Есть ему расхотелось. В глазах стоит красный «кадет», за тонированным стеклом видится небритая физиономия маньяка. Иван не ошибся — именно, маньяк, кровожадный дьявол, вынырнувший из адского пекла. Что же делать? Посоветоваться с Санчо или поговорить с отцом? Санчо — отличная идея! За показной простотой у верного отцова оруженосца прячется незаурядный ум и хитрость.
А вот отца тревожить ни к чему — пусть наслаждается мыслями о предстоящем браке, планирует свою семейную жизнь.
— Федечка, ты действительно простил меня?
Похоже, наивный пацан зациклился на своей воображаемой вине. Вот и корчится дождевым червяком, вот и бросает на собеседника жалкие взгляды.
— За что прощать?
— За то, что я вел себя недоразвитым дураком. Спасибо сумасшедшей — надоумила.
Теперь и сумасшедшую вспомнил! Закончится мелодрама с маньяком — обязательно поведет пацана к психиатру. Не послушается — силой заставит.
— Сказал уже — переморгали! Да и не виноват ты особо ни в чем, разве — по мелочам? Все мы крутимся на такой цирковой арене, где никогда ничего не бывает бесспорным. Одному кажется так, другой видит — этак. Если вдуматься, бизнес — мистика. Поэтому выбрось свою вину из головы. Плюнь и забудь! И давно ты сидишь в засаде?
Иван посмотрел на окно, потом — в потолок.
— Часа два. Я подумал, что тебя уже прикончили и вот-вот заявятся по мою душу…
— Кто заявится? — Федечка сделал вид, что ничего не понял. Надо же ободрить пацана, внушить уверенность в полной безопасности. Клин клином вышибают, не зря так говорит народная мудрость. — Мать с ремнем, что ли?
— Как ты не понимаешь? — обиженно скривился Иван. — Конечно, маньяк! Я решил, что у меня самого поехала крыша, что превратился в форменного идиота… Три раза названивал в свой коттедж — никто не ответил. Тогда и поехал сюда.
— Молоток, парень! Правильно сделал, что приехал… Признаться, я проголодался малость. Только решил подзакусить, ты появился со своим маньяком — какой уж тут аппетит? Сейчас, когда мы с тобой все обсудили, не мешает заправиться. Спасибо тёте Клаве — наготовила на целую роту. Раз уж все живы-здоровы, нужно бросить в «топку» что-нибудь съедобное.
Только что убранный в холодильник узбекский плов водружен на газовую плиту, селёдка под шубой поставлена на стол, хлеб нарезан. Иван активно помогает, протирает чистым полотенцем тарелки, расставляет фужеры для морса.
И недоверчиво косится на «брата».
— Ты правда простил меня? Или все еще сердишься?
Никак не выветрится у парня чувство недоверия! Точно так же, как когда-то у Федечки, чудятся ему монстры надуманной обиды, корчатся червями возможные недоговоренности. Ну, как убедить его в полном прощении?
— Перестань дурачиться! Третий раз говорю — проехали, забыли! Ну, взыграли у человека какие-то там гормоны или ферменты — бывает. А ты заладил — простил, не простил.
Иван, по ребячьи, боднул в плечо Лаврикова. Рассмеялся.
— Согласен — проехали. Вот только, это такие суки, я тебе доложу! Скользкие, противные!
— Это кого ты так честишь?
— Ферменты с гормонами! — Ивану было удивительно приятно шутить, смеяться, вести себя раскованно. Он был готов пуститься в пляс, изобразить народную «барыню» или кавказскую лезгинку. — Подожди с едой. Может Женька принесет вежей рыбки. Он удачливый рыбак — не успеет забросить удочку — клюет.
— Представляю улов — кошке на десерт. Уж лучше поесть плов, по части восточных блюд моя тётка — настоящая мастерица… Кстати, по пельменям — тоже. Ты в морозилке не рылся? Там обязательно лежат замороженные пельмешки. Санчо их уважает, а его аппетит — известен. Вот Клавдия и старается угодить муженьку. Только держит их, пельмешки, в секретном месте.
— Почему, в секретном?
Кажется, усилия не пропали даром, парня удалось вывести из стрессового состояния. Повеселел, в глазах — ребячье любопытство, о маньяке — ни слова, ни полуслова. Теперь — закрепить успех.
— А как же иначе? Достанет Санчо замороженное кулинарное изделие — съест в сыром виде, — Иван расхохотался, будто услышал смешной анекдот. — Вопрос, где находится тёткин тайник, легко разрешить: где-нибудь на нижних этажах кухонной мебели. Спросишь, почему не на верхних? Пожалуйста, объясню. До него Санчо никогда не дотянется — пузо помешает. Разве только ляжет на пол? Ни за что! Подобная аэробика ради вкусных пельмешек ему — западло!
Слышал бы эти насмешки Санчо — смущенно заулыбался, потер ладонью бугристый лоб. И — все! Обижаться, недовольно бурчать — не в его характере.
— Я не ошибся! Вот они, родимые! — радостно закричал Федечка, доставая из нижней части морозилки блюдо, прикрытое салфеткой. — Сейчас покажем тётке, что мы с тобой в смысле еды не хуже ее благоверного супруга!
— Все же давай подождем Женьку… Он обидится…
— Обязательно подождем! Пока закипит вода, пока сварятся пельмени — он успеет появиться с полным ведром карасей или плотвичек... Что с тобой творится, парень? Опять вспомнил о засаде?
Иван не знал, как поступить. Подойдет к окну, полюбуется деревьями, потом — походит по кухне. То разгладит, то скомкает какой-то конверт. Ужасно не хочется обижать «брата», возвращаться к недавнему «противостоянию». Но поступит иначе, отказаться от своей идее — стыдно и недостойно сына Кирсанова.
В ушах шелестит подбадривающий голос сумасшедшей женщины… Молодец, мальчик, правильно решил… В награду покушай супчик из мухоморов, слышала — полезно для детского организма, обедненного белками… Всегда так поступай…
— Ты только не обижайся, ладно… Вот, возьми…
Федечка взял протянутый тонкий конверт.
— Это что такое? Письмо Татьяны Онегину или наоборот?
Он догадывался о содержимом не заклеенного конверта, поэтому, обнаружив в нем чек, не особенно удивился. Благотворительность или поддержка? Скорей всего, и то, и другое. Наивный мальчишка еще не узнал, как добываются деньги, с каким неимоверно тяжким трудом связано их появление, вот и с легкостью бросает их налево и направо.
Чек оформлен по всем правилам, завизирован опекуном, то есть Кирсановой, с указанием банковских реквизитов. Сумма, указанная в нем, соответствует сумме залога, внесенного за освобождение Лавра.
Федечка стоит с пустым конвертом в одной руке и с чеком во второй и не знает, что сказать. Поблагодарить — слишком банально, изобразить равнодушную гримасу — обидеть дарителя, причинить ему боль. Намного лучше подождать объяснения мальца, а уж после этого ответить.
— Ты только не обижайся, ладно? — зациклило его на какой-то обиде, с некоторым раздражением подумал Лавриков. Сказал бы просто: прими на мелкие расходы, разбогатеешь — возвратишь. — Ты ведь поистратился, связал себе руки… Вот и прими, чтоб развязать их… Делай, что хочешь… Выкупи свой пакет или пусти в оборот, или раскрути консервный завод… В общем, решай сам… Ведь мы с тобой — родственники… близкие родственники… Вот и возьми… Без отдачи… Ты не думай, это беспроцентный вклад… На какое угодно время…
Сплошная мешанина, нередко лишенная смысла. Чего только не наворочено! И просьба не обижаться, и заверения в вечной дружбе, и совет немедленно «раскрутить» Окимовское предприятие, и упоминание о каких-то «мелких расходах», и беспроцентный заем.
Когда Иван волнуется, он всегда мемекает голодным телком, срывается на глупые рассуждения. Будто боится услышать жалкие слова благодарности, увидеть на глазах облагодетельствованного человека слезы умиления. Плохо же он знает своего «старшего брата»!
Федечка насмешливо развел руками.
— Хоть в ноги бросайся, хоть слезами облейся… Спасибо, вот только на беспроцентный кредит не надейся — возвращу деньги с нормальными процентами… За совет выкупить у «Империи» проданные акции тоже благодарю, вот только возвращать пакет не собираюсь. Только одни раки назад ползают, а я не членистоногий морепродукт. Мне свое «берендеево царство» отстроить надо.
Своеобразный, завуалированный выговор немного покоробил Ивана. Он рассчитывал совсем на другую реакцию. Не человек, его старший брат — сухарь, для которого существует только одно дело, только один бизнес. Все остальное — мелочь, не заслуживающая слюнявых рассуждений.
— Значит, чек пригодится?
— Еще бы! А то я полтора часа сидел в приемной банкира, надеясь на оформление кредита. И свалил, так и не дождавшись.
Значит, он во время вручил конверт с чеком, с радостью первооткрывателя подумал Иван. А это — высшая благодарность, которую он так добивается.
— Отказали?
Федечка горько усмехнулся. Он не привык быть бесправным униженным просителем, бесплодное сидение в приемной — немалое количество синяков на больном самолюбии, воспоминание об этом — еще один синяк.
— Не дождался ни согласия, ни отказа. Понимаешь, писать страшно захотелось. А спросить у девушки-секретарши — где сортир, как-то неудобно. Вот и пришлось сбежать.
Сначала Иван поверил. Действительно, когда переполненный мочевой пузырь в самый неподходящий момент требует немедленного опорожнения, поневоле сбежишь. Однажды, во время урока с ним тоже приключилась подобная неприятность. Долго терпел, заставляя себя думать о другом, не связанном с отправлением физиологических функций организма. Не выдержав, попросил у преподавателя литературы разрешения на минутку выйти. Вышел, красный от стыда, под градом ехидных смешков и понимающего шепота одноклассников.
Федечка выждал пару минут и расхохотался. Иван последовал его примеру.
Женька опаздывал. Пельмени всплыли на поверхность кипящей воды, переварятся — превратятся в обычную смесь теста и фарша.
— Ты почему не запер? — неожиданно спросил Иван, опасливо поглядев на дверь. — Все — нараспашку, и калитка, и двери.
Понятно, время эйфории прошло, и «партизан» возвратился в прежнее состояние. Страх парализовал волю, затуманил мозги. Сейчас побежит в свою светелку, закроется на все замки и засовы и спрячется под кровать.
— Зачем запираться? Нам с тобой никто не угрожает, — с деланным равнодушием возразил Лавриков. — Сам погляди, вокруг все тихо-мирно, ни грабителей, ни убийц. Тишь да гладь, да Божья благодать.
— Обязательно нужно запереть! — заупрямился Иван. — Потому что он на всех нас охотится. И на тебя — тоже. Я на развешанных рисунках видел, которые он резал ножом.
Федечка покачал головой, приложил ладонь ко лбу Кирсанова. Заболел, малец, точно заболел! Лицо красное, в глазах — боязнь чего-то, лоб горячий. Измерить бы температуру, так ведь не дастся — обидится.
— Кто он? Какие еще рисунки? Бредишь ты, что ли?
— Какой там бред? Я тебе все уже рассказал, блин…
И Кирсанов, запинаясь на каждом слове, сжимая кулаки, принялся невнятным шопотом повторять только что сказанное. И про Евгения Николаевича, который хотел застрелить маму. И про его огромный дом, с развешанными изображениями будущих жертв. И о том, что безумец хотел прикончить его.
— Брось, Ваня заниматься чепухой! — прикрикнул Федечка, отлично понимая, что все услышанное — страшная правда. Такое никогда не придумать даже самым заядлым писателям-фантастам. — Все это тебе померещилось. Начитался фантастики и вот — результат! Гляди, как бы крыша не поехала.
— Бросать нечего! Оглянуться не успеешь, как откроется дверь и маньяк в наморднике заберется в комнату. С пистолетом в одной руке, ножом, которым он резал фотки — в другой… Тихо! Слышишь, Это — он!
Стукнула калитка, заскрипела дверь, ведущая из веранды в комнаты. Иван спрятался за спину «брата», его зубы выбивали какой-то марш.
Федечка огляделся в поиске какого-нибудь оружия — топора, скалки, на худой конец обычной палки. Ничего! Ага, вот чем можно встретить маньяка — чугунной сковородой!
— В случае чего сразу швыряй в голову, — горячечно шептал Иван. — Не давай опомниться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38