет здесь обнаружить, — это пару отпечатков хозяина квартиры. И отпечатков наверняка таких же смазанных, как и лебедевское лицо на фото.
Обозревая бумаги беглого Лебедева я наткнулся на остатки толстого ежедневника — чуда конспирации. Не желая тащить с собой том в солидном переплете и боясь что-нибудь оставить, хозяин квартиры вырвал все исписанные страницы и несколько чистых страниц, к исписанным прилегавших. Таким образом Дима Прокудин был лишен удовольствия восстановить даже слабые следы написанного. Да что там Прокудин — тут бессилен был бы сам Сережа Некрасов, мастер отгадывать всякие ребусы. На всякий случай я, как дурак, перелистал все чистые страницы, убедился в хорошем качестве бумаги и уже собирался бросить эту улику к остальным ее бесполезным собратьям, как вдруг… Вот оно, сыскное везенье! На форзаце, изрисованном какими-то абстрактными каракулями, я разглядел несколько цифр. Когда-то, давным-давно, когда ежедневник еще не успел превратиться в подобие записной книжки, хозяин квартиры нацарапал в уголке чей-то номер телефона. Очевидно, потом он его куда-нибудь переписал, но здесь-то следы остались. И я смог разобрать все семь. И даже прочесть в высшей степени странную подпись, сопровождавшую эти цифры: Костя (мумия).
Надпись поставила меня в тупик. Если Мумия была фамилией или прозвищем пресловутого Кости, то почему слово написано было с маленькой буквы? Если же мумифицирован был сам Костя (как какой-нибудь египетский фараон), то глупо было бы хранить его телефон: в таком состоянии фараон Костя едва был бы склонен к телефонным переговорам.
Оставалось только довериться случаю. Я набрал номер.
— Мемориальный музей-усыпальница Владимира Ильича Ленина, — отозвался печальный женский голос.
— Константина пригласите, девушка, — машинально произнес я, и тут, наконец, до меня дошло. — Это что, действительно мавзолей? — недоверчиво уточнил я. — Вы не шутите?!
Девушка на том конце трубки издала глубокий вздох.
— Господи, — пробормотала она, — ну когда это кончится?… Мавзолей, мавзолей, на Красной площади. Красное такое здание у Кремлевской стенки. Довольны?
— Извините, бога ради, — начал оправдываться я. — Мне просто раньше и в голову не приходило, что в мавзолее, кроме усопшего вождя, есть еще и девушка с таким обворожительным голосом.
— Нас здесь много, — несколько смягчившись, поправил меня обворожительный голос. — Целый штат. Так звать мне к телефону Константина Петровича или нет?
Замечательно, подумал я. Значит, у Кости, в скобках, мумии, есть отчество Петрович. Стало быть, полузатертый номер из лебедевского ежедневника по-прежнему функционирует. Оно и понятно: служить засушенному вождю можно без хлопот всю жизнь. Работка непыльная, в центре Москвы, полно туристов и жалованье, наверное, очень приличное. И молоко положено за вредность.
— Константина Петровича? — переспросил я. — Знаете, я, пожалуй, перезвоню позже. Тут очередь уже собирается у телефона-автомата. Уже монетами в стекло стучат… — Для убедительности я побарабанил собственной монетой по поверхности вблизистоящей стеклянной вазочки и повесил трубку. Не будем торопиться, решил я. Хватит пока мне факта простого наличия в природе этого Кости. Маленькая, но зацепка. Крохотный, но результат моего визита в лебедевскую, квартиру. Правда, для того чтобы добыть этот несчастный телефонный номер, совсем необязательно было вызывать сюда вооруженных оперативников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59