Вычеркнут разведчик Фоменко, поставлены два вопросительных знака рядом с фамилией рядового Кочерыгина, округлен черным фломастером ездовой Хомяков. Нетронутой осталась одна единственная фамилия — телефонист Яковлев. Если и он с»умеет доказать свою невиновность, круг замкнется. Останется Прошка Сидякин…"
Из неотправленного письма Клавдии Терещенко.
Поездка к бывшему батальонному телефонисту была отложена. Сначала — на месяц: свадьба — далеко не простое мероприяие, она требует серьезной подготовки. Потом — на полгода: молодые жили то у родителей Натальи, то у Клавдии, долго и нудно решался вопрос об их постоянном местожительстве. Наконец — на неопределенный срок. Беременность новобрачной из догадки превратилась в реальность — живот рос с удивительной быстротой.
Нельзя сказать, что Клавдия перестала надеяться отыскать убийцу мужа — она жила этой надеждой, дышала ею. Случайная встреча в кафе с Прошкой, совместное чаепитие на кухне — все это позволило ей проверить главную версию, убедиться в ее состоятельности либо абсурдности.
Не получилось. То, что Сидякин, услышав тихий, острый, как лезвие бритвы, вопрос: «За что ты убил Семенку?», отшатнулся и побледнел, еще ни о чем не говорит. Это может быть и реакция ни в чем неповинного человека на чудовищное обвинение, и признание.
Окончательную точку ставить рано. Предстоит не менее напряженная беседа с Яковлевым. Она может либо подтвердить подозрения вдовы либо опровергнуть их.
А Карп, похоже, начисто позабыл о задуманной поездке в Коломну — он не мог надышаться на беременную жену. По утрам носил ей в постель поднос с завтраком. Бережно поддерживая под локоть, выводил на непременную прогулку. Вечерами читал легкие рассказы, говорил только на приятные темы.
Наконец, Наталья родила. Легко и безболезненно, будто не рожала — освобождалсь от груза. Появилась девочка — крошечная, пухленькая. По настоянию матери ее назвали Ольгой.
Казалось бы, наступило время для задуманной поездки к Яковлеву. Но Карп слышать ни о чем не хотел — как оставить жену и дочь? Клавдия не настаивала, делала вид — понимает сына. На самом деле, про себя, возмущалась. По ее мнению, мужик всегда должен оставаться мужиком, а не подстилкой под ножками женщины. Как бы она не была любимой и желанной.
Прошло еще полгода.
В июне Карп, наконец, вспомнил о запланированной поездке. Наталья с Оленькой — на родительской даче, особо срочных дел не предвидится.
— Как у тебя с работой, мама? — спросил он вечером, отрываясь от газеты. — Можешь выкроить денек?
— Зачем? — Клавдия вопросительно вздернула стрельчатые брови. — У тебя
— проблемы? Чем могу помочь?
— Проблемы у нас общие, — рассмеялся Карп. — Если не ошибаюсь, мы хотели навестить твоего бывшего фронтового сослуживца… Забыл его фамилию…
— Яковлев, — тоже рассмеялась Клавдия. — Не умеешь притворяться — весь в отца. Завтра поедем — сейчас позвоню главврачу, он не откажет.
Главврач действительно не отказал, даже предложил недельный отпуск. Опытную и знающую медсестру в поликлинике уважали, всегда шли навстречу. Клавдия отказалась от отпуска, ограничилась тонким намеком на возможное отсутствии на работе и послезавтра.
— Все, сын, разрешение — в кармане, — со вздохом облегчения, весело проинформировала она. — Два дня гуляем. Что оденешь? Костюм с галстуком? Сейчас поглажу, почищу, приготовлю.
До чего же ей хотелось, чтобы Карп выглядел солидным человеком, чтобы бывший телефонист позавидовал убитому отцу и вырастившей такого сына матери!
— Ничего не нужно, мама, — спортивный костюм, кеды.
Спорить, доказывать — бесполезно, характер у Карпа отцовский, два раза не повторяет.
Утром поднялись в половине шестого. Поездка дальняя, не стоит терять дорогое время. Пока Карп на балконе делал обычную пятнадцатиминутную зарядку, Клавдия быстренько организовала сытный завтрак, приготовила в дорогу несколько бутербродов…
Вагон поезда — полупустой. Утром основной поток пассажиров — в Москву, на работу, вечером — в обратном направлении. Возле дверей устроилась веселая компания — шесть уже поддатых парней играют в карты. Вернее, играют четверо, двое подсказывают, подсмеиваются, под прикрытием столика разливают по стаканам вонючий самогон. По вагону плывет густой, грязный мат.
В противоположном конце, подальше от веселой компании, устроились две бабуси с корзинками, закрытыми марлей. По другую сторону прохода — немолодая женщина с шаловливым пацаном на руках. Рядом с ней — бородатый старик. Тихо разговаривают. Посредине вагона — крепкий седоголовый мужчина с развернутой газетой. Внимательно читает, при особенно вычурных матерках выпивох досадливо морщится. Но не пытается усовестить матерщиников, видимо, знает — бесполезно.
— Карпуша, может быть, перейдем в другой вагон?
Сказано не с испугом — просто интересно, как отреагирует сын. Семенко, конечно бы, воспротивился, он был такой — бесстрашный.
— Ничего ужасного, мама. Ребята решили порезвиться, каждый волен отдыхать по своему.
Клавдия удовлетворенно кивнула и первая пошла по проходу. Устроились Видовы неподалеку от картежников. Будто бросили им вызов. Между ними и теплой компанией — один только седоголовый. Карпу показалось, что тот бросил на новых соседей оценивающий взгляд, скупо улыбнулся и снова загородился газетным листом.
Паровоз несколько раз прогудел и тронул с места короткий состав пригородного поезда. В окне побежали, быстро меняя друг лруга, красочные картинки полей, перелесков, речек, деревушек. Будто включили кинопроектор.
Парням надоели карты, запас самогона, прихваченный в дорогу, иссяк. Захотелось более интересного времяпровождения, одолела скука.
Широкоплечий верзила оглядел вагон, безразличным взглядом прошелся по бабусям, старику с женщиной, осмотрел седоголового. Наверно, ни один из них не привлек особого внимания. А вот пожилая женщина и подросток почему-то явно его заинтересовали.
Пошептавшись с друзьями, он поднялся и, прокачиваясь, направился к Видовым. Придерживаясь за спинку скамьи, остановился в проходе, скривил мокрый, губастый рот.
— Кореш, позычь филки на пузырь, — неожиданно тонким голосом попросил он. — Понимаешь, водка закончилась, а выпить еще охота. Не сумлевайся, завтра возверну должок, за мной не пропадет.
Дружный хриплый хохот наглядно продемонстрировал, что никакого возврата долга ожидать не приходится.
Карп скупым не был. Мог отдать нищему попрошайке последнюю рублевку, стипендию вручал матери, оставляя себя только на проезд в институт. Но издевательский гогот выпивох и наглое выражение лица верзилы обозлили его.
— Работать нужно, а не бездельничать. Тогда и милостыню просить не будете.
Упоминание о милостыне взбесило «просителя». Большой, мозолистый кулак с силой ударил в лицо подростку, но в лицо не попал — прошел в нескольких сантиметрах. Карп никогда не учился на курсах восточных единоборств, не учавствовал в драках сверстников — завидная реакция пришла к нему невесть откуда, скорей всего — от отца.
Нападающий не удержался на ногах — навалился на Клавдию. Та непроизвольно охнула, попыталась оттолкнуть парня, но разве под силу слабой женщине справиться с таким верзилой?
Помог Карп. Резкий удар в подбородок отбросил пьянчугу в проход, второй
— ребром ладони по шее — заставил захлебнуться.
— Гляди-кось, наших бьют! — заорали друзья верзилы. — Лупи фрайера, братва!
Толкаясь в проходе, мешая друг другу, пьяная орава двинулась на Карпа, размахивая кулаками и поливая его злым матом. Поверженный главарь, наконец, поднялся с пола, потирая шею, отодвинулся в сторону, освобождая дорогу «свежим силам». Похоже, он не испытывал особого желания вторично нарываться на болезненные удары Видова.
Седоголовый отложил газету, но со скамьи не поднялся — с интересом следил за развитием событий. А вот обе бабки, старик и женщина с ребенком поспешно выбрались в тамбур.
Оберегая мать, Карп выскочил в проход. Подпрыгнул и встретил первого противника ударом ногой в грудь. Падая, тот свалил узкоплечего приятеля. Третий не успел прийти на помощь опозоренным корешам — седоголовый резко ударил концом ботинка ему по колену. От резкой боли тот вскрикнул и рухнул на скамью.
Мужчина выбрался в проход и встал рялом с Карпом.
— Молодец, парень! Таких мордоворотов словами учить — зряшный труд. Кулаками нужно… Правильно, молодец! — одобрил он, когда Карп припечатал ожившему первому парню под вздох. — Толково действуешь, с умом!
Трудно сказать, кто одержал бы победу в вагонной схватке. У обозленных выпивох в руках появились ножи и кастеты. Немного отрезвев они изменили тактику — двое продолжила наседать в проходе, трое, прыгая через спинки скамей, пытались зайти с тыла. Положение спасли два милиционера. Скорей всего их вызвал догадливый старикан.
— Линяй, братва — лягавые!
Прихрамывая, держась руками за ушибленные места, толкая друг друга, пьяная компания убралась через тамбур в соседний вагон. Один милиционер побежал за ними, второй подошел к победителям.
— На лицо нарушение общественного порядка, — козырнув, сухим голосом пред"явил он обвинение. — Прошу — документы.
Карп хотел было достать из кармана пиджака паспорт, но седоголовый повелительным жестом остановил его. Показал стражу порядка краснокожую книжку. Тот внимательно прочитал, сверил наклеенную фотокарточку с оригиналом. Почтительно взял под козырек.
— Извините, товарищ капитан. Порядок есть порядок.
— Понимаю. Ничего страшного. Вы правильно поступили.
Ободренный похвалой сержант расплылся в довольной улыбке.
— Хулиганствует молодежь, вот и приходится… Хорошо, мы во время подоспели…
— Не обольщайтесь, сержант, мы и без вашей помощи справились бы. Тем более, с таким помощником.
Капитан поощрительно потрепал Карпа по плечу. Тот отодвинулся терпеть не мог фамильярности. Даже от матери. А тут — посторонний человек.
— Свободны, сержант. Спасибо за помощь.
Милиционер, еще раз откозыряв, поспешил вслед за товарищем.
Седоголовый перебрался на скамью Видовых. Вежливо поздоровался с Клавдией, посчитав долг культурного человека выполненным и повернулся к Карпу.
— Работаешь? Учишься?
— Студент. Юрист. В этом году защищаю диплом.
Выдал все, чем может поинтересоваться капитана. Полуофициальным тоном. — Превосходно! — почему-то обрадовался тот. — Получается — коллега?
После диплома — сразу к нам, в уголовку. Работа интересная, а к опасностям, судя по стычке с пьяными мордоворотами, тебе не привыкать. Так или ошибаюсь?
Карп пожал широченными плечами. Дескать, думайте, что хотите.
— Понятно. Где учился единоборству?
— Нигде. С детства терпеть не могу драк. Здесь — так получилось.
— Только не думай, что приглашаю в уголовку из-за крепких кулаков и мгновенной реакции. Придешь к нам — проверим, как мозги шевелятся: со скрипом или нормально. Вот такие-то дела, ладушки, полны кадушки!
Капитан вырвал из записной книжки листок бумаги, что-то написал. Протянул студенту.
— Возьми на всякий случай номера телефонов: служебный и домашний. Надумаешь пообщаться — буду рад… Хороший сынок у вас, мамаша, нынче таких немного… Ох ты, черт, забыл представиться! Кашлов Тимофей Иванович. Сыскарь или как сейчас любят именовать милиционеров — лягавый… Моя остановка. До встречи.
Сильно сжал широкую руку Карпа, неуклюже поклонлся Клавдии и ушел.
Мать и сын помолчали. Таясь Клавдия положила под язык таблетку валидола. Недавняя схватка не прошла для нее безболезненно. Карп сделал вид — не заметил. Стареет мать, как же быстро она стареет!
— Неужели пойдешь работать в уголовный розыск? — в голосе — плохо скрытая тревога. — Учти, это очень и очень опасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73