Когда я выходила за него замуж, он привлек меня своей добротой, мягкостью, интеллигентностью. Но все это обернулось другой стороной с годами. Это мягкотелый домосед, скучнейший человек, нудный, больше всего на свете любящий вкусно поесть и чтобы его никто не беспокоил. Я, знаете, порой недоумеваю, глядя на него. Ему тридцать девять лет, а он ведет такой образ жизни, будто ему не меньше семидесяти. Да и в семьдесят люди порой бывают более мобильными. А нотации читает, как умудренный опытом старец. Нет, я очень в нем разочаровалась.
- А какой человек мог бы вам понравиться?
Вам, наверное, нужен супермен.
- Да вовсе нет... Вы знаете, мне кажется, мне мог бы понравиться такой человек, как вы...
- Я? Да что во мне хорошего? - усмехнулся Дорохов. - Старый хрыч, полный неудачник во воем.
- Жизнь переменчива. Вы еще далеко не старик. И вы очень интересный мужчина. Эта ваша седина, ваши очки, выражение глаз... Стройный, подтянутый...
- Я уже ничего не могу дать женщине, Татьяна Владимировна. Я выдохся, иссяк. Еще три года назад мне казалось, что я способен на многое, тогда все получалось - были и хорошая квартира, и две машины, и деньги. Мы с Ирочкой объездили столько стран - были и в Италии, и во Франции, в Бельгии, Голландии, Люксембурге, Германии, отдыхали то на Канарах, то на Багамах, собирались поехать в круиз по морю. Но все.., рухнуло. Рэкет этот проклятый, а потом мое неумение вести дела, вовремя рассчитываться с кредиторами.
- И как же вы общались с рэкетирами? - спросила Таня, улыбаясь. - Вы, такой мягкий, такой интеллигентный человек... И эти бандиты, мордовороты бритоголовые...
Он как-то загадочно поглядел на нее сквозь очки.
- По-разному общался, - тихо произнес он. - Всякое бывало.
- Что вы говорите, как интересно, - простодушно улыбнулась Таня, но в ее глазах он уловил какую-то тайную мысль.
- А, что теперь об этом говорить, - махнул он рукой. - Теперь я никому не нужен, никаким рэкетирам, с банками я полностью рассчитался своим имуществом. Преподаю в училище, получаю шестьсот рублей. На такие деньги никакой рэкет не польстится...
- Как тут накурено, - вздохнула Таня. - С моей легкой руки и вы накурились до чертиков.
- А может быть, пойдем в комнату, там проветрено.
- Пойдемте...
Комната была большая, светлая, довольно уютная. Мягкая мебель, пушистый ковер под ногами, телевизор "Панасоник" в углу. Много книг. На кресле были разбросаны женские вещи - лосины, джемпер.
Дорохов бережно взял эти вещи, положил в шкаф со вздохом. Таня понимающе глядела на него. Они молчали. Таня села на диван, заложила ногу за ногу. Дорохов пристально смотрел на нее, она понимала, что нравится ему, томно поглядела ему в глаза.
- Мне пора, Андрей Андреевич, извините, - сказала она почти шепотом. Очень много дел, в редакцию надо еще заскочить, а это далеко, потом дочь из института придет, надо ее покормить. Хорошо еще, что муж на даче.
- А то бы посидели еще... - просительно произнес Дорохов. - Останусь я опять один...
- Я подъеду к вам завтра, - сказала Таня. - А сегодня никак... Извините.
Он сел рядом с ней и положил ей руку на плечо.
- Не надо, Андрей Андреевич. Что вы?
- Мне очень плохо, Таня, очень...
- Я понимаю, но...
Она резко встала, легко провела по его лицу рукой и пошла в прихожую. Он вышел за ней, помог ей надеть плащ.
- До завтра, - сказала она. - Я вам позвоню.
- До завтра.
Она села в лифт и только тут позволила себе улыбнуться. "Быстро он, однако, клюнул", - подумала она.
Глава 14
На следующий день Таня позвонила ему, и они встретились на условленном месте. Поехали на кладбище. Там он сказал, что, после того как уехал с похорон жены, на кладбище, как он слышал, произошел взрыв. Он беспокоится, не пострадал ли кто из его знакомых. Ему показали для опознания погибшую старуху. Он узнал в ней свою тещу, заплатил деньги, заказал гроб и похоронил мать рядом с Ириной. Присутствовала при этом и Таня. Она сама разговаривала с кладбищенскими работниками, причем очень решительно. Именно благодаря ей удалось провести похороны так быстро.
- Все, Андрей Андреевич, вы выполнили свой долг, - сказала она, открывая перед ним дверцу "семерки". - А теперь берите себя в руки и живите, назло всем обстоятельствам.
- Как жить? - спросил он, глядя в сторону. - Зачем жить? Для кого?
- Для кого? - пристально поглядела на него Таня. - Да хоть бы для меня. Вам этого мало?
- Нет, этого для меня было бы достаточно.
- Тогда поехали в ресторан. Посидим, пообедаем, поговорим. Я вас приглашаю.
- Ну зачем же так? У меня есть деньги, это я приглашаю вас. Я знаю одно очень хорошее место, называется "Московские окна". Тихое, приличное.
- Поехали туда, раз вы хотите.
Они поехали в ресторан. Он находился в центре Москвы, на первом этаже старого жилого дома.
Неприметная вывеска, никакой особой роскоши.
Они вошли внутрь. Швейцар, высокий, статный, с длинными усами, не напоминал нынешних бритоголовых охранников. Он внимательно поглядел на прибывших, пригласил внутрь.
Небольшой уютный зал, ковры, на столах лампы типа пятидесятых годов, на стенах картины советских художников, тихо наигрывались старые мелодии, пели Кристалинская, Утесов, Бернес. Метрдотель указал им на столик у стены.
В зале было совсем немного людей - только два столика были заняты.
- Пообедаем по-человечески, - сказал Дорохов. - Я бы съел соляночку, котлеты по-киевски, выпил темного пива, ну и осетрины горячего копчения на закуску. Вы как?
- То же самое, - сказала Таня, рассеянно проглядывая меню. - Все как прежде. Меня часто водил по ресторанам в детстве покойный отец. Он любил рестораны, мать не очень хорошо готовила, и меня с собой таскал, я привыкла.
- Вы любили своего отца?
- Очень. Это был удивительный человек.
Грузный, отечный, но такой остроумный, от его шуток люди буквально валялись. А как он знал языки - английский и французский были для него как родные. Он на обоих вел синхронные переводы, а кроме того, знал и немецкий, и итальянский... А вы? Вы никогда не говорили о своих родителях. Кто они были?
- Мой отец был офицер царской армии.
И его младший брат тоже. Но их пути разошлись.
Отец в гражданскую войну воевал за красных, ему показалось, что это правильный путь. Он в двадцать четыре года командовал дивизией. На Южном фронте, воевал с деникинцами. А дядя Жорж в то же время воевал в Добровольческой армии, полковник. Им повезло, что не пришлось столкнуться в этой братоубийственной войне.
Вот вам история России на примере одной семьи.
После поражения белой армии дядя Жорж эмигрировал с врангелевцами. В двадцатом году из Крыма. А отец занимал высокие командные должности в Красной Армии. Дослужился до командарма второго ранга. Ну а дальше - сами понимаете, что с ним стало... Мама была намного моложе его. Ее отправили в лагерь для жен врагов народа. Я вырос в детском приемнике. Мне было два года, когда расстреляли отца. Я его совершенно не помню.
- Потрясающе, - сказала Таня. - Как интересно. Ну, дальше, Андрей Андреевич...
- Маму выпустили из лагеря в сорок пятом году. И мы тогда с ней встретились. Мне было восемь лет. Она нашла меня, и мы жили с ней в маленькой комнатке в Куйбышеве. Я вырос на Волге, Таня, и до сих пор обожаю эти места. Мама работала на почте, и нам вдвоем было очень хорошо, я помню это время, как лучшее в жизни... - Он помолчал, глаза его увлажнилась. - Она была добрая, веселая, только иногда с ней случались припадки. Она бледнела, съеживалась, сжимала худенькие свои кулачки и рыдала, кусая руки. Она вспоминала отца. Но никогда мне о нем не рассказывала. Только году в пятидесятом, когда мне было уже тринадцать лет, она как-то вечером решила рассказать мне о нем. Я узнал, что мы жили в знаменитом Доме на набережной, у нас была огромная квартира, уставленная мебелью из карельской березы, отец был вхож к самому Сталину, у нас дома бывали Ворошилов, Буденный, Тухачевский, который жил в том же доме до своего ареста. Взяли отца в тридцать девятом, как водится, рано утром. Но было уже светло - шел август. И все. Он исчез, через несколько дней взяли и мать, меня отдали в приемник. Я не один такой там был. И никаких воспоминаний о детстве - только ощущение чего-то доброго, теплого, светлого, прикосновения нежных материнских рук... Да, как же хорошо, что мама тогда отыскала меня, я все же вырос не детдомовским сиротой... Ее снова взяли в пятидесятом, вскоре после того, как она мне про это рассказала. У меня была фамилия Андреев. Только в шестидесятом году я принял фамилию отца.
А маму я больше не увидел никогда. Она погибла в лагерях в пятьдесят третьем году. Ей было всего тридцать шесть лет. Я потом узнал дату ее смерти.
Она потрясающа - пятого марта пятьдесят третьего года. А я, шестнадцатилетний ремесленник, рыдал тогда из-за смерти великого вождя...
Вот такие повороты... И понятия не имел, что в этот же день умерла моя мама, которую этот вождь вместе с миллионами других сгноил в лагерях. Она умерла от рака. Я потом ездил в Воркуту, где она сидела, ну, могилу, понятно, не нашел, но имею представление о том, в каких условиях она жила...
- Ужасно, как это ужасно. - Таня закрыла глаза рукой. - В какой жуткой стране мы жили и живем теперь... Одна жестокость, одни преступления, кровь, кровь, кровь... Когда же это все закончится?!
- Давайте выпьем с вами, Таня, в память наших покойных родителей вашего отца и моих...
Они подняли рюмки, молча выпили.
- Ну вот... Так я вам еще не все рассказал о нашей семье. Мы забыли про дядю Жоржа. Его судьба была разительно другой. Он эмигрировал в Турцию, а потом попал в Париж. Начинал новую жизнь чуть ли не дворником, потом стал шофером, а затем вернулся к своей дореволюционной деятельности - он же учился в военно-инженерном училище. И сделал там какое-то выдающееся открытие, получил патент, разбогател, стал владельцем нескольких крупных предприятии. Сейчас он миллионер, имеет недвижимость в разных странах.
- Так он что, жив, что ли? - удивилась Таня.
- Вот то-то и оно, что жив. Ему сейчас под сто. Я ведь все это узнал сравнительно недавно, когда стал ездить за границу по делам.
- Как интересно! - воскликнула Таня.
- Ну вы кушайте, кушайте, а то я вас совсем отвлек от обеда.
- Я не могу одновременно слушать и есть. Давайте съедим солянку, а потом вы мне дальше расскажете.
Они съели вкуснейшую рыбную солянку, выпили темного разливного пива.
- И вы не делали попыток встретиться с вашим дядей? - спросила Таня.
- А зачем? Приехал бедный родственник из России, сын его брата классового врага? Стыдно все это, Таня, и совершенно ни к чему. Мне обо всем этом рассказал один французский бизнесмен, с которым я имел дела. Сопоставил наши фамилии и рассказал про моего дядю.
- Дядя живет в Париже?
- Да, под Парижем у него огромный особняк.
Он ведет аристократический образ жизни, а делами занимается его сын, мой двоюродный брат Поль Дорохов. Мы с ним почти ровесники, ему сейчас около шестидесяти. У него есть сын, которому под тридцать, но он не женат, он окончил Сорбонну, занимается научной работой. Вообще-то, у меня была мысль в следующий свой приезд в Париж связаться с родственниками, но больше туда попасть не довелось, возникли другие проблемы... Чем питаться завтра, например, - засмеялся он. - Как заплатить за квартиру.
- Ну, даст бог, может быть, еще и съездите.
- Вряд ли. Ладно, хватит об этом. А вот нам и котлеты по-киевски несут...
Таня вдруг как-то примолкла, она не отрываясь глядела через плечо Дорохова в сторону двери. Он обернулся. В дверях ресторана стоял высокий седой человек с огромным шрамом через все лицо. Он тоже внимательно смотрел на Таню.
Таня отвела взгляд.
- Что вы так на него смотрели? - удивился Дорохов.
- Да это.., вроде бы знакомое лицо, - почему-то помрачнела Таня и принялась за котлету.
- Это владелец ресторана, бывший афганец, я видел его здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46