А ведь в этом нет ничего сложного. Нужно только дослужиться до звания подполковника милиции, пройти службу в СОБРе, приземлиться на должность начальника разбойного отдела одной из областей центрального региона России и в очередной, который уже по счету раз на вопрос: «Ты согласен прогуляться в чистилище?», ответить: «Да». А иначе ответить не получится. Потому что не привык прятаться за чужими спинами.
И вот начинается твой, подполковник, путь в «зазеркалье». Он лежит через Москву, через аэропорт Чкаловский, через двухэтажное здание командного пункта авиации внутренних войск, где полковник в синей летной форме занесет тебя в полетный лист.
И застывший на взлетной полосе «Ан-26» — это твой борт, подполковник Алейников. Самолет кажется крошечным на фоне выстроившихся в ряд огромных «Ил-76», похожих на китов, дерзнувших не только выползти на землю, но и попытаться подняться в небо.
На посадку в маленькую турбовинтовую машину выстраивается очередь. Среди отлетающих — несколько груженных разнообразным оружием специального назначения бойцов в новеньких, только что со склада, комбезах без знаков различия — элитная группа спецназа внутренних войск. А еще в полетном листе нашлось место для полковника-красавца с изуродованным жуткими шрамами лицом и двух пышнотелых, ярко одетых теток непонятного происхождения — скорее всего родственниц каких-то военных шишек, которых дешевле докинуть попутным бортом.
Когда самолет взмывает над подмосковными лесами, в голову назойливо, холодными змеями лезут мысли — а может, это не самолет вовсе, а лодка Харона, которая перевозит тебя туда, откуда возврата не будет.
А потом — посадка в Ростове, где «левых» теток встречает генерал на черной «Волге», изнурительные часы ожидания на жаре. И новые спутники — три похожих друг на друга, прокопченных южным солнцем, продубленных чеченской пылью капитана внутренних войск.
Опять взлет. Посадка в Моздоке.
Моздок — это еще не преисподняя. Это ее врата. «Ан-26» застывает на полосе, вдоль которой выстроились в ряд армейские вертолеты. С другой полосы резко уходят в воздух штурмовики. Они летят в «Зазеркалье», в параллельный мир, чтобы сеять в ущельях смерть…
Бронепоезд Моздок — Гудермес. Грязный плацкартный вагон, куда нет доступа никому, кроме военных. Нервы натянуты до предела. Бронепоезда время от времени взрывают. Идет фугасная война, и воображение услужливо прокручивает «кино» — скрежет колес, удар, брызги стекол, гнущийся металл и чернота… Но волю воображению давать нельзя. Воображение надо дисциплинировать. Кисейным барышням здесь не выжить.
За грязным окном вагона — ненавистная зеленка, убогие поселки, редкие машины на разбитых дорогах.
— Все, Чечня, — говорит сидящий рядом с Алейниковым и уничтожающий уже третью бутылку пива полковник-летчик.
Знакомое ощущение — будто рвешь струну, и она с неслышимым, но ощутимым, продирающим до печенок звоном лопается. За тобой будто закрывается тяжелый шлагбаум, отделяя тебя от прошлого. Граница другого мира пересечена.
«Я вернулся!»
В Гудермесе в компании с воронежскими милиционерами, прибывшими из Моздока, Алейников пешком добрался до здания УВД по Чеченской Республике. Перед зданием толпился туземный люд — просители, жалобщики. Постовой внимательно изучил удостоверения и распахнул низкие ворота.
Просторный двор, огороженный высоким бетонным забором, был заставлен милицейскими «уазиками», грузовиками, бронетехникой. Люди, прячась от жары, держались в тени.
Отдел по организации деятельности (ООД) временных отделов внутренних дел располагался на первом этаже. Алейников бывал здесь не раз, поэтому уверенно направился в помещение криминальной службы ООД. Весь личный состав был немилосердно утрамбован в паре кабинетов. Там же, на расставленных вдоль стен стульях, уютно подложив под бок вещмешки, как правило, долго ждали своей участи командированные, транзитники, прилетающие и отлетающие.
Алейников зашел в просторную комнату. Несколько старых, изрезанных ножами желтых канцелярских столов были заставлены компьютерами, здесь же был факс, здоровенный, безнадежно устаревший и дышащий на ладан ксерокс и московский прямой телефон с выходом на коммутатор МВД.
В кабинете царила вечная суета. Сухощавый седой капитан в застиранном зелено-желтом комбезе кричал в микрофон:
— Военные клянутся — вертушка будет! Вклинивались голоса по рации:
— Нападение на колонну — дайте поддержку!.. У нас три трехсотых — нужно срочно эвакуировать!
Все до боли знакомо. Здесь абсолютно другое измерение: события то тянутся медленно, как сдерживаемый сигналами семафоров поезд, то припускают, как ошпаренные скакуны. В отдел стекается вся информация с Чечни. Алейникову были знакомы эти роковые цифры войны. «Трехсотый» — раненый. «Двухсотый» — гроб на Родину и салют на могиле, а также страховка и пенсия родным. Здесь жизнь и смерть давно живут рядом и ходят друг к другу в гости…
— Подполковник Алейников, — представился он одному из офицеров, набивающему что-то на компьютере. — Новый заместитель начальника Нижнетеречного временного отдела.
— Да, — рассеянно закивал тот, отрываясь от компьютера, на мониторе которого была выведена сводка происшествий за неделю. — Нам о вас сообщили… Сейчас появится Спутник-второй. Переговорить хочет. Вон, присаживайтесь, — он кивнул на стоящие в рядок стулья.
— Хорошо, — кивнул Алейников. Устроиться на стуле он не успел.
— Алейников, братишка!
Его схватили, закружили, заколотили по спине.
— Кузьмич! — с искренней радостью Алейников стиснул в объятиях крепкого, похожего на колобка, лысого, в комбезе и с болтающейся на поясе кобурой со «стечкиным» полковника из Главного управления уголовного розыска российского МВД. — Тебя какими судьбами?
— Я здесь Спутник-два.
— Ага. Начальник криминальной милиции Чечни.
— Во-во. Второй месяц кукую. Весь в мыле, грязи и крови .
— Мы с тобой только здесь встречаемся, — покачал головой Алейников. — Приезжай ко мне. Будет банька, девочки — примем, как надо…
— Сначала отсюда выбраться надо. Не всем удается… Как же ты от СОБРа в розыск прибился?
— Заложника освобождали, — нехотя произнес Алейников, которому воспоминания удовольствия не доставляли. — Вот я на себя чужую пулю и принял… Оклемался, но с СОБРом расстался. Усталость металла. А тут жена еще подбила к себе на родину перебираться. Там квартира трехкомнатная в центре города. Перевелся.
— А тебя тут хорошо помнят…
— Кто? Враги? Друзья?
— И те, и другие.
— Еще бы. Можно сказать, вторая родина.
— Владимирыч, машина за тобой из твоего временного отдела придет где-то в три часа. Учти, в шесть блокпосты закрываются.
— Знаю… Как ты тут?
— Всяко бывает… Вон, вчера рванули фугас под главой Шалинской администрации. Я поехал с саперами на место происшествия. Они стали осматривать местность. Метрах в двадцати передо мной на мину и напоролись.
— Двухсотые?
— Два двухсотых… Бывает..
— Бывает, — кивнул Алейников.
— У тебя район спокойный. Спальный. Там вроде как договор с местными — мы их особо не трогаем, и бандиты там сильно не шалят. Но фугасы все-таки ставят. И постреливают.
— Нам не привыкать.
— Твой предшественник как раз на фугас налетел. Машина вдребезги. Как жив остался…
— Я его дома видел. Приходит в себя.
— Хорошо… Значит так, у тебя в районе несколько больных проблем Бензин левый — это как везде. Вокруг бензина шуры-муры. Деньги большие, на этой почве менты и вояки потихоньку коррумпируются. А тут еще посевная на носу. А там техника, зерно — все прут без зазрения совести. И Сережа там пошаливает.
— Какой Сережа?
— Да есть там. Местная крутизна. Глава местных ваххабитов.
— Кличка?
— Фамилия. Сергей Синякин. Русский, гаденыш. Чистокровный…
— Помню, — нахмурился Алейников. — Был такой. Но лично не встречались.
— Он уже несколько лет в федеральном розыске. Еще за ставропольские дела. И таится где-то змеей подколодной, сука такая… И еще — агентурную информацию получили. Хромой вроде решил двигать из Грузии в родные края.
— Ха, — всплеснул руками Алейников. — Сам Султан Даудов. Вот бы кого увидеть.
— Что он тут забыл — не понимаю.
— Главное, мы его не забыли, — с угрозой произнес Алейников.
Глава 4
МЕСТЬ
Ваха вжал приклад автомата в плечо, тщательно прицелился, мягко, как учили, потянул спусковой крючок.
— Пу! — крикнул он.
Ваха всегда наслаждался ощущением, когда отдача вдавливает приклад в плечо — мягко, ласково. А потом вылетает посланная твоим пальцем смерть. И высшее наслаждение, когда она находит свою цель и враг падает, захлебываясь кровью. Это не сравнимо ни с чем! Патронов на его век хватит. И врагов тоже.
— Пу! — еще раз воскликнул он, досадуя на то, что хозяин запретил палить и после нажатия на спусковой крючок не бьет по ушам гром выстрела.
Он обхватил автомат за ствол, поудобнее уселся на проржавелой, вросшей глубоко в землю, прикрытой холщовой тряпкой кабине трактора и томно потянулся. Сегодня было жарковато, но деревья дарили благословенную тень. И в холодной речке, питаемой бьющими из недр ключами, охлаждались две пластмассовые бутылки с очаковским пивом, которые сегодня с утра купили в станице по пятьдесят рублей. Джохар как раз отправился за одной из них.
Ваха жадно сглотнул, предвкушая, как сейчас пиво потечет по его губам, как польется в рот. Это хорошо. Но могло быть еще лучше, если бы… Ох, лучше не думать… Все дело в том, что жизнь полосатая. То хорошо, то плохо. Например, еще пару дней назад Ваха был вполне доволен жизнью. А перед этим было совсем плохо, так что думал — не выжить.
На его лоб легла тень, когда он вспомнил события, уже ставшие страшным прошлым. Никто не верил, что русские отважатся на вторую чеченскую кампанию. Не верили даже тогда, когда Басаев с Хаттабом ринулись на Дагестан, а потом откатились, неся серьезные потери. Не верили, и когда русские самолеты бомбили лагеря воинов ислама. Но русские колонны перешли границу, и Ваха ощутил, что привычный мир закачался, как при землетрясении, и по нему змейками поползли трещины. Ваха вовсе не обладал несгибаемой волей, достойной истинного воина ислама. И ему больше нравилось стрелять самому, чем сидеть под канонадой с заложенными ушами и с ужасом видеть, как местность ровняют установки залпового огня «Град», а 152-миллиметровые орудия сносят с шоссе, как будто те бумажные, грузовики с боевиками.
Ох как было жутко. И обидно! Ведь он привык ощущать себя с братьями по вере хозяевами жизни. И вот настала пора почувствовать, каково это — быть загнанной дичью. На этот раз русские взялись за дело методично, с размахом, и, кажется, не собирались отступать.
Федералы без труда заняли равнинную часть Чечни, легко разнеся в пыль все укрепления, которые строились на протяжении последних лет, и привычно завязли сначала в Грозном, а потом в Аргунском ущелье, охаживая время от времени его склоны вакуумными бомбами. Мужчины ушли в горы, опасаясь, что русские поступят так, как поступили бы они на их месте — будут жестоко добивать врага. Но иваны в очередной раз показали свою слабость. Никаких репрессий не последовало Зато была принародно объявлена амнистия. И перед тем, как уходить из Чечни, Хромой построил своих людей и вывел из строя несколько человек, среди которых был и Ваха. У Вахи засосало под ложечкой, когда хозяин ткнул в него кривым длинным пальцем. За этим жестом могло последовать что угодно — удары палками за нарушение дисциплины или даже расстрел. Но хозяин просто сказал:
— На вас у русских нет доказательств. Вы спускаетесь с гор, идете в милицию. Говорите, что раскаялись и хотите жить мирно. Вам будут задавать вопросы, но это не страшно. Потом вас отпустят И вы будете ждать своего часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
И вот начинается твой, подполковник, путь в «зазеркалье». Он лежит через Москву, через аэропорт Чкаловский, через двухэтажное здание командного пункта авиации внутренних войск, где полковник в синей летной форме занесет тебя в полетный лист.
И застывший на взлетной полосе «Ан-26» — это твой борт, подполковник Алейников. Самолет кажется крошечным на фоне выстроившихся в ряд огромных «Ил-76», похожих на китов, дерзнувших не только выползти на землю, но и попытаться подняться в небо.
На посадку в маленькую турбовинтовую машину выстраивается очередь. Среди отлетающих — несколько груженных разнообразным оружием специального назначения бойцов в новеньких, только что со склада, комбезах без знаков различия — элитная группа спецназа внутренних войск. А еще в полетном листе нашлось место для полковника-красавца с изуродованным жуткими шрамами лицом и двух пышнотелых, ярко одетых теток непонятного происхождения — скорее всего родственниц каких-то военных шишек, которых дешевле докинуть попутным бортом.
Когда самолет взмывает над подмосковными лесами, в голову назойливо, холодными змеями лезут мысли — а может, это не самолет вовсе, а лодка Харона, которая перевозит тебя туда, откуда возврата не будет.
А потом — посадка в Ростове, где «левых» теток встречает генерал на черной «Волге», изнурительные часы ожидания на жаре. И новые спутники — три похожих друг на друга, прокопченных южным солнцем, продубленных чеченской пылью капитана внутренних войск.
Опять взлет. Посадка в Моздоке.
Моздок — это еще не преисподняя. Это ее врата. «Ан-26» застывает на полосе, вдоль которой выстроились в ряд армейские вертолеты. С другой полосы резко уходят в воздух штурмовики. Они летят в «Зазеркалье», в параллельный мир, чтобы сеять в ущельях смерть…
Бронепоезд Моздок — Гудермес. Грязный плацкартный вагон, куда нет доступа никому, кроме военных. Нервы натянуты до предела. Бронепоезда время от времени взрывают. Идет фугасная война, и воображение услужливо прокручивает «кино» — скрежет колес, удар, брызги стекол, гнущийся металл и чернота… Но волю воображению давать нельзя. Воображение надо дисциплинировать. Кисейным барышням здесь не выжить.
За грязным окном вагона — ненавистная зеленка, убогие поселки, редкие машины на разбитых дорогах.
— Все, Чечня, — говорит сидящий рядом с Алейниковым и уничтожающий уже третью бутылку пива полковник-летчик.
Знакомое ощущение — будто рвешь струну, и она с неслышимым, но ощутимым, продирающим до печенок звоном лопается. За тобой будто закрывается тяжелый шлагбаум, отделяя тебя от прошлого. Граница другого мира пересечена.
«Я вернулся!»
В Гудермесе в компании с воронежскими милиционерами, прибывшими из Моздока, Алейников пешком добрался до здания УВД по Чеченской Республике. Перед зданием толпился туземный люд — просители, жалобщики. Постовой внимательно изучил удостоверения и распахнул низкие ворота.
Просторный двор, огороженный высоким бетонным забором, был заставлен милицейскими «уазиками», грузовиками, бронетехникой. Люди, прячась от жары, держались в тени.
Отдел по организации деятельности (ООД) временных отделов внутренних дел располагался на первом этаже. Алейников бывал здесь не раз, поэтому уверенно направился в помещение криминальной службы ООД. Весь личный состав был немилосердно утрамбован в паре кабинетов. Там же, на расставленных вдоль стен стульях, уютно подложив под бок вещмешки, как правило, долго ждали своей участи командированные, транзитники, прилетающие и отлетающие.
Алейников зашел в просторную комнату. Несколько старых, изрезанных ножами желтых канцелярских столов были заставлены компьютерами, здесь же был факс, здоровенный, безнадежно устаревший и дышащий на ладан ксерокс и московский прямой телефон с выходом на коммутатор МВД.
В кабинете царила вечная суета. Сухощавый седой капитан в застиранном зелено-желтом комбезе кричал в микрофон:
— Военные клянутся — вертушка будет! Вклинивались голоса по рации:
— Нападение на колонну — дайте поддержку!.. У нас три трехсотых — нужно срочно эвакуировать!
Все до боли знакомо. Здесь абсолютно другое измерение: события то тянутся медленно, как сдерживаемый сигналами семафоров поезд, то припускают, как ошпаренные скакуны. В отдел стекается вся информация с Чечни. Алейникову были знакомы эти роковые цифры войны. «Трехсотый» — раненый. «Двухсотый» — гроб на Родину и салют на могиле, а также страховка и пенсия родным. Здесь жизнь и смерть давно живут рядом и ходят друг к другу в гости…
— Подполковник Алейников, — представился он одному из офицеров, набивающему что-то на компьютере. — Новый заместитель начальника Нижнетеречного временного отдела.
— Да, — рассеянно закивал тот, отрываясь от компьютера, на мониторе которого была выведена сводка происшествий за неделю. — Нам о вас сообщили… Сейчас появится Спутник-второй. Переговорить хочет. Вон, присаживайтесь, — он кивнул на стоящие в рядок стулья.
— Хорошо, — кивнул Алейников. Устроиться на стуле он не успел.
— Алейников, братишка!
Его схватили, закружили, заколотили по спине.
— Кузьмич! — с искренней радостью Алейников стиснул в объятиях крепкого, похожего на колобка, лысого, в комбезе и с болтающейся на поясе кобурой со «стечкиным» полковника из Главного управления уголовного розыска российского МВД. — Тебя какими судьбами?
— Я здесь Спутник-два.
— Ага. Начальник криминальной милиции Чечни.
— Во-во. Второй месяц кукую. Весь в мыле, грязи и крови .
— Мы с тобой только здесь встречаемся, — покачал головой Алейников. — Приезжай ко мне. Будет банька, девочки — примем, как надо…
— Сначала отсюда выбраться надо. Не всем удается… Как же ты от СОБРа в розыск прибился?
— Заложника освобождали, — нехотя произнес Алейников, которому воспоминания удовольствия не доставляли. — Вот я на себя чужую пулю и принял… Оклемался, но с СОБРом расстался. Усталость металла. А тут жена еще подбила к себе на родину перебираться. Там квартира трехкомнатная в центре города. Перевелся.
— А тебя тут хорошо помнят…
— Кто? Враги? Друзья?
— И те, и другие.
— Еще бы. Можно сказать, вторая родина.
— Владимирыч, машина за тобой из твоего временного отдела придет где-то в три часа. Учти, в шесть блокпосты закрываются.
— Знаю… Как ты тут?
— Всяко бывает… Вон, вчера рванули фугас под главой Шалинской администрации. Я поехал с саперами на место происшествия. Они стали осматривать местность. Метрах в двадцати передо мной на мину и напоролись.
— Двухсотые?
— Два двухсотых… Бывает..
— Бывает, — кивнул Алейников.
— У тебя район спокойный. Спальный. Там вроде как договор с местными — мы их особо не трогаем, и бандиты там сильно не шалят. Но фугасы все-таки ставят. И постреливают.
— Нам не привыкать.
— Твой предшественник как раз на фугас налетел. Машина вдребезги. Как жив остался…
— Я его дома видел. Приходит в себя.
— Хорошо… Значит так, у тебя в районе несколько больных проблем Бензин левый — это как везде. Вокруг бензина шуры-муры. Деньги большие, на этой почве менты и вояки потихоньку коррумпируются. А тут еще посевная на носу. А там техника, зерно — все прут без зазрения совести. И Сережа там пошаливает.
— Какой Сережа?
— Да есть там. Местная крутизна. Глава местных ваххабитов.
— Кличка?
— Фамилия. Сергей Синякин. Русский, гаденыш. Чистокровный…
— Помню, — нахмурился Алейников. — Был такой. Но лично не встречались.
— Он уже несколько лет в федеральном розыске. Еще за ставропольские дела. И таится где-то змеей подколодной, сука такая… И еще — агентурную информацию получили. Хромой вроде решил двигать из Грузии в родные края.
— Ха, — всплеснул руками Алейников. — Сам Султан Даудов. Вот бы кого увидеть.
— Что он тут забыл — не понимаю.
— Главное, мы его не забыли, — с угрозой произнес Алейников.
Глава 4
МЕСТЬ
Ваха вжал приклад автомата в плечо, тщательно прицелился, мягко, как учили, потянул спусковой крючок.
— Пу! — крикнул он.
Ваха всегда наслаждался ощущением, когда отдача вдавливает приклад в плечо — мягко, ласково. А потом вылетает посланная твоим пальцем смерть. И высшее наслаждение, когда она находит свою цель и враг падает, захлебываясь кровью. Это не сравнимо ни с чем! Патронов на его век хватит. И врагов тоже.
— Пу! — еще раз воскликнул он, досадуя на то, что хозяин запретил палить и после нажатия на спусковой крючок не бьет по ушам гром выстрела.
Он обхватил автомат за ствол, поудобнее уселся на проржавелой, вросшей глубоко в землю, прикрытой холщовой тряпкой кабине трактора и томно потянулся. Сегодня было жарковато, но деревья дарили благословенную тень. И в холодной речке, питаемой бьющими из недр ключами, охлаждались две пластмассовые бутылки с очаковским пивом, которые сегодня с утра купили в станице по пятьдесят рублей. Джохар как раз отправился за одной из них.
Ваха жадно сглотнул, предвкушая, как сейчас пиво потечет по его губам, как польется в рот. Это хорошо. Но могло быть еще лучше, если бы… Ох, лучше не думать… Все дело в том, что жизнь полосатая. То хорошо, то плохо. Например, еще пару дней назад Ваха был вполне доволен жизнью. А перед этим было совсем плохо, так что думал — не выжить.
На его лоб легла тень, когда он вспомнил события, уже ставшие страшным прошлым. Никто не верил, что русские отважатся на вторую чеченскую кампанию. Не верили даже тогда, когда Басаев с Хаттабом ринулись на Дагестан, а потом откатились, неся серьезные потери. Не верили, и когда русские самолеты бомбили лагеря воинов ислама. Но русские колонны перешли границу, и Ваха ощутил, что привычный мир закачался, как при землетрясении, и по нему змейками поползли трещины. Ваха вовсе не обладал несгибаемой волей, достойной истинного воина ислама. И ему больше нравилось стрелять самому, чем сидеть под канонадой с заложенными ушами и с ужасом видеть, как местность ровняют установки залпового огня «Град», а 152-миллиметровые орудия сносят с шоссе, как будто те бумажные, грузовики с боевиками.
Ох как было жутко. И обидно! Ведь он привык ощущать себя с братьями по вере хозяевами жизни. И вот настала пора почувствовать, каково это — быть загнанной дичью. На этот раз русские взялись за дело методично, с размахом, и, кажется, не собирались отступать.
Федералы без труда заняли равнинную часть Чечни, легко разнеся в пыль все укрепления, которые строились на протяжении последних лет, и привычно завязли сначала в Грозном, а потом в Аргунском ущелье, охаживая время от времени его склоны вакуумными бомбами. Мужчины ушли в горы, опасаясь, что русские поступят так, как поступили бы они на их месте — будут жестоко добивать врага. Но иваны в очередной раз показали свою слабость. Никаких репрессий не последовало Зато была принародно объявлена амнистия. И перед тем, как уходить из Чечни, Хромой построил своих людей и вывел из строя несколько человек, среди которых был и Ваха. У Вахи засосало под ложечкой, когда хозяин ткнул в него кривым длинным пальцем. За этим жестом могло последовать что угодно — удары палками за нарушение дисциплины или даже расстрел. Но хозяин просто сказал:
— На вас у русских нет доказательств. Вы спускаетесь с гор, идете в милицию. Говорите, что раскаялись и хотите жить мирно. Вам будут задавать вопросы, но это не страшно. Потом вас отпустят И вы будете ждать своего часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44