— Ох, мужичок! — вскрикнула баба, почувствовав, как в нее вторгается твердое инородное тело. — Му-жи-чок, — простонала она через несколько минут…
Мальчишка, впервые познавший женщину, был неутомим. Партнерша, позабыв про свой солидный возраст и про десятки мужиков, которые пользовали ее стареющее тело, не возражала, не пыталась выбраться из-под наседающего парня. Только охала и нахваливала его.
Часа через полтора Фенька, пошатываясь, доковыляла до избы Сидякиных. В избу не вошла — покричала в окошко. Хозяйка мигом выскочила на крыльцо.
— Ну, как Прошка?
— Раскупорила. Почуял парень вкус женского мясца, теперича быстрее ожени… Хваткий мужичок, ничего сказать не могу, ажник в пот меня вогнал. Давай плату — поплетусь домой… Устала.
А Прошка без сил лежал в остывающей беньке. Никому теперь он не завидовал — пусть завидуют другие. Обладание женщиной превратило во взрослого мужика. Представил себе удивленную гримасу на лице Семки и покровительственно улыбнулся…
Романов аккуратно сложил письмо, упаковал в потертый конверт. Ухмыльнулся. Седая старина, примитивные нравы. А чему, собственно, удивляться? Разве спившиеся ролители Дашки далеко ушли от тогдашних жителей деревни Степанковки?
Глава 9
В семье Ждановых принято подниматься рано. Глава семьи работал дворником, его жена — уборщицей, и та и другая работа выполнялась, когда жильцы дома и служащие офиса еще спят. Сегодня — воскресение, но сказывается привычка. Ровно в шесть муж и жена уселись за кухонный стол. Дождавшись, когда родители заняли свои места: отец — на табуретке, мать — около плиты, Дашка повелительно убрала, приготовленную для опохмелки, непочатую бутылку водки. Уселась напротив непонимающе моргающих алкашей.
— Ты что раскомандовалась, шалава? — недовольно спросил отец, моргая красными веками. — Бездельничаешь, денег не зарабатываешь и — командуешь. Гляди, возьму ремень — наплачешься. И сосед не поможет.
— С ремнем не получится, батя, раньше надо было учить, — самолюбиво вздернула головку дочь. — Разговор имеется, предки. На трезвую голову.
— О чем базар-то, доченька? — заинтересованно, но без родительской нежности, хриплым голосом осведомилась мать. — Может оставим на вечер?
— Тоже не получится, вечером вы — в лежку… Ухожу я от вас…
— Как это уходишь? Куда? — всполошилась мать.
— Дядя Рома в дочки меня берет.
Степан недоумевающе почесал заросший затылок. Без алкогольной подпитки он начисто лишен способности мыслить, тем более, в таком сложном вопросе, как демарш дочери.
— Это в какие же дочки, да еще при живых родителях? Или дерьмовый сыскарь успел заглянуть тебе под юбку и обрюхатить? Да я его мигом кастрирую, насильника!
— Не надо так грубо, — миролюбиво заскрипела супруга. — Роман Борисович — мужик понимающий, на девчонку не полезет. Вон сколько давалок по улицам прогуливаются, свистни — гурьбой сбегутся… Послушаем, что скажет Дашенька, обмозгуем. Вдруг доченьке будет сподручней жить у соседа? И нам полегче, не придется кормить да одевать…
Последний довод оказался решающим и Степан смолк. Смотрел на Дащку осоловевшими глазами и потихоньку тянулся к стоящей на полу бутылке.
— Говори! — таким же, как у жены, сиплым голосом приказал он. — Выкладывай!
Монолог Дашки — образец для самых хитроумных дипломатов. Она не упрекала родителей в вечном пьянстве, не ссылалась на побои и скандалы. Упор — на бедность, невозможность нормально одеваться и питаться. Дескать, уйдет она — у родителей повысится уровень благосостояния. А Романов — человек обеспеченный, владелец фирмы, денег куры не клюют, он с"умеет создать приемной дочери нормальные условия жизни. И с бывшими родителями рассчитается.
— Значит, купит тебя с потрохами? — уточнил Степан, завладев, наконец, заветной бутылкой. Зубами сдернул «заглушку» и дрожащей рукой заполнил свой стакан. Потом — стакан жены. — И сколько, к примеру, выложит за тебя?
— Не знаю. Поговорю, — коротко и расплывчато пообещала Дашка. Она не собиралась советоваться по этому вопросу с будущим «приемным отцом», твердо знала, что алкаши не получат ни копейки. Сейчас главное заручиться их согласием, избегнуть неизбежного скандала. — Думаю, не поскупится.
Оставив родителей одних — пусть обменяются мнениями, будущая дочь Романова принялась собирать свои вещи. Их оказалось значительно больше, нежели она думала. Старые платья и халатики оставлять жалко, они еще могут пригодиться, дырки на кофточке можно аккуратно заштопать, домашние тапочки подшить. А уж о макияжных приспособениях и говорить нечего. Множество флакончиков и бутылочек, остатки губной помады и кремов, вытертые до донышка коробочки с тенями — все это заполнило старый отцовский портфель. Подумав, девушка прихватила с собой и два комплекта поношенного постельного белья.
Когда она вернулась на кухню, разговор там перешел в ругань и взаимные обвинения. Бутылка наполовину опустела, щеки собутыльников налились болезненным багрянцем.
— Меньше, чем за десять кусков баксов не отдам! — в полный голос орал Степан. — Кормил, поил, наряжал и так просто отдать? Не согласен!
Мать думала более реалистично. В противоположность мужу, она оценивала жизненные блага не в зарубежной валюте — в родных рублях, десять кусков баксов ей ни о чем не говорили.
— Все, предки, я ухожу, — Дашка предусмотрительно оставила вещи в прихожей. — Последнее что скажу — не вздумайте навещать дядю Рому, качать из него деньги или еще чего. Обращусь в милицию, натравлю дворовых пацанов. Так и знайте!
Опьяневшие родители были не в состоянии думать. На столе появилась еще одна бутылка. Степан завел песню о васильках, супруга визгливо вторила ему. О предстоящей разлуке с «ребенком» ни он, ни она уже не думали. Да и какая разница, где будет спать дочка: дома или на противоположной стороне лестничной площадки. Вот ежели бы она умотала за город, можно бы было возникнуть, применить родительские права…
С одного захода перенести «приданое» не получилось — в первую очередь в соседнюю квартиру перкочевал чемодан с «нарядами», потом — тяжелый портфель и узел с бельем. Дашка решила обосноваться в гостиной. Сбросила с дивана стопку газет, уложила узел. Чемодан разгрузила в шкаф, потеснив висящие там мужские костюмы и рубашки. Косметику и духи — в ванную.
Вся процедура переезда на новое место жительства заняла не больше пятнадцати минут. Закончив с освоением нового жизненного пространства, она заглянула в спальню. Так и есть, приемный отец еще спит! Жаль, ей не терпится поглядеть на изумленную его физиономию.
Ладно, пусть отсыпается, с неожиданной нежностью подумала девчонка, проснется — все станет ясным и понятным. Не выгонит. А сейчас нужно позаботиться о завтраке — дядя Рома должен сполна оценить преимущества совместнной жизни с «дочкой».
Как водится, в холодильнике пусто и неуютно. Шматок сала, полпачки сливочного масла, какая-то икра в стекляной банке, пачка молока, пяток яиц
— стандартный набор холостяка. Правда, Дашке не довелось общаться с холостяками, но по рассказам сверстниц и знакомых парней она предполагала именно такой продовольственный расклад. И не только продовольственный! Кухонное застиранное до дыр полотенце, грязная обувь в прихожей, толстый слой пыли на мебели.
Придется капитально засучить рукава. Впрочем, ей не привыкать, мамаша давно забыла, где лежит веник и половая тряпка, как включать газ и варить каши с борщами. Целый час девушка наводила в запущенной квартире сносный порядок. Потом умылась, подкрасилась, поставила на стол масло, нарезала зачерствелый хлеб, взболтала в тарелке яйца с молоком. С удовлетворением оглядела накрытый стол.
Осторожно заглянула в спальню. «Отец» храпел во все завертки, с такой силой, что на окнах от ужаса шевелились давно нестиранные занавески.
— Поднимайся, дядя Рома, завтрак — на столе!
Романов перекатился на своей широченной кровати, открыл глаза. Странно, но не удивился.
— Сейчас встану.
Возвратившись на кухню, девушка еще раз полюбовалась сервировкой, сдвинула в сторону разбросанные письма. Невольно бегло просмотрела одно из них.
«… ты можешь спросить люблю ли я Клавдию. Постараюсь честно ответить: нет, не люблю. Просто завидую Семке. Зависть и сопутствующая ей ненависть — тот же наркотик, взбадривающий организм…»
Не иначе, как у пишущего эти строчки крыша поехала, осуждающе покривилась Дашка. Как это можно не любить женщину, ненавидеть друга и считать эти чувства наркотой? Шизик, настоящий шизик!
— Читать чужие письма нехорошо, — назидательно промолвил Романов, остановившись на пороге. Умытый, свежий, в махровом халате. — В школе этого не проходили?
Он бережно сложил письма. Бегло прочитал страницу, которую читала девушка… Зависть? Интересно. Вдруг именно она перехлестнула десятилетия и получила новое содержание в наше время? Тогда многое становится более или менее ясным. Похищенная жена предпринимателя Валуяна приходится внучкой бывшего военфельдшера батальона. Даже фамилию сохранила.
— Проходили, — с показным послушанием призналась Дашка. — Только никогда не думала, что вы переписываетесь с каким-то шизиком…
— Во-первых, не я, а мой дед переписывался. Во вторых, написавший эти строки вовсе не шизик, хотя явно больной человек… Кстати, хочу спросить: что ты здесь делаешь в такую рань?
— Как это что делаю? — Дашка мастески изобразила крайнюю степень удивления. Расширила и без того большие глаза. вздернула стрельчатые бровки, картинно развела ручками. — Живу. В качестве твоей приемной дочки. Сам же согласился удочерить, а теперь спрашиваешь…
Романов посмотрел на стену над диваном, где еще вчера висело когда-то купленное погибшей женой декоративное блюдо. Теперь там нагло распялилась гитара с тощим бантом, похожим, по мнению Романа, на веревку удавленика. Перевел тоскующий взляд на приоткрытую дверцу шкафа, откуда выглядывает нарядное платье.
Действительно, приглашал, Дашка права. Круглый дурак, запатентованный идиот, наивный чурбак! Разворотливая девчонка уцепилась за неосторожно выданное приглашение и переселилась. Теперь прощай покой и тишина, начнет наигрывать на дурацкой гитаре современный трам-трам-песенки, включит на полную громкость магнитофон.
Единственная надежда — на пропившихся ее предков: потребуют возвратить несвершенолетнюю дуреху. Тогда — никаких проблем, «приемный папаша» с удовольствием выпроводит девицу. Вместе с гитарой и всем гардеробом.
— А как смотрят на твой поступок родители? — с тайной надеждой спросил он. — Возмущаются, небось?
— Эка хватил… папочка! Возмущаются, говоришь? Да они радехоньки! Сейчас опорожняют вторую бутылку. Я им — до фени. Тем более, что ты выплатишь отступное…
— Я? Выплачу? — растерялся Роман. — За что?
— За красивую, лучшую в мире, внимательную заботливую доченьку… Да, чтобы не забыть, завтра, в понедельник в шесть вечера — классное родительское собрание. Училка просила не опаздывать… Учти… папочка!
Новоявленный папаша крепко потер ладонью лоб. Будто втискивал туда дурацкую информацию о родительском собрании. Насмешливое «папочка» он привычно мимо ушей. Только ему и нехватает предстать перед «учителкой», мамашами и папашами других учеников в роли отца ехидной телки! То-то смеху будет — хоть мешками собирай!
— Обязательно забуду.
— Спасибо! — насмешливо расшаркалась «доченька». — Тогда прошу к столу. На завтрак — яишня на сале. Понимаю, для взрослого мужика маловато, поэтому извиняюсь и обещаю исправиться… Когда тебя ожидать на обед?
— А в школу не собираешься?
Девица надула губки, сверкнула лучистыми глазками.
— Ты, папочка, или недоспал, или переспал. В воскресенье школа отжыхает.
Когда Романов, плотно позавтракав, вышел к лифту, дверь к соседям была открыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73