— Эх… Джамбулатов — хороший мужик.
— Может быть… Только он несколько человек завалил.
— Он воин… Кто кого сейчас не завалил? Ты, что ли, мало завалил?
— Я валил в рамках закона, — усмехнулся Алейников.
— Брось. Нет тут закона. И не будет. Тут или ты завалишь, или тебя… А Джамбулатов — мужчина. Он мстит.
— За отца.
— Да. И он один. Никого у него не осталось. Он должен умереть или убить их. И он убивал. Это вопрос чести… Теперь Мовсаровы будут делать все, чтобы убить его. Ведь он убил братьев Мовсаровых?
— Он.
— Мовсаровы в силе. Теперь они знают, где Руслан.
— И что ты предлагаешь? Отпустить его?
— Ничего не предлагаю. Кто я такой, чтобы предлагать? Я просто предупреждаю — будут неожиданности. Мовсаровы попытаются его убить…
— Я пообещал Руслану, что его переведут в Россию.
— Ну так поторопись.
— А чего ты печешься о нем?
— А я не говорил, что мы почти год в одной камере в этом самом райотделе при дудаевцах сидели? Сегодня его на расстрел ведут. Завтра меня… Послезавтра обоих… Потом оправдали, выпустили.
— Слышал об этой истории. — Алейников потушил сигарету о мешок с песком.
— Знаешь, Руслан мне как брат стал, пока мы сидели с ним вместе, — майор вздохнул. — Как брат… Когда приехал замминистра шариатской госбезопасности, нас к нему привели. Он на нас пьяным мутным взором смотрит: «Ну, кого в расход пустить? Выбирайте». Руслан сказал: «Стреляй меня…» Понимаешь, готов был жизнью пожертвовать за меня. Такое не забывается.
— Я понимаю.
— Слышь, Лев Владимирович, всю жизнь обязан буду. Надо что-то сделать для него.
— А что я могу?
— Да. Никто ничего не может. Винтики машины мы все, а не люди, — майор махнул рукой. — Ну что, по пиву? — Он взял свою сумку, которая стояла у его ног, и со стуком водрузил ее на стол.
— Коран не запрещает?
— Нет.
— Ты к начштабу сходи, — порекомендовал Алейников. — Ему после вчерашнего нужнее.
— Да? — Майор задумчиво посмотрел на него. Когда майор ушел, Алейников подошел к картотеке, которая осталась еще со старых времен и пополнялась при Дудаеве. Двое из братьев Мовсаровых, те, до кого не успел добраться Руслан, были там на видном месте в числе криминальных типажей. Алейников подозревал, что очень скоро о них услышит. Они начнут искать подходы, как рассчитаться со своим кровником.
Но услышал он о них даже раньше, чем рассчитывал. Часов в семь вечера появился начальник изолятора временного содержания.
— Лев Владимирович, тут такое дело, — он замялся.
— Что случилось?
— На моих ребят абреки вышли.
— Кто?
— Местные. Пять тысяч долларов обещали.
— За что?
— Чтобы троих человек в камеру к Джамбулатову впустить.
— Что?! — у Алейникова глаза полезли на лоб.
— Ну, они разберутся с ним. Подвесят аккуратно. И как самоубийство пройдет.
— И что?
— Наши отказались…
— Кто бы мог подумать, — саркастически произнес Алейников. — А что за абреки?
— Вот этот, — начальник изолятора ткнул толстым пальцем в фотографию одного из выживших братьев Мовсаровых, лежащую на столе. — Я его видел, когда он около отдела терся… Когда мои парни его послали по матушке, он пригрозил: пожалеете. Говорит, весь отдел взорвет…
— И чего вы его не задержали? Начальник ИВС только пожал плечами. Да, с этими ребятами не соскучишься. Алейников положил ладонь на фотографию старшего Мовсарова. Только штурма отдела и не хватало!

Глава 15
ЗВЕЗДНАЯ ДОРОЖКА

В камере было душно, но, в общем-то, привычно. В ней он просидел почти год. Тогда он был уверен — здесь его последний приют, край жизни, больше на этой земле его не ждет ничего. Только камера. Тесный двор. И пламя, вырвавшееся из ствола и выплюнувшее в его направлении кусок свинцовой смерти. И выхода не было видно никакого. Единственное развлечение — это когда его вытаскивали на допросы и мучили вопросами: почему он, чеченец, сотрудничал с русскими оккупантами, почему, когда подходили русские, не сжег, как было приказано, райотдел со всеми документами. Помнил он безумные глаза замминистра шариатской госбезопасности, когда тот с искаженным от ненависти лицом целился ему в лоб из никелированной подарочной «беретты». Руслан хорошо знал этого генерала, который до девяностого года был постовым милиционером-сержантом и его выгнали за взятки.
Почему его не убили? До сих пор Руслан задавал себе этот вопрос. Может, хотели соблюсти видимость законности. Или кто-то замолвил словечко, продлив его жизнь.
А сейчас? Сейчас он выберется отсюда? Или пора прекратить барахтаться и отдаться на волю волн?
Лежа на твердом лежаке, прикрытом влажным противным матрасом, Руслан смотрел в низкий потолок и вспоминал. Эти проклятые воспоминания теснились, без приглашения пробиваясь в сознание. И опять накатывало отчаяние и ощущение бессилия.
Он вспоминал, как на его землю пришла болезнь. Как она распространялась, подобно чуме. Хуже чумы. Чума пожирает тела, а эта болезнь пожирала души…
Чеченцы никогда не были слишком фанатичны в вере. Большинство мусульман в Чечне было традиционного ханифитского толка, они честно выполняли религиозные обряды, дошедшие от дедов и прадедов. Но, по большому счету, религиозные проблемы мало кого волновали. Пока не пришла напасть…
До этих мест докатилась мутная волн(а, которая идет по всему земному шару — исламский фундаментализм. На Кавказе, сначала осторожно, но с каждым месяцем все увереннее, начал утверждаться бородатый ваххабит.
Сперва Руслан не ощущал особой опасности. Он ждал, что эта волна разобьется о традиционные горские устои. С ваххабитами получилось иначе. Они шагали по Кавказу, с его безработицей, нерешенными социальными проблемами, откровенной нищетой и запущенностью молодого поколения, по дороге, выложенной долларами.
Несмотря на высшее милицейское образование и партбилет, сам Джамбулатов достаточно серьезно относился к исламу и даже в коммунистические времена исправно посещал мечеть, считая своим долгом свято выполнять заветы предков. В начале девяностых годов он все чаще стал замечать около мечетей собранных, строгих молодых людей, которые готовы были в любой момент весьма поверхностно, но с колоссальной самоуверенностью защищать истинные исламские ценности. Редко их познания выходили за рамки нескольких ярко изданных на хорошей бумаге ваххабитских брошюрок, однако эти люди были уверены, что именно им ведома истина в последней инстанции.
Сами ваххабиты обижались, когда их называли этим словом. Они предпочитали, чтобы их звали муваххидун — единобожники. Всех остальных, в том числе и мусульман, они зачисляли в язычники. Под прикрытием возрождения «истинного» ислама и единобожия они отметали все традиции, почитание предков, их могил. По ним получалось, что нет никакого смысла возводить гробницы святым и пророкам, совершать паломничество в Медину, Кербалу, Неджеф и другие святые места. В этом ваххабиты усматривают «ширк», или, иначе говоря, многобожие, идолопоклонство. «Все погребения святых должны быть разрушены. Тот, кто целует гробницу, является неверным. Монастыри должны быть снесены». По учению ваххабитов, все люди равны перед Аллахом и никто не может быть посредником между человеком и всемогущим. Никто, кроме Аллаха, не может знать и тайн человека, поэтому совершенно бесполезно обращать молитвы к святым или даже к самому пророку Мухаммеду, которого они приравняли к обыкновенному человеку. Последний якобы лишь в день Страшного суда получит право заступничества, поэтому молиться ему бесполезно. Они отрицают чтение сур из Корана, совершение маулутов, поминок. Кроме того, по их мнению, каждый правоверный может как ему заблагорассудится трактовать Коран и сунну.
Это своего рода протестантское течение в суннитском исламе возникло в восемнадцатом веке и было связано с объединительным движением арабов, направленным против господства на Аравийском полуострове турецких султанов-халифов. Арабам тогда была нужна агрессивная религия, ниспровергающая традиционные устои. Нужен был отчаянный вызов всему существующему порядку вещей. Нужны были лозунги, которые поведут за собой массы и взбаламутят души, где, как в ящике Пандоры, ждет своего часа объединяющий гнев, который так просто направить в нужное русло. Нужна была религия ниспровергателей и воинов. И ее создал мусульманский богослов Мухаммед-Ибн-Абд-Аль Ваххаб. В результате в Аравии возникло феодальное ваххабитское государство.
У ваххабитов все просто и ясно. Эта религия борьбы не признает никаких компромиссов. По ним чистый ислам, то есть такой, как его понимают ваххабиты, — единственно возможный ислам, неверные — не люди, они должны умереть. Мусульмане, не признающие чистого ислама, заблуждаются. Если они упорствуют в своих заблуждениях, они теряют право называться людьми и, значит, тоже автоматически лишаются права на жизнь. Вера может быть только одна. Трактовка ее может быть только одна. Родственные связи, тейпы, кодекс горцев Адат — все это не значит ничего. Сторонник чистого ислама может общаться с «нелюдьми», лишь когда это выгодно. Жалеть никого нельзя. Единственный аргумент, который чего-то стоит, — сила оружия. Оружием надо владеть хорошо.
Экспансия началась в начале девяностых. А в 1992 году Минюст России выдал свидетельство о регистрации Международной исламской организации спасения, штаб которой располагается в Саудовской Аравии и финансируется ею. Так в Москве стал действовать официальный штаб ваххабизма. Но главным его проводником в России стал Союз российских мусульман. Эмиссары из Пакистана и Саудовской Аравии двинули на Северный Кавказ и в традиционные мусульманские республики, где плодились центры изучения арабского языка и чистого ислама. Потекли деньги. Заработали типографии, и вскоре мечети были завалены хорошо изданной ваххабитской литературой. Некоторые исламские религиозные деятели откровенно продались, принародно признавая ваххабизм вполне правомерной формой ислама. Джамбулатов замечал, что в ваххабиты подалось немало людей, с которыми грешно преломить хлеб. И они очень быстро объявлялись муллами, внедрялись в мирные села и города, сея зерна раздора. Вскоре они уже настойчиво требовали свое место под солнцем и принялись за дележку действующих мечетей. При этом доходило, что в одной мечети служили два муллы и у каждого были свои прихожане. И — немыслимый позор — начались драки в мечетях!
Главным плацдармом в России для ваххабизма, полигоном, где прокатывались «истинные исламские» формы управления, стала Чечня. Это случилось после того, как к власти в девяностом году с легкой руки московских царедворцев пришли отпетые сепаратисты. Но работа велась по всей России. Уже к девяносто третьему году на основе мусульманских религиозных организаций в Башкирии, Татарстане, на Северном Кавказе и в других исламских регионах России вовсю заработали медресе с преподавателями из Саудовской Аравии, проповедующими чистый ислам. А эмиссары Хаттаба из слушателей отбирали желающих обучаться в лагерях боевиков в Чечне. Дошло до того, что под Питером стали возводить ваххабитскую мечеть.
Между тем исламские доллары гуляли по каким-то закоулкам современной российской жизни, в результате и политики, и журналисты открыто игнорировали опасность. Наоборот, газеты пестрели статьями, в которых гиены пера восторгались тем, что ваххабиты не пьют, не курят и ведут добропорядочный образ жизни, трудясь от заката до рассвета.
Джамбулатову было страшно наблюдать, как количество сторонников ваххабизма растет с каждым днем.
Первобытная сила, всесокрушающая мощь этого катящего по миру разрушительного цунами вовлекала в себя все больше человеческих жизней. В Чечне, вопреки распространенному мнению, в ваххабизм обращались вовсе не одни чеченцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44