— Вы продолжаете бизнес Федора Семенчука? Попрежнему эксплуатируете нищую братию?
— Что вы, что вы? — отмахнулся старик. — Давно завязал. Живу на пенсию.
Лукавит бывший ротный старшина! Не на пенсию он живет — на богатства, спрятанные в семи горшках Семенчука. На пенсию не построишь престижный коттедж, не наймешь персональную охрану, не будешь разъезжать на «линкольне».
— Бывает…
— Надежда на милость суда мизерная, больно уж не хочется умирать на тюремных нарах. Это еще одна причина просьбы передать мне записи Николая. Ежели не лукавить — главная. Кажется, я заслужил Божье прощение спасением внучки вечного комбата, теперь остается заслужить ваше…
Банда Ванваныча действует угрозами и насилием, паралитик — слезными просьбами, фальшивым раскаянием. По опыту общения с преступным миром бывший сотрудник уголовки знает — закоренелые убийцы и насильники каются в кровавых своих делах очень и очень редко.
— Мне не хотелось бы расставаться с бумагами деда, — точно так же, как и при беседе с Ванванычем, завилял Романов. — Единствнная о нем память. Вот разве отдать вам ксерокопии? — нерешительно повторил он.
Как и предполагал сыщик слащавая маска Сидякина исчезла, вместо нее показалась ежели не волчья морда, то нечто на нее похожее.
— Где гарантия, что вы не передадите в прокуратуру подлиники?
— Только мое честное слово.
Убийца Семенчука, фактический убийца родного сына, главарь банды в раздумьи покатался по комнате. Доверительная беседа постепенно превращалась в рыночный торг.
— Признаться, меня ваше предложение не греет, честное слово не успокаивает. Но я понимаю ваши чувства и поэтому вынужден согласиться на копии. Пока согласиться, — многозначительно уточнил он. — Очень уж не хочется применять иные методы воздействия — стар стал для этого. Если вы сдержите данное слово — все будет мирно и гладко.
Старый бандюга прекратил слюнтяйничать, поминутно поминать Бога, каяться во множестве грехов. Угроза применить иные «метода» прозвучала более искренне. Небось, в холле сидят шестерки, ожидают сигнала босса.
— Слово — кремень, не собираюсь нарушать его. Что касается ваших угроз — на сволочной своей работе оттучился бояться.
— Так-то оно так, но все же… Когда получу бумаги?
— На следующей неделе, — для вида поколебавшись, Романов назвал туманный срок. — Вот только разделаюсь с более срочными делами.
— Имеете в виду Грача?
— И его тоже…
Романов избегал оживленных трасс, больше пользовался пустынными дорогами. И все время контролировал пространство впереди и, особенно, позади. Одновременно размышлял по поводу откровенных признаний старого бандита.
Есть над чем поломать голову.
В первую очередь, кто пустил автоматную очередь в вечного комбата?
Во-вторых, в желании Сидякина замолить многочисленные грехи Роман не очень верил. Тогда зачем он спас внучку своего фронтового командира?
В третьих, непонятный интерес бывшего старшины к бумагам деда. Срок давности давно истек, прокуратура не станет терять дорогое время на расследование давних преступлений. Что же тогда подталкивает хитреца?
Сыщик отлично понимал, что ответов на все эти вопросы он не получит. Поэтому постарался «освободить» и без того перегруженную голову от зряшных мыслей. Переключился на Дашку. Наверно, волнуется девчонка, глаз не сводит с лесной дороги, не пьет и не ест. Ведь «папанька» пообещал возвратиться к вечеру, а приедет он, если только приедет, не раньше полуночи.
Через полчаса после того, как Романов покинул гостепримный особняк, он заметил слежку. Неприкрытую, наглую. «Жигуль-шестерка», черной окраски. Висит на хвосте, будто Роман буксирует его. Одно из двух: либо пасут шестерки недоверчивого Сидякина, либо выследил Ванваныч. Первое
— малоприятно, но не таит особой опасности, а вот второе, учитывая неприкрытые угрозы в квартире Картока, очень и очень серьезно.
Впереди — съезд на узкую бетонную дорогу ведущую в одно из отделений бывшего колхоза. Теперь — акционерного общества сельхозпроизводителей. Не сбрасывая скорости, Роман резко свернул. Так резко, что завизжали шины. Он знал, что на выезде из деревни есть малозаметный проселок. Ухабистый и пыльный — то, что надо.
Черный «жигуль» повторил маневр преследуемого и снова повис на его хвосте. Обогнув многоэтажку, потом — свиноферму, Романов углубился в лес. Загнал машину в кусты, вылез и огляделся.
Вообще, останавливаться в безлюдном месте небезопасно, можно запросто проглотить пулю. Но сыщик надеялся на никогда еще не подводившее его везение плюс надежный «макарыч».
Из-за поворота выбрался черный «жигуль». Остановился в двухстах метрах. Но водитель, не в пример Романову, не покинул машину. Попытка разглядеть преследователя сыщику не удалась — слишком далеко.
Пришлось прекратить детскую игру в кошки-мышки. Недовольно пофыркивая, легковушка выбралась из кустов и снова запрыгала на ухабах. Черномазый преследователь двинулся следом.
Вторая попытка, если не избавиться от пастуха, то хотя бы зафиксировать его внешность, тоже окончилась неудачей. Когда Романов свернул к автозаправке, черный дьявол остановился, не доезжая до нее.
В конце концов, сыщик решил больше не таиться — погнал машину к повороту в хутор лесника. Пусть отслеживают, глотают пыль — слава Богу, не стреляют и не обгоняют.
Удивительно, но за два километра до поворота на лесную дорогу черный «жигуль» исчез. Вот это уже пострашней наглого преследования!
Романов остановился, выключил фары, подождал. Пастух не появлялся. Время — одинадцать. Вдруг слежка почудилась? Глупое предположение — черномазая легковушка не приснилась, сыщика явно пасли. Кто? И снова он подумал о хитроумном владельце особняка, старом разведчике.
Окна в избе лесника — черные провалы, только одно светится. Романов загнал машину под навес, выключил зажигание, выбрался из салона.
— С приездом, фрайер!
Ответить Роман не успел — сильный удар по голове бросил его в беспамятство.
Очнулся он в горнице. Но не поднял склоненную на грудь голову, не открыл глаза. В начале — определиться, прояснить ситуацию. Тонкая струйка крови добралась до закрытых век, защекотала, вытереть бы ее ладонью — нельзя. Зато слух работает в полную силу.
— Послушай, Бирюк, мы вместе парились, хавали тюремную баланду. Нам ли притворяться, кореш? Цынкани где бумаги мента — возьму в долю. За них столько отвалят капусты — до конца жизни хватит и еще останется.
Ванваныч. Его голос с характерным придыханием. Интересно, что ответит Панас Григорьевич, не соблазнится ли предложенной «долей».
— Не знаю никаких бумажек. Не штормуй, Мерин, не гони волну.
Молодец лесник, в душе порадовался Романов, знатно выдал Ванванычу. Вернее, Мерину. Многозначительную кликуху приклеили мужику — именно старый, изъезженный мерин.
— Да что с ним базарить! Разогрею жопу паяльником — все скажет!
Гундосый, насморочный голос Хари. А кто еще находится на лесном хуторе? Неужели Ванваныч решил наехать на старого кореша с одним только Харей? Не похоже на старого лиса.
— Заткнись, сявка! — прикрикнул босс. — Лучше пошевели ходулями, погляди во дворе. Вдруг дерьмовый Хавало снова задремал.
Третее действующее лицо — какой-то Хавало. Если только трое — можно выкрутиться. Романов незаметно пошевелил руками, скованными браслетами.
Стукнула дверь, потянуло сквознячком. Харя отправился выполнять приказ босса.
— Ладно, Бирюк, подумай пока. Разберусь со шлюшкой. Ну, ты, давалка дерьмовая, шкура вокзальная, поверни морду ко мне. Не строй из себя героиню — загоню в бабскую щель бутылку из-под шампанского — взвоешь. Куда твой хахаль спрятал дедовы бумажки?
Если бы Ванваныч знал характер дерзкой девчонки, не стал бы говорить с ней на бандитском жаргоне. Сейчас она ему выдаст!
Выдала.
— Ах, ты козел вонючий, ублюдок смердящий, еще и обзывается! Небось, носишь в штанах вместо мужского члена окурок, вот и храбришься. Ни одна баба не польстится на такого недоноска! Погоди, Романчик с тобой за все рассчитается, овца шебутная, жертва аборта! Что вы с ним сделали, сявки подзаборные!
Ванваныч засмеялся. Не весело — натужно. Пытался за смехом скрыть гнев и растерянность. Злые оскорбления, похоже, достали его, пробили щит напускного равнодушия.
— Центровая шкура, фуфелистая, — с оттенком уважительности, проговорил авторитет. — По фене ботаешь, лярва.
Наверно, Ванваныч, отвесив тяжеловесный «комплимент», решил подкрепить его поглаживанием по вздернутой головке. Или — по пухлому плечику.
Ответ последовал немедленно — звучный плевок.
— Перестань лапать, старый козел, от тебя сортиром несет!
Стукнула дверь — возвратился Харя.
— Все в цвете, босс, Хавало бдит… Что, не поддается девка? Давай перетащу ее в боковушку, малость пощекочу своим инструментом? Он у меня — с шариками, попробует — взвоет, все выложит.
Минутное молчание. Видимо, Ванваныч размышляет, прикидывает. Почему-то ему не хочется применять силовые приемчики, до чего же не хочется!
Дашка не смолчала.
— Кусок дерьма называешь «инструментом»? Чем похваляешься, падла?
Бандит захлебнулся от неожиданности, что-то забормотал. Шагнул к дерзкой телке, замахнулся. Ударить не успел — его остановил босс.
— Погоди, Харя, не гони волну. Вот побазарим с ментом, потом уж… Что-то никак он не оклемается — уж не сдох ли?
— Не должен. Я его легко погладил.
Подошел к пленнику, приподнял за волосы голову. Романов сделал вид — очнулся. Со стоном замотал головой, пытаясь сбросить с глаз кровавую пелену. Конечно, ничего не получилось.
— Дайте промыть глаза — не вижу.
Харя принес из сеней полведра воды, с хриплым смехом окатил Романа. Тот скованными руками провел по лицу. Прозрел.
Обстановка в горнице — не для слабонервных.
В центре комнаты сидит Ванваныч. По обыкновению ехидно ухмыляется. На скамье — лесник. Руки связаны, но ноги свободны. По другую сторону на стуле — связанная по рукам и ногам Дашенька. Видимо, ее считают более опасной, нежели бывший дружан авторитета. Харя устроился за спиной босса.
— Я вам уже говорил, Роман Борисович — не штормовать. А вы что делаете? Ворвались в квартиру Картоков, перепугали хозяев, зверски избили моего боевика выкрали заложника. Вот и пришлось применить нестандартные меры.
Многозначительный кивок на гудящую от боли голову пленника. За спиной босса захрипел Харя. Это у него смех такой. Возмущенно заворочалась привязанная к стулу Дашка. Но промолчала.
— Я не мог допустить, чтобы компаньон ночь просидел, прикованным к радиатору. Сделал то, что обязан был сделать.
— Предположим, — подумав, легко согласился Ванваныч. — А почему не отдали мне бумаги деда? Или, на крайний случай, ксерокопии?
— Не успел.
Конечно, версия ответа — на уровне детяслей, но более толковой больная голова не выработала.
— Ладно, — ухмыльнулся Ванваныч. — Не будем ворошить прошлое. Итак, где находится архив?
— Не знаю, — угрюмо ответил Романов. — Забыл. Ваш вонючий Харя выбил из головы.
Босс обреченно вздохнул.
— Не хотелось бы воздействовать на вашу память силовыми методами, но, похоже, без них не обойтись. Харя, — не оборачиваясь, приказал он. — Приступай. И не в соседней комнате — прямо здесь. Полюбуюсь на сексуальную картинку. Не в Плейбое — в натуре.
Харя, облизывая языком губы и демонстративно расстегивая ширинку, медленно направился к Дашке. На лице девушки — ужас, побледнела, сжалась.
Романов рванулся и вместе со стулом грохнулся на пол.
— Погоди, дружан, — обратился к Ванванычу лесник. — Может, обойдемся без насильничанья? Телка ни в чем не виновата.
— Обойдемся. Ежели я получу бумаги, — Палач выждал несколько минут и снова приказал. — Не медли, Харя, внедряй свой хваленный инструмент!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73