— Поехали. Покатаемся. Тебе будет интересно… «Нива» мчалась через степь по каким-то ухабам. Уже стемнело, и Джамбулатов потерял ориентацию. Сзади сопел сопливым носом молоденький боевик Ибрагим. Рябой Хожбауди гладил автомат и что-то напевал под нос.
Машина затормозила. Эта кошара напоминала предыдущую, только была меньше и запущеннее. Их встретили двое незнакомых Джамбулатову абреков — Пошли, — кивнул Синякин и обернулся к помощникам. — Ведите сопляка.
Во двор вывели худющего, в оборванной форме, качающегося от голода солдата, совсем мальчишку. На лице его были кровоподтеки, на руках — следы от ожогов сигарет.
— Смотри, — кивнул на него Синякин. — Завоеватель. Пришел покорять горцев…
Солдатик будто не слышал этих слов. Он перестал обращать внимание на окружающее. В его глазах застыла тупая боль и отрешенность.
Синякин обернулся к Джамбулатову:
— Убей!
— Не понял, — произнес Джамбулатов.
— Убей. Это же не человек! Посмотри на него. Ни гордости. Ни мысли, что можно сопротивляться, а не идти, как овца, на убой.
Синякин вытащил из кобуры на поясе пистолет Макарова, снял с предохранителя, передернул затвор, протянул Джамбулатову:
— Ну же, мент. Давай!
Джамбулатов обернулся и увидел, что один из абреков снимает все это на видеокамеру.
— Стреляй! — крикнул Синякин. Джамбулатов взял пистолет. Сжал рукоятку, она была ребристая и влажная. Потом опустил ствол.
— Знаешь, Синякин, я в детей не стреляю.
— Убью тебя — прошипел Синякин — Убивай, — пожал плечами Джамбулатов. Синякин кивнул Ибрагимка шмыгнул носом, высморкался, зажав ноздрю, прямо на землю, вытащил из кобуры пистолет и нажал на спусковой крючок. Прогрохотал оглушительный выстрел.
— У-я-а!!! — победно завопил Ибрагимка, глядя, как солдат рухнул и тело его задергалось в конвульсиях. Синякин тоже улыбался. Джамбулатов сухо спросил:
— Все?
— Пока да, — ответил Синякин. — Видеозапись есть. На ней ты с пистолетом. Нормально смонтируем. Все поверят, что ты убил.
— Зачем эти хитрушки?
— Гарантия.
— Ах гарантия… — Джамбулатов обернулся и пошел прочь, ожидая, что ему выстрелят в спину.
— Ты далеко? — спросил Синякин. Джамбулатов не ответил.
— Иди в машину.. Я кому сказал?! Стреляю! Джамбулатов замер. Обернулся, стараясь не смотреть в глаза Синякину, у которого судорогой сводило лицо все сильнее, веко дергалось, а на лице был жутковатый оскал. Руслан, ощущая, как внутри поднимается тошнота, сел в «Ниву». Синякин устроился на водительском месте и резко сорвал машину с места.
— Что такой скучный? — спросил он, веко его дергалось меньше, но кривая улыбка не желала сходить с губ.
— Ты был не прав, — сказал Джамбулатов — Конечно, не прав, — легко согласился Синякин. — Глупо портить материал, когда из него можно извлечь пользу. Но я люблю иногда совершать нелогичные поступки. Они делают жизнь не такой скучной.

Глава 27
ПАСЬЯНС СМЕРТИ

Тяжелые ворота открылись. Омоновец с автоматом на плече, висящем стволом вниз, кивнул:
— Проезжайте…
Машины въехали на территорию, где располагался Таргунский ВОВД.
Начальник временного отдела, подтянутый, жилистый, со строгим узким лицом, придававшим ему сходство с птицей, одетый в пятнистый военный камуфляж, поднялся со стула и крепко пожал руку.
— Бандита привез, — сообщил Алейников, присаживаясь на стул. — Дает раскладку на ваших местных бандюганов.
— Знаю. Мне докладывал мой первый заместитель, — кивнул начальник Таргунского ВОВД, садясь за стол на фоне большой, кустарно изготовленной из ватманских листов карты района. — Не беспокойтесь, приспособим его к делу. Много вопросов по этому поселку.
— Значит, мы попали в точку.
— Спасибо за помощь… Уже шестой час. Блокпосты в шесть закрываются. Я дам команду — вас разместят в расположении. Ужин — в семь.
— Годится.
В кабинет вошел худой подполковник в темных очках, поздоровался:
— Лев Владимирыч, здорово.
— Здорово.
Они познакомились в Гудермесе на совещании начальников районных служб криминальной милиции. Тогда и обговорили все насчет боевика.
— Обеспечьте коллег всем, чем надо, — велел начальник ВОВД. — Машины — в парк, бензина залить. Людей разместить. Накормить.
— Понял… Они вышли.
— Две недели осталось, — сказал начальник Таргунской криминален. — И домой, — блаженно протянул он.
— Тяжело пришлось? — спросил Алейников.
— Всяко бывало.
Спасибо командиру — организовал службу как надо За командировку ни одной потери… Тьфу-тьфу, — начальник Таргунской криминалки постучал по перилам. — Хотя стреляют по отделу каждый день… Днем они мирные жители, вечером запрятанный автомат вытащат — и давай шмалять.
— Коварный народ, — усмехнулся Алейников.
— И еще горы рядом. Ущелье это чертово! Там затаилось немало поганцев. По ним артиллерия, вертолеты, спецназ ГРУ работает, иногда довольно эффективно, только пух и перья летят. Спецназовцы какую-нибудь банду в расход пустят, так на следующий день обстрел райотдела или фугас на дороге.
— Это чтобы у нас головокружения от успехов не было.
— Из Грузии через ущелье бандиты валят. Конечно, не в таких масштабах, как раньше, но достаточно. Солнечная Грузия — рассадник чеченского терроризма.
— Грузины считают, что смогут этих ублюдков удержать в узде, чтобы те воевали против России, — усмехнулся Алейников.
— Ну да. Только не понимают, что чеченцы рано или поздно поймут, что есть место, где воевать куда проще, безопасней, — это Грузия. Она вообще ни с кем воевать не в состоянии, и тут им приснится каюк, и поползут на брюхе к русскому царю умолять помочь против басурман. А мы опять поможем, потому что цари русские добрые, — вздохнул начальник Таргунской криминалки. — Бог мой, как я все это ненавижу… Домой. К безобидным нашим разбойникам, ворам и убийцам. Представь, я здесь русских бандитов ностальгически возлюбил.
— Да, есть с чем сравнить.
— Во-во… Скоро домой, — повторял начальник Таргунской криминалки как заклинание, отлично понимая, что на войне две недели — это очень много. Пуле не нужны дни. Ей достаточно долей секунды…
Расположение отдела мало чем отличалось от других ему подобных. Тот же бетонный забор. Та же спираль Бруно. Те же блоки перед въездом, мешки на окнах, дневальные с автоматами. Обычное временное расположение временного отдела.
Во дворе шла игра в футбол, слышались ободряющие крики болельщиков, свист и крики. На спортплощадке тягали двухпудовые гири два амбала. Кто-то крутил «солнце» на турнике, Алейников определил, что работает парнишка на уровне кандидата в мастера по гимнастике.
— Так, омоновцев в ОМОН — братва общий язык найдет, — начал распределять гостей начальник Таргунской криминалки. — Тебя, Владимирыч, с твоими операми — в свободную комнату. Мы группу послали на территорию работать… Водителям место тоже найдем… Ну, мне пора на службу. Вечером соберемся, чуток смажем начинание наше.
— Годится, — кивнул Алейников, проходя в душную комнату с двухъярусными кроватями.
Конечно же, стены были обклеены обнаженными красавицами и царил все тот же незатейливый быт странного состояния то ли войны, то ли мира…
Алейников взял с полки книгу — какой-то легкий американский боевичок, на обложке которого какой-то рэмбо, немилосердно нагруженный всеми видами стрелкового оружия. Отбросил книгу. Повалился на кровать, застеленную синим солдатским одеялом. Через полчаса старшина принес чистую постель.
— Спасибо, — поблагодарил Алейников. Он решил было выйти, подышать свежим воздухом. Потом раздумал. Глаза слипались. Мелкий брат тоже свернулся калачикам и задремал. Он, как солдат-первогодок, мог спать в любых условиях.
Случайность — это иголка, которой кто-то вышивает узор жизни людей. И в узловых моментах судьбы именно случайности определяют, кому жить и кому умереть. Тогда каждое движение, каждый вздох становятся жизненно важными. В конце концов, на первый взгляд, какая разница — какую комнату тебе дали, чтобы провести в ней ночь? А разница, оказывается, гигантская. Комната на юг — жизнь… А комната на север…
Алейникову показалось, что обрушился небосвод. Посыпались стекла и штукатурка.
Секунда… И еще более громкий взрыв потряс здание, которое, казалось, просто обязано было обрушиться и похоронить всех под своими обломками. Но оно устояло.
Алейников был на ногах уже после первого взрыва — в руке автомат, сознание автоматически просчитывает ситуацию и направлено на одно — как выжить, когда кто-то решил, что ты должен умереть.
Он сразу понял, что случилось нечто по-настоящему страшное…
Позже, когда все эти события отойдут в прошлое и про погибающих сейчас людей станут говорить в прошедшем времени, все уложится в казенные строки материалов расследования.
«19 часов 40 минут. Автомашина „Урал“ при подъезде к отвилке дороги, ведущей к Таргунскому ВОВД, резко свернула и, набирая скорость, стала приближаться к шлагбауму КПП на въезде в отдел. Сотрудники, несущие службу на КПП, открыли огонь на поражение. „Урал“, проломив ограждение из шлагбаума и решетчатых ворот, стал снижать скорость…»
Били по проклятому «Уралу» с трех стволов. Омоновцы были крученые и отлично понимали, что происходит. Им не нужно было объяснять, что заряженную смертью машину нужно остановить во что бы то ни стало… Изрешеченный пулями водитель и не надеялся выжить в этой передряге. Он шел в свой последний бой с именем Аллаха на устах и намеревался погибнуть как воин, унеся в могилу как можно больше неверных. Он повалился на сиденье, захлебнувшись кровью, но педаль была предварительно заклинена, и мощный, тяжелый армейский грузовик продолжал свое смертоносное движение…
«19 часов 41 минута. „Урал“, проломив следующее ограждение, состоящее из рифленого металлического листа, въехал на территорию отдела и остановился между корпусами…»
На улице было полно народа. Футбольный матч не закончился, да и спортсмены все тягали свои гири. Еще не до конца понимая, что происходит, люди смотрели на влетевшую на территорию машину. Они были обречены. Им все равно было не успеть. Взрывное устройство активизировалось. И плеснуло пламя…
«От мощного взрыва все постройки в радиусе 40 метров от эпицентра взрыва были полностью разрушены. От взрыва отключилась электроэнергия, пропала проводная связь, загорелась Р-142».
Алейников кашлял и тряс головой В ушах будто были затычки, и звуки с трудом пробивались через них. Но вроде никаких серьезных повреждений, ничего не поломано, не отбито.
Пыль стояла столбом. Дым ел глаза. Продолжали осыпаться куски штукатурки, и откуда-то сверху, с разбитой полки, шурша, сыпался сахарный песок. И над всем этим повисли крики безумной боли.
— Выбираемся, — дернул он за руку тоже исходившего кашлем Мелкого брата. — Да живее!
Они выбрались в коридор, и за их спиной с грохотом обрушился здоровенный кусок штукатурки.
— Бери! — кивнул Алейников Мелкому брату на капитана, закатившего глаза, — его ноги были перебиты. — Тащим!
Они пробирались по лестнице, которая угрожающе раскачивалась. И тут послышался треск. Это хором заработали пулемет и несколько автоматов.
«19 часов 42 минуты. Начался массированный обстрел территории и здания ВОВД со стороны промзоны, сахарного завода и строящегося здания. В 19 часов 42 минуты открыт ответный огонь…»
Алейников спускался с Мелким братом по лестнице, волоча раненого капитана. Они выбрались на воздух, который тоже был наполнен здесь запахами пыли, гари. Алейников огляделся и увидел, что их крыло здания уцелело. Стена соседнего крыла обрушилась, обнажилось содержимое комнат, как будто с кита сорвали кожу, выставив напоказ изуродованные внутренности.
После этого память его сохранила какие-то куски, и порядок того кошмара восстанавливался в сознании с трудом Осталось в памяти больше то, что было второстепенным — бетонное крошево, мелкая пыль на зубах… Развороченная, смятая пожарная машина… Заваленное обломками тело… Стеклянные, смотрящие вверх зрачки лежащего на спине сержанта… И назойливый стрекот автоматов, в который вклинивался грохот ручного пулемета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44