Короче говоря, Мама опасен, очень опасен!
— Но при всей его опасности похищать людей?… Сегодня?… Просто не укладывается в голове!
Самолюбивый, обидчивый и наивный — как все это умещается в одном человеке7 Лавр не то, чтобы удивился — позавидовал. У него никак не получалось такое совмещение. Наивность выжгла трудная жизнь, самолюбием он никогда не болел, а обиду научился скрывать.
— Видишь ли, мальчик, твое «сегодня» кончается за московской кольцевой дорогой. Еще верст через пятьдесят начинается «вчера» или «сто лет тому назад». Учти при наезде на Окимовск…
Лавр хотел добавить еще несколько слов, увязав их с глупым начинанием будущего предпринимателя, но помешала настойчивая трель мобильника.
— Это у тебя, папа. Мне в такой час никто звонить не рискует.
Лавр включил трубку. В ней — трудное мужское дыхание. Будто тяжелобольной человек пытается что-то сказать важное, но ничего не получается — слышны только всхлипы и стоны. Наконец, трубка ожила.
— Привет. Ты где?
Знакомый, до чего же знакомый голос с едва заметной хрипотцой заядлого курильщика! Такое не забывается.
Федечка увидел, как глаза отца залил расплавленный свинец, как окаменело лицо и на скулах набухли желваки.
— Интересуетесь где я? Разумеется, в постели… Кто это? Плохо слышно… Алло! Сигнал не доходит! Если вы меня слышите, перезвоните завтра утром. Я буду целый день в новой квартире… Алло! Алло! — отключив мобильник и спрятав его в карман пиджака, Лавр снял очки и ладонями потер лицо. Желваки исчезли, но свинец в глазах остался. — Дюбель звонил…
— Кто это?
— Помнишь небритого мужика, который сорвал нам семейный обед в забегаловке?
— Я его не запомнил… И что он хочет?
Ольга, вроде, прикрыта, сын — со мной, лихорадочно думал Лавр. Будто решал уравнение с множеством неизвестных. Будет искать? Пусть ищет. А потом наступит моя очередь. Найду и отправлю по месту постоянного жительства — к Сатане!
Федечка терпеливо ожидал ответа. Он уже догадался — отцу звонил не знакомый или приятель — злейший враг. Такой же, как для него — Мамыкин. Но одно дело догадываться, совсем другое — знать.
Немую сцену нарушил Санчо.
— Ну, что, господа хорошие, долго продолжатся ваши посиделки? Это самое… мы едем или разрешается вздремнуть?
— Погоди с дремотой! Русик пусть останется здесь с женщинами. И еще кого-нибудь свистни.
Санчо мигом забыл не только про одолевающий его сон — вообще обо всем. Добродушная физиономия напряглась, превратилась в звериный оскал.
— Что случилось?
— Дюбелек наклюнулся. — нарочито презрительно отмахнулся Лавр. — Интересуется, по каким норкам мышки разбежались.
Санчо покосился на ничего не понимающего Федечку. Ответил спокойно с такой же показной пренебрежительностью.
— До чего же беспардонный тип! Звонит среди ночи… это самое… беспокоит. Мог бы поинтересоваться утром, как поступают все порядочные граждане.
— Не хочет утром. Гордыня заела.
Федечка смотрел на театральное представление, бесталанно разыгрываемого двумя «актёрами», молчал и улыбался. Он уже всё понял: друзья задумали серьёзную операцию, скорей всего, по спасению Леркиного брата. Они, конечно, ничего ему не скажут — поберегут нервы родного и «приемного» сына…
Глава 12
Все готово: машина заправлена, вещи сложены в багажник. Санчо потревожил тайник с арсеналом, взял из него два пистолета и один «калаш». Для серьёзного сражения, конечно, мало, но будет чем отбиться от мамыкинских бандитов. С учетом обещанной Шахом помощи.
Друзья на прощание посидели, обменялись понимающими взглядами и пошли к машине. Шах со своими парнями уже выехал, ему предстоит подготовить свою гвардию, разобраться с Сизарем, отыскать подходы к медвежьему логову.
Сразу уехать не получилось — остановила Клавдия. Толстуха догнала их возле машины.
— Забыли, растерехи! — задыхаясь, она протянула «путешественникам» увесистую сумку.
— Чего это? Даренные кальсоны, что ли?
— Главный для тебя боезапас, — ехидно проворковала женщина. — Бу терброды, консервы, пирожки…Мало ли что, вдруг задержитесь…
Надо же, подумал Лавр, только что плотно позавтракали — на пару дней вполне хватит, а она еще и боезапас собрала. Судя по объемной сумке, на всю компанию, включая парней Шаха.
Санчо проглотил слюну, расчувствовался.
— Ах, ты, моя прекрасная… это самое… Солвейг! Что бы я делал без тебя?
— Умер бы с голоду, Пер Гюнт! Ешь на здоровье.
Лавр с досадой наблюдал прощание супругов. Облизывают друг друга, будто молодые новобрачные! Круглосуточная жратва. Если не бутерброды, то заводы, если не заводы — друг друга. Как только не надоест!
Положив сумку на заднее сидение, так чтобы можно было дотянуться, не выпуская баранку, Санчо завел двигатель.
— Ты комментируешь ход событий? — поинтересовался он. — И как — одобряешь?
— Просто ужасаюсь идиотизму существования.
— Пора бы уже привыкнуть… Куда запропастился рыжий?
На самом деле и Санчо и Лавр знали, где можно искать Федечку. С учетом отсутствия его невесты. Прощаются влюбленные либо на бережку, либо в березняке. Будто парень покидает невесту не на два дня, как минимум, — на год…
Друзья не ошибались — парочка сидела на берегу реки…
Лерка родилась и выросла на Оке. Речка не только находилась рядом с ее родным бараком, она — в сознании, в привычках, в поступках. Иногда гневная, бросающаяся на берег, подмывающая кусты и деревья, чаще — ласковая и добрая.
— Ваша речка совсем другая, — сидя на поваленном дереве, опустив ноги в воду, тихо и задумчиво говорила девушка. Будто стыдливо признавалась в любви. — Как озеро. Убаюкивает.
Федечка еще не освоился с ролью будущего мужа. С другими девчонками все было легко и просто — прижал, ощупал, поцеловал и — наслаждайся. Как выразилась одна из его подруг, не к чему грузить обычные сексуальные отношения. А эта тростинка, принцесса на горошине, с ней приходится обращаться, как с драгоценной хрустальной статуэткой.
— Засыпаешь? — спросил он, заботливо поправляя наброшенную на плечики девушки свою куртку.
— Конечно. Я же еще маленькая, мне положено спать не меньше восьми часов.
— Сейчас уедем — отоспишься.
Лерка кокетливо улыбнулась. Здорово получается у нее — улыбаться! Наклонит головку, поглядит лукаво, и раздвигает пухлые губёшки.
— А в это время мой жених будет штурмовать крепость, которая вовсе и не крепость, а груда консервных банок и пачка каких-то бумажек со степенями защиты неизвестно от чего и от кого. И ради этого штурма он покидает свою Ярославну?
— Я бы плюнул, но тебя и твою маму давят. Сначала хотели мимоходом раздавить нас с отцом. Не получилось. Теперь взялись за вас. Так что, считай этот штурм за тебя… Как бы за достоинство. И еще, предупредить должен. Чтоб ты знала. После всех этих игрищ у меня может вообще ничего не остаться. Совсем ничего!
Головка склонилась к плечу, лукавый взгляд пронизал парня не хуже электрического разряда.
— Совсем ничего — это как понимать?
— Ну, деньги, всякий накопления…
— Федечка, ты, оказывается, дурак. Или специально разыгрываешь?
— Нет, не разыгрываю, говорю серьёзно.
— Тогда серьёзно дурак. Чистый, без примесей. Есть же у вас все Такие дома, машины, одежда. Погреб тёти Клавы я видела. У нас ничего такого отродясь не было. Но мы жили и радовались. Зарплату матери задержат, после сразу за несколько месяцев выдадут, долги раздали, что-то осталось. И — радости-то! Честно! В области у вьетнамцев новые платья покупаем. Кайф! Не в салоне каком-то, не из коллекции текущего сезона, а просто вьетнамские наряды… Ерунда, конечно, внутренние швы ужасные, но немного греет, немного открывает формы. Где надо — закрывает. И — нормально! Иногда лучше, иногда хуже. Как повезет. Я мечтаю, чтоб было лучше. Но если все это становится коллекцией «весна-лето-осень-зима» — делается противно. Ради этого воевать? Гробиться? Ради новой тачки, в которой дизайн покруче и десяток лишних лошадей, лезть под пули тошнотных киллеров? Или ради дворца на каком-нибудь острове, где тебе и мне в общей сложности за всю жизнь месяц жить?… Очень прошу тебя, милый, не становись человеком из коллекции.
— Ни за что!
— Только не смейся, ладно. Главное — ты и я, остальное — тряпочки.
Ну, как тут не обнять наивную девочку, не прикоснуться губами к ее губешкам? Федечка так и сделал. Получив ответный поцелуй, он горячо зашептал:
— Ну, нельзя же так до безобразия стремительно влюбляться — с каждой минутой все больше и больше!
— Вот это как раз можно и нужно!
Беседу влюбленных нарушил автомобильный гудок.
— Не пугайся, это Санчо меня зовет… Я постараюсь скоро возвратиться.
— Уж будь так добр, до твоего возвращения все равно не усну.
—Тогда награждаешься титулом Неспящей Принцессы… Виват, принцесса…
В это время Шаховские «лимузины« мчались к Оке. Водитель мурлыкал какой-то шлягер, Лонг боролся с навалившейся дремотой. Шах менял положение шляпы. Для Николая она не обычный головной убор — сигнализатор его настроения. Надвинута на лоб — гневается, чем-то недоволен. Сдвинута на затылок — удовлетворен ходом событий, радуется. Прижата к лицу — не мешайте, думает.
На этот раз, сидя на заднем сидении машины, Шах размышлял. Волшебная шляпа закрывает лицо. Его не пугала предстоящая разборка, он привык к ним, они стали частью жизни главы полу криминальной группировки. Настораживала непонятная, поэтому — опасная, заинтересованность крутых москвичей.
— Лонг, глаза продери! — приподняв пальцем шляпу, он добродушно толкнул локтем задремавшего приятеля.
— Я не сплю — думаю…
— Вот и я думаю: как бы Лежек не задремал и не впечатал нас в столб или в непохмельного дэпээсника… Знаешь, дружище, мне эта затея начинает нравиться. Борьба за контрольный пакет акций, большие московские боссы, большие деньги. Это вам, джентльмены, не разборка из-за вшивого банно-прачечного комбината, где так любит париться наша элита… Что-то в Окимовске появляется от Чикаго… Слышал о таком американском городе?
— Ну.
— Только в стиле ретро. Классика, классика. Понимаешь, Лонг? Когда ты из Лонга превращаешься, например, в Лонг-Айленд, хотя это уже не Чикаго, а ближе к Нью-Йорку.
— Шах, ты, конечно, Микельанджело, но у меня по географии был трояк. И то — жиденький такой, очень-очень условный.
— Усек. Постараюсь объяснить более популярно. Есть панамка от солнца сатиновая, а есть шляпа-канотье. Тоже от солнца. Чувствуешь разницу?
— Ага! Вот только канотье, кажется, не шляпа, а диван…
— Сплошная темнота, — огорченно вздохнул Николай. — Диван — канапе… В общем, звони Сизарю и забивай от моего имени стрелку.
Лонг почесал в затылке, но возразить не решился. Шах, конечно, друг-приятель, но возражений не терпит.
— Сизый может отказаться…
Николай сдвинул шляпу на лоб. Нахмурился.
— С чего это вдруг? Он стрелки любит.
— Так мы весь его арсенал недавно рванули на даче.
Шляпа перекочевала на затылок. Шах мечтательно улыбнулся. Как и положено, победам он радовался, поражения приносили досаду.
— Тогда был вполне сбалансированный ответ на поджог моей передвижной штаб-квартиры. Лучше не от меня — по поручению Лаврикова. Хрен откажется.
— Ладно, звякну. А вот кто скажет Маме, что мы хотим забрать свой пакет акций, который… ну, совсем, как в Чикаго? Легко попасть под молотки, или — того хуже — в трюм, к костоломам…
Шляпа снова закрыла лицо.
— Подумаю…
Есть о чём поразмышлять. Любой бизнес предполагает конкурентную борьбу, иначе он перестаёт быть бизнесом. Конкурентом Шаха был Сизарь — неповоротливый тугодум, не в меру жадный, но осторожный. Борьба шла за жирный кусок — акции консервного завода, на которые положил глаз и рыжий московский бизнесмен.
Какая-то получается закрученная карусель!…
Запыленная машина остановилась в центре города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Но при всей его опасности похищать людей?… Сегодня?… Просто не укладывается в голове!
Самолюбивый, обидчивый и наивный — как все это умещается в одном человеке7 Лавр не то, чтобы удивился — позавидовал. У него никак не получалось такое совмещение. Наивность выжгла трудная жизнь, самолюбием он никогда не болел, а обиду научился скрывать.
— Видишь ли, мальчик, твое «сегодня» кончается за московской кольцевой дорогой. Еще верст через пятьдесят начинается «вчера» или «сто лет тому назад». Учти при наезде на Окимовск…
Лавр хотел добавить еще несколько слов, увязав их с глупым начинанием будущего предпринимателя, но помешала настойчивая трель мобильника.
— Это у тебя, папа. Мне в такой час никто звонить не рискует.
Лавр включил трубку. В ней — трудное мужское дыхание. Будто тяжелобольной человек пытается что-то сказать важное, но ничего не получается — слышны только всхлипы и стоны. Наконец, трубка ожила.
— Привет. Ты где?
Знакомый, до чего же знакомый голос с едва заметной хрипотцой заядлого курильщика! Такое не забывается.
Федечка увидел, как глаза отца залил расплавленный свинец, как окаменело лицо и на скулах набухли желваки.
— Интересуетесь где я? Разумеется, в постели… Кто это? Плохо слышно… Алло! Сигнал не доходит! Если вы меня слышите, перезвоните завтра утром. Я буду целый день в новой квартире… Алло! Алло! — отключив мобильник и спрятав его в карман пиджака, Лавр снял очки и ладонями потер лицо. Желваки исчезли, но свинец в глазах остался. — Дюбель звонил…
— Кто это?
— Помнишь небритого мужика, который сорвал нам семейный обед в забегаловке?
— Я его не запомнил… И что он хочет?
Ольга, вроде, прикрыта, сын — со мной, лихорадочно думал Лавр. Будто решал уравнение с множеством неизвестных. Будет искать? Пусть ищет. А потом наступит моя очередь. Найду и отправлю по месту постоянного жительства — к Сатане!
Федечка терпеливо ожидал ответа. Он уже догадался — отцу звонил не знакомый или приятель — злейший враг. Такой же, как для него — Мамыкин. Но одно дело догадываться, совсем другое — знать.
Немую сцену нарушил Санчо.
— Ну, что, господа хорошие, долго продолжатся ваши посиделки? Это самое… мы едем или разрешается вздремнуть?
— Погоди с дремотой! Русик пусть останется здесь с женщинами. И еще кого-нибудь свистни.
Санчо мигом забыл не только про одолевающий его сон — вообще обо всем. Добродушная физиономия напряглась, превратилась в звериный оскал.
— Что случилось?
— Дюбелек наклюнулся. — нарочито презрительно отмахнулся Лавр. — Интересуется, по каким норкам мышки разбежались.
Санчо покосился на ничего не понимающего Федечку. Ответил спокойно с такой же показной пренебрежительностью.
— До чего же беспардонный тип! Звонит среди ночи… это самое… беспокоит. Мог бы поинтересоваться утром, как поступают все порядочные граждане.
— Не хочет утром. Гордыня заела.
Федечка смотрел на театральное представление, бесталанно разыгрываемого двумя «актёрами», молчал и улыбался. Он уже всё понял: друзья задумали серьёзную операцию, скорей всего, по спасению Леркиного брата. Они, конечно, ничего ему не скажут — поберегут нервы родного и «приемного» сына…
Глава 12
Все готово: машина заправлена, вещи сложены в багажник. Санчо потревожил тайник с арсеналом, взял из него два пистолета и один «калаш». Для серьёзного сражения, конечно, мало, но будет чем отбиться от мамыкинских бандитов. С учетом обещанной Шахом помощи.
Друзья на прощание посидели, обменялись понимающими взглядами и пошли к машине. Шах со своими парнями уже выехал, ему предстоит подготовить свою гвардию, разобраться с Сизарем, отыскать подходы к медвежьему логову.
Сразу уехать не получилось — остановила Клавдия. Толстуха догнала их возле машины.
— Забыли, растерехи! — задыхаясь, она протянула «путешественникам» увесистую сумку.
— Чего это? Даренные кальсоны, что ли?
— Главный для тебя боезапас, — ехидно проворковала женщина. — Бу терброды, консервы, пирожки…Мало ли что, вдруг задержитесь…
Надо же, подумал Лавр, только что плотно позавтракали — на пару дней вполне хватит, а она еще и боезапас собрала. Судя по объемной сумке, на всю компанию, включая парней Шаха.
Санчо проглотил слюну, расчувствовался.
— Ах, ты, моя прекрасная… это самое… Солвейг! Что бы я делал без тебя?
— Умер бы с голоду, Пер Гюнт! Ешь на здоровье.
Лавр с досадой наблюдал прощание супругов. Облизывают друг друга, будто молодые новобрачные! Круглосуточная жратва. Если не бутерброды, то заводы, если не заводы — друг друга. Как только не надоест!
Положив сумку на заднее сидение, так чтобы можно было дотянуться, не выпуская баранку, Санчо завел двигатель.
— Ты комментируешь ход событий? — поинтересовался он. — И как — одобряешь?
— Просто ужасаюсь идиотизму существования.
— Пора бы уже привыкнуть… Куда запропастился рыжий?
На самом деле и Санчо и Лавр знали, где можно искать Федечку. С учетом отсутствия его невесты. Прощаются влюбленные либо на бережку, либо в березняке. Будто парень покидает невесту не на два дня, как минимум, — на год…
Друзья не ошибались — парочка сидела на берегу реки…
Лерка родилась и выросла на Оке. Речка не только находилась рядом с ее родным бараком, она — в сознании, в привычках, в поступках. Иногда гневная, бросающаяся на берег, подмывающая кусты и деревья, чаще — ласковая и добрая.
— Ваша речка совсем другая, — сидя на поваленном дереве, опустив ноги в воду, тихо и задумчиво говорила девушка. Будто стыдливо признавалась в любви. — Как озеро. Убаюкивает.
Федечка еще не освоился с ролью будущего мужа. С другими девчонками все было легко и просто — прижал, ощупал, поцеловал и — наслаждайся. Как выразилась одна из его подруг, не к чему грузить обычные сексуальные отношения. А эта тростинка, принцесса на горошине, с ней приходится обращаться, как с драгоценной хрустальной статуэткой.
— Засыпаешь? — спросил он, заботливо поправляя наброшенную на плечики девушки свою куртку.
— Конечно. Я же еще маленькая, мне положено спать не меньше восьми часов.
— Сейчас уедем — отоспишься.
Лерка кокетливо улыбнулась. Здорово получается у нее — улыбаться! Наклонит головку, поглядит лукаво, и раздвигает пухлые губёшки.
— А в это время мой жених будет штурмовать крепость, которая вовсе и не крепость, а груда консервных банок и пачка каких-то бумажек со степенями защиты неизвестно от чего и от кого. И ради этого штурма он покидает свою Ярославну?
— Я бы плюнул, но тебя и твою маму давят. Сначала хотели мимоходом раздавить нас с отцом. Не получилось. Теперь взялись за вас. Так что, считай этот штурм за тебя… Как бы за достоинство. И еще, предупредить должен. Чтоб ты знала. После всех этих игрищ у меня может вообще ничего не остаться. Совсем ничего!
Головка склонилась к плечу, лукавый взгляд пронизал парня не хуже электрического разряда.
— Совсем ничего — это как понимать?
— Ну, деньги, всякий накопления…
— Федечка, ты, оказывается, дурак. Или специально разыгрываешь?
— Нет, не разыгрываю, говорю серьёзно.
— Тогда серьёзно дурак. Чистый, без примесей. Есть же у вас все Такие дома, машины, одежда. Погреб тёти Клавы я видела. У нас ничего такого отродясь не было. Но мы жили и радовались. Зарплату матери задержат, после сразу за несколько месяцев выдадут, долги раздали, что-то осталось. И — радости-то! Честно! В области у вьетнамцев новые платья покупаем. Кайф! Не в салоне каком-то, не из коллекции текущего сезона, а просто вьетнамские наряды… Ерунда, конечно, внутренние швы ужасные, но немного греет, немного открывает формы. Где надо — закрывает. И — нормально! Иногда лучше, иногда хуже. Как повезет. Я мечтаю, чтоб было лучше. Но если все это становится коллекцией «весна-лето-осень-зима» — делается противно. Ради этого воевать? Гробиться? Ради новой тачки, в которой дизайн покруче и десяток лишних лошадей, лезть под пули тошнотных киллеров? Или ради дворца на каком-нибудь острове, где тебе и мне в общей сложности за всю жизнь месяц жить?… Очень прошу тебя, милый, не становись человеком из коллекции.
— Ни за что!
— Только не смейся, ладно. Главное — ты и я, остальное — тряпочки.
Ну, как тут не обнять наивную девочку, не прикоснуться губами к ее губешкам? Федечка так и сделал. Получив ответный поцелуй, он горячо зашептал:
— Ну, нельзя же так до безобразия стремительно влюбляться — с каждой минутой все больше и больше!
— Вот это как раз можно и нужно!
Беседу влюбленных нарушил автомобильный гудок.
— Не пугайся, это Санчо меня зовет… Я постараюсь скоро возвратиться.
— Уж будь так добр, до твоего возвращения все равно не усну.
—Тогда награждаешься титулом Неспящей Принцессы… Виват, принцесса…
В это время Шаховские «лимузины« мчались к Оке. Водитель мурлыкал какой-то шлягер, Лонг боролся с навалившейся дремотой. Шах менял положение шляпы. Для Николая она не обычный головной убор — сигнализатор его настроения. Надвинута на лоб — гневается, чем-то недоволен. Сдвинута на затылок — удовлетворен ходом событий, радуется. Прижата к лицу — не мешайте, думает.
На этот раз, сидя на заднем сидении машины, Шах размышлял. Волшебная шляпа закрывает лицо. Его не пугала предстоящая разборка, он привык к ним, они стали частью жизни главы полу криминальной группировки. Настораживала непонятная, поэтому — опасная, заинтересованность крутых москвичей.
— Лонг, глаза продери! — приподняв пальцем шляпу, он добродушно толкнул локтем задремавшего приятеля.
— Я не сплю — думаю…
— Вот и я думаю: как бы Лежек не задремал и не впечатал нас в столб или в непохмельного дэпээсника… Знаешь, дружище, мне эта затея начинает нравиться. Борьба за контрольный пакет акций, большие московские боссы, большие деньги. Это вам, джентльмены, не разборка из-за вшивого банно-прачечного комбината, где так любит париться наша элита… Что-то в Окимовске появляется от Чикаго… Слышал о таком американском городе?
— Ну.
— Только в стиле ретро. Классика, классика. Понимаешь, Лонг? Когда ты из Лонга превращаешься, например, в Лонг-Айленд, хотя это уже не Чикаго, а ближе к Нью-Йорку.
— Шах, ты, конечно, Микельанджело, но у меня по географии был трояк. И то — жиденький такой, очень-очень условный.
— Усек. Постараюсь объяснить более популярно. Есть панамка от солнца сатиновая, а есть шляпа-канотье. Тоже от солнца. Чувствуешь разницу?
— Ага! Вот только канотье, кажется, не шляпа, а диван…
— Сплошная темнота, — огорченно вздохнул Николай. — Диван — канапе… В общем, звони Сизарю и забивай от моего имени стрелку.
Лонг почесал в затылке, но возразить не решился. Шах, конечно, друг-приятель, но возражений не терпит.
— Сизый может отказаться…
Николай сдвинул шляпу на лоб. Нахмурился.
— С чего это вдруг? Он стрелки любит.
— Так мы весь его арсенал недавно рванули на даче.
Шляпа перекочевала на затылок. Шах мечтательно улыбнулся. Как и положено, победам он радовался, поражения приносили досаду.
— Тогда был вполне сбалансированный ответ на поджог моей передвижной штаб-квартиры. Лучше не от меня — по поручению Лаврикова. Хрен откажется.
— Ладно, звякну. А вот кто скажет Маме, что мы хотим забрать свой пакет акций, который… ну, совсем, как в Чикаго? Легко попасть под молотки, или — того хуже — в трюм, к костоломам…
Шляпа снова закрыла лицо.
— Подумаю…
Есть о чём поразмышлять. Любой бизнес предполагает конкурентную борьбу, иначе он перестаёт быть бизнесом. Конкурентом Шаха был Сизарь — неповоротливый тугодум, не в меру жадный, но осторожный. Борьба шла за жирный кусок — акции консервного завода, на которые положил глаз и рыжий московский бизнесмен.
Какая-то получается закрученная карусель!…
Запыленная машина остановилась в центре города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38