Хромой лучше других знал, что пора отрабатывать миллионы долларов, которые пришли от арабских братьев на разжигание джихада. И надо успеть воспользоваться моментом, когда Россия слаба и деморализована прошлым поражением. Ведь ненавистная империя имеет обыкновение неожиданно для тех, кто уже списал ее со счетов, подниматься с колен и сметать всех и все на своем пути. Сейчас, чем шайтан не шутит, может, и удастся поджечь весь Кавказ, и тогда ненавистная страна начнет разваливаться на кровоточащие куски, умываться кровью, и Чечня получит долгожданный выход к Каспию, к Военно-Грузинской дороге. А там недалеко и до создания исламского кавказского государства.
Впрочем, Хромой обычно не уносился в своих мечтах столь далеко. Он, прагматик до мозга костей, принадлежал к числу тех людей разного цвета кожи, образования и взглядов, которых объединяло стремление вспороть брюхо России, урвать кусок дымящегося мяса из ляжки раненого медведя. Хромой привык добивать раненых. Это закон природы — слабого добивают…
Обещанного Шамилем «зеленого коридора» до Махачкалы не получилось. Хотя вначале все шло как по маслу. Воины ислама растеклись по Дагестану, воссоединились с братьями по вере в Ботлихском районе. Передавили несколько блокпостов и опорных пунктов внутренних войск. Правда, не взяли ни одну заставу — но таких и целей не было, все крепости они плавно обтекли, как вода камни, и разошлись на охоту. Отправились резать ненавистных неверных, кидать в наспех сколоченные тюрьмы — бетонные мешки или просто выкопанные ямы. И поднимать на крышах сельсоветов зеленые знамена ислама.
Но Дагестан не припал к ногам освободителей. Да, там у многих тлела глухая злоба и к русским, и к своим баям. Но их баи меньше всего нуждались в чеченских хозяевах. И дагестанцы меньше всего мечтали жить дальше под мудрым правоверным управлением Хаттаба и Басаева. Те, кто в первую чеченскую помогали правоверным братьям оружием, людьми, укрывали раненых, вдруг встретили их с оружием в руках.
— Мы вас не звали, — услышал Хромой от того, с кем вместе воевал в девяносто шестом в первую чеченскую войну.
И волна священной войны стала разбиваться о волнорезы. Хромой со своими людьми ощутил это на своей шкуре.
— Русские уже знают, что мы здесь, — сказал Хромой, вернувшись в дом и оглядев командиров боевых групп. — До утра нужно выбить их из школы.
— Тут еще поселковый отдел милиции, — сказал один из помощников.
— Даги не будут стрелять в своих братьев, — воскликнул другой. — Они перейдут на нашу сторону.
Боевики сунулись на переговоры к поселковому отделению милиции, где засело пятнадцать дагестанских милиционеров.
— Сдавайтесь… Дагестанские братья! Зачем защищаете русских свиней? Уходите. Оставьте русских нам.
— Мы вас не звали, бараны горные! — услышал Хромой незамысловатую ругань, и тоска сжала его сердце.
Когда боевики дернулись в направлении отделения, прогрохотала длинная пулеметная очередь и сразила двоих боевиков.
Двинули к школе, где закрепились омоновцы, и потеряли еще двоих. Люди, которые держали там оборону, готовы были принять смерть. И унести с собой на тот свет не одного воина Аллаха.
Под утро дагестанские милиционеры, поняв, что долго в отделении милиции им не продержаться, передислоцировались в школу к омоновцам, гораздо лучше укрепленную.
— Сдавайтесь, — в мегафон кричал Хромой, понимая, что уходят драгоценные часы и все планы рушатся карточным домиком. — Останетесь живы. Мое слово.
— Твое слово — собачий лай!
— Вам не выдержать. Скоро мы подтащим пушки… И тогда ваша лачуга не выдержит и десяти минут! — кричал Хромой.
— Сколько выдержим — все наше, — отвечал командир омоновцев.
Омоновцы продержались весь следующий день. А когда к Хромому уже шла подмога с двумя обещанными пушками и он предвкушал, как полетят осколки кирпича, куски человеческого мяса, как будут стонать раненые, как будут тщетно молить о пощаде неверные, прежде чем нож перережет им горло, эти шайтаны сорвались с крючка. Под покровом темноты они ушли — притом не на территорию Дагестана, где все было перекрыто воинами ислама, а в Чечню, передавив по дороге еще с десяток бойцов Хромого.
А между тем жители захваченного поселка не спешили вступать в ряды освободительной исламской армии.
— Уходите, откуда пришли! — так и сказал пожилой аварец, подошедший к Хромому на площади перед двухэтажным зданием поселковой администрации с оставшимся со старых времен серым памятником Ленину. Боевики пытались зазвать туда людей на митинг, но желающих было немного.
— Что, нравится жить под неверными? — с угрозой улыбнулся Хромой, — Вы хуже неверных, — сказал аварец. — Когда Салман убивал наших соотечественников и захватывал наши больницы — он думал о неверных?
И Хромой ощутил, что в нем грязной, будто наполненной нечистотами волной поднимается ненависть. Он знал, что этого делать нельзя, но сдержаться не мог — будто какая-то потусторонняя сила толкнула его руку, и та сама потянулась к кобуре. И заговорил «стечкин». Аварец упал на пыльную землю, скребя ее скрюченными пальцами. А Хромой закричал:
— Кому еще нравятся русские?
Это был жест отчаянья. Хромой вдруг ясно понял, что они все ошиблись, их провели, как детей, поманили посулами. И теперь остается ждать расплаты.
И расплата не замедлила прийти. Ошарашенные в первые часы джихада федеральные войска и милиция вдруг необычайно быстро опомнились, и картина разительно изменилась.
По вторгшимся на территорию Дагестана силам и по ваххабитским селам в Ботлихском районе начала методично и со вкусом работать артиллерия, срывались с кассет вертолетов и накрывали площади неуправляемые ракетные снаряды. Работали русские спецподразделения, которые не привыкли брать пленных, — у них своя священная война, свои кровники.
Прошло несколько дней, и Хромой с болью в сердце отдал приказ своему отряду — отходим!
Отдельные группы еще шалили в Дагестане, но это уже ничего не значило. Нашествие провалилось. Правоверные подсчитывали немалые горькие потери, но надеялись, что соберутся с силами и через год-другой повторят попытку.
Хромой еще не до конца осознавал, что все это значит на самом деле. Он был уверен, что будет как всегда — трепачи из российских политических верхов и велеречивые журналисты будут возмущаться агрессией со стороны чеченских непримиримых полевых командиров, намекнут на назревшую необходимость решения вопроса о статусе Чечни, обязательно будут талдычить про потери среди мирных жителей. Все отработано в ту, первую войну. За ту войну Хромой оценил всю громадную мощь спецпропаганды. Ведь словом можно поражать противника порой лучше, чем оружием. Только это слово должно быть донесено до широких масс. Поэтому миллионы и миллионы долларов шли в русские средства массовой информации. НТВ вновь, как в прошлую войну, исправно показывало слезу чеченского ребенка, «Новая газета» исправно публиковала статьи о зверствах русских омоновцев, режущих безвинных женщин. Деньги, деньги, деньги — они решали все. Хромой был уверен — эти деньги вновь решат все. Но он не учел того, что в Кремле появились другие люди. Москву потрясли взрывы жилых домов, осуществленные боевиками Хаттаба. И русского травоядного обывателя, которого показывали по телевизору, заботила сейчас вовсе не слезинка чеченского ребенка. Хромого потрясла одна телепередача. Очкастая москвичка во весь голос кричала в объектив на фоне дымящегося взорванного гексогеном дома:
— Чеченцы! Что это за народ такой?! Их надо уничтожить! Всех!
И тогда Хромому стало по-настоящему жутко. Он вдруг ясно понял, что медведь русский начинает просыпаться. Что девяносто девятый год — это не девяносто шестой. И что все может плохо кончиться.
Неожиданно загремели во весь голос пугающие заявления политиков о создании санитарной зоны вдоль Терека и вводе войск в северную Чечню. Зато голоса правозащитников о гибнущих чеченских детях становились все тише и тише. «Чечня — часть Российской Федерации!» — сказал по ТВ новый российский премьер таким тоном, что по телу Хромого поползли мурашки.
И вот ужас обрушился с небес. Фронтовые бомбардировщики сровняли с землей лагерь, где восстанавливала силы часть банды Хромого. Все произошло настолько стремительно, низко летящие машины так точно вышли на цель, что многим не удалось уйти от запечатанной в авиабомбе смерти.
А потом двинула через границу Ичкерии русская армия. И то, с какой легкостью она взламывала укрепления, как ювелирно работала артиллерия, стало ясно, что это вновь та самая армия, которая была готова воевать с НАТО и со всем миром, намереваясь из этой войны выйти победителем…
Теперь русские работали неторопливо и расчетливо. Аулы, откуда велся огонь, просто сносились, и армия шла дальше.
Затем стали предавать земляки. Север Чечни и так относился к приверженцам святого учения Аль Ваххаба не слишком ласково, а тут шавки начали лаять. Подзуживаемые Джамбулатовым местные вытеснили воинов ислама из станицы Краснознаменской, в которой собирались держать оборону.
Последняя надежда была на столицу свободной Ичкерии город Джохар, который неверные называли Грозным. И русские действительно завязли там в городских боях. Не так, как в прошлую кампанию, с гораздо меньшими потерями, но бой в городе — это всегда большая кровь. Отстоять город, конечно, боевикам было не под силу. Басаеву, которого обманом заманили на минное поле, оторвало ногу. Несколько известных полевых командиров погибло.
Хромой терял своих верных подданных. Многие погибли, многие дезертировали. Он собственноручно расстрелял троих трусов, оставивших позиции. Из многочисленного отряда осталось несколько человек, которые, кажется, просто не желали понимать, что такое смерть, или боялись своего командира больше ее, костлявой…
И вот Комсомольский. Зачем Хромой вошел туда с остатками банды? Ему не хотелось туда лезть, но у него не было выхода. Уважаемые люди его попросту прижали, он не мог отказаться.
— Мы покажем свою силу, — говорили люди. — Мы покажем, что мы можем запалить всю республику. И опять будут переговоры…
На это дело наскребли в общей сложности несколько тысяч бойцов. Уже потом Хромой понял, что это были последние организованные группы, хоть как-то походящие на армию, не выродившиеся в мелкие банды, способные только на комариные укусы. Используя дыры в расстановке федеральных сил, по тайным маршрутам боевики проникли в поселок и объявили принародно, что здесь территория Ичкерии, свободная от русских, и они без труда могут захватить любой другой поселок.
Здесь тоже ждало разочарование. Надежды командиров исламской армии опять пошли прахом. Все то, что срабатывало в первую войну, оборачивалось сейчас прямой противоположностью.
Русские отказались от каких-либо переговоров, поставив условие — сдача в плен. Они не стали брать штурмом поселок, чтобы заливать кровью каждую улицу, а просто оцепили село, выпустили мирных жителей, кто хотел уйти. И начали методично обрабатывать все артиллерией и авиацией. Потом спецназ шел по развалинам и добивал тех, кто уцелел под руинами. Русские не торопились. Им некуда было спешить.
Хромого спасли деньги. Посредник, чеченец, бывший офицер госбезопасности, знающий, как договариваться с людьми в погонах, предложил купить коридор. Деньги у воинов ислама были, и не одна сотня тысяч долларов. Когда уходили, Хромой ждал, что ночь взорвется выстрелами и разрывами, как тогда, когда Шамиль Басаев уходил из Грозного. Но этот договор был честный. Внутренние войска их пропустили. Другим воинам повезло меньше. Они двинули на ментовские заслоны, и их просто положили, как мишени в тире.
Когда собрались оставшиеся в живых уважаемые люди, было решено — минная война, диверсии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Впрочем, Хромой обычно не уносился в своих мечтах столь далеко. Он, прагматик до мозга костей, принадлежал к числу тех людей разного цвета кожи, образования и взглядов, которых объединяло стремление вспороть брюхо России, урвать кусок дымящегося мяса из ляжки раненого медведя. Хромой привык добивать раненых. Это закон природы — слабого добивают…
Обещанного Шамилем «зеленого коридора» до Махачкалы не получилось. Хотя вначале все шло как по маслу. Воины ислама растеклись по Дагестану, воссоединились с братьями по вере в Ботлихском районе. Передавили несколько блокпостов и опорных пунктов внутренних войск. Правда, не взяли ни одну заставу — но таких и целей не было, все крепости они плавно обтекли, как вода камни, и разошлись на охоту. Отправились резать ненавистных неверных, кидать в наспех сколоченные тюрьмы — бетонные мешки или просто выкопанные ямы. И поднимать на крышах сельсоветов зеленые знамена ислама.
Но Дагестан не припал к ногам освободителей. Да, там у многих тлела глухая злоба и к русским, и к своим баям. Но их баи меньше всего нуждались в чеченских хозяевах. И дагестанцы меньше всего мечтали жить дальше под мудрым правоверным управлением Хаттаба и Басаева. Те, кто в первую чеченскую помогали правоверным братьям оружием, людьми, укрывали раненых, вдруг встретили их с оружием в руках.
— Мы вас не звали, — услышал Хромой от того, с кем вместе воевал в девяносто шестом в первую чеченскую войну.
И волна священной войны стала разбиваться о волнорезы. Хромой со своими людьми ощутил это на своей шкуре.
— Русские уже знают, что мы здесь, — сказал Хромой, вернувшись в дом и оглядев командиров боевых групп. — До утра нужно выбить их из школы.
— Тут еще поселковый отдел милиции, — сказал один из помощников.
— Даги не будут стрелять в своих братьев, — воскликнул другой. — Они перейдут на нашу сторону.
Боевики сунулись на переговоры к поселковому отделению милиции, где засело пятнадцать дагестанских милиционеров.
— Сдавайтесь… Дагестанские братья! Зачем защищаете русских свиней? Уходите. Оставьте русских нам.
— Мы вас не звали, бараны горные! — услышал Хромой незамысловатую ругань, и тоска сжала его сердце.
Когда боевики дернулись в направлении отделения, прогрохотала длинная пулеметная очередь и сразила двоих боевиков.
Двинули к школе, где закрепились омоновцы, и потеряли еще двоих. Люди, которые держали там оборону, готовы были принять смерть. И унести с собой на тот свет не одного воина Аллаха.
Под утро дагестанские милиционеры, поняв, что долго в отделении милиции им не продержаться, передислоцировались в школу к омоновцам, гораздо лучше укрепленную.
— Сдавайтесь, — в мегафон кричал Хромой, понимая, что уходят драгоценные часы и все планы рушатся карточным домиком. — Останетесь живы. Мое слово.
— Твое слово — собачий лай!
— Вам не выдержать. Скоро мы подтащим пушки… И тогда ваша лачуга не выдержит и десяти минут! — кричал Хромой.
— Сколько выдержим — все наше, — отвечал командир омоновцев.
Омоновцы продержались весь следующий день. А когда к Хромому уже шла подмога с двумя обещанными пушками и он предвкушал, как полетят осколки кирпича, куски человеческого мяса, как будут стонать раненые, как будут тщетно молить о пощаде неверные, прежде чем нож перережет им горло, эти шайтаны сорвались с крючка. Под покровом темноты они ушли — притом не на территорию Дагестана, где все было перекрыто воинами ислама, а в Чечню, передавив по дороге еще с десяток бойцов Хромого.
А между тем жители захваченного поселка не спешили вступать в ряды освободительной исламской армии.
— Уходите, откуда пришли! — так и сказал пожилой аварец, подошедший к Хромому на площади перед двухэтажным зданием поселковой администрации с оставшимся со старых времен серым памятником Ленину. Боевики пытались зазвать туда людей на митинг, но желающих было немного.
— Что, нравится жить под неверными? — с угрозой улыбнулся Хромой, — Вы хуже неверных, — сказал аварец. — Когда Салман убивал наших соотечественников и захватывал наши больницы — он думал о неверных?
И Хромой ощутил, что в нем грязной, будто наполненной нечистотами волной поднимается ненависть. Он знал, что этого делать нельзя, но сдержаться не мог — будто какая-то потусторонняя сила толкнула его руку, и та сама потянулась к кобуре. И заговорил «стечкин». Аварец упал на пыльную землю, скребя ее скрюченными пальцами. А Хромой закричал:
— Кому еще нравятся русские?
Это был жест отчаянья. Хромой вдруг ясно понял, что они все ошиблись, их провели, как детей, поманили посулами. И теперь остается ждать расплаты.
И расплата не замедлила прийти. Ошарашенные в первые часы джихада федеральные войска и милиция вдруг необычайно быстро опомнились, и картина разительно изменилась.
По вторгшимся на территорию Дагестана силам и по ваххабитским селам в Ботлихском районе начала методично и со вкусом работать артиллерия, срывались с кассет вертолетов и накрывали площади неуправляемые ракетные снаряды. Работали русские спецподразделения, которые не привыкли брать пленных, — у них своя священная война, свои кровники.
Прошло несколько дней, и Хромой с болью в сердце отдал приказ своему отряду — отходим!
Отдельные группы еще шалили в Дагестане, но это уже ничего не значило. Нашествие провалилось. Правоверные подсчитывали немалые горькие потери, но надеялись, что соберутся с силами и через год-другой повторят попытку.
Хромой еще не до конца осознавал, что все это значит на самом деле. Он был уверен, что будет как всегда — трепачи из российских политических верхов и велеречивые журналисты будут возмущаться агрессией со стороны чеченских непримиримых полевых командиров, намекнут на назревшую необходимость решения вопроса о статусе Чечни, обязательно будут талдычить про потери среди мирных жителей. Все отработано в ту, первую войну. За ту войну Хромой оценил всю громадную мощь спецпропаганды. Ведь словом можно поражать противника порой лучше, чем оружием. Только это слово должно быть донесено до широких масс. Поэтому миллионы и миллионы долларов шли в русские средства массовой информации. НТВ вновь, как в прошлую войну, исправно показывало слезу чеченского ребенка, «Новая газета» исправно публиковала статьи о зверствах русских омоновцев, режущих безвинных женщин. Деньги, деньги, деньги — они решали все. Хромой был уверен — эти деньги вновь решат все. Но он не учел того, что в Кремле появились другие люди. Москву потрясли взрывы жилых домов, осуществленные боевиками Хаттаба. И русского травоядного обывателя, которого показывали по телевизору, заботила сейчас вовсе не слезинка чеченского ребенка. Хромого потрясла одна телепередача. Очкастая москвичка во весь голос кричала в объектив на фоне дымящегося взорванного гексогеном дома:
— Чеченцы! Что это за народ такой?! Их надо уничтожить! Всех!
И тогда Хромому стало по-настоящему жутко. Он вдруг ясно понял, что медведь русский начинает просыпаться. Что девяносто девятый год — это не девяносто шестой. И что все может плохо кончиться.
Неожиданно загремели во весь голос пугающие заявления политиков о создании санитарной зоны вдоль Терека и вводе войск в северную Чечню. Зато голоса правозащитников о гибнущих чеченских детях становились все тише и тише. «Чечня — часть Российской Федерации!» — сказал по ТВ новый российский премьер таким тоном, что по телу Хромого поползли мурашки.
И вот ужас обрушился с небес. Фронтовые бомбардировщики сровняли с землей лагерь, где восстанавливала силы часть банды Хромого. Все произошло настолько стремительно, низко летящие машины так точно вышли на цель, что многим не удалось уйти от запечатанной в авиабомбе смерти.
А потом двинула через границу Ичкерии русская армия. И то, с какой легкостью она взламывала укрепления, как ювелирно работала артиллерия, стало ясно, что это вновь та самая армия, которая была готова воевать с НАТО и со всем миром, намереваясь из этой войны выйти победителем…
Теперь русские работали неторопливо и расчетливо. Аулы, откуда велся огонь, просто сносились, и армия шла дальше.
Затем стали предавать земляки. Север Чечни и так относился к приверженцам святого учения Аль Ваххаба не слишком ласково, а тут шавки начали лаять. Подзуживаемые Джамбулатовым местные вытеснили воинов ислама из станицы Краснознаменской, в которой собирались держать оборону.
Последняя надежда была на столицу свободной Ичкерии город Джохар, который неверные называли Грозным. И русские действительно завязли там в городских боях. Не так, как в прошлую кампанию, с гораздо меньшими потерями, но бой в городе — это всегда большая кровь. Отстоять город, конечно, боевикам было не под силу. Басаеву, которого обманом заманили на минное поле, оторвало ногу. Несколько известных полевых командиров погибло.
Хромой терял своих верных подданных. Многие погибли, многие дезертировали. Он собственноручно расстрелял троих трусов, оставивших позиции. Из многочисленного отряда осталось несколько человек, которые, кажется, просто не желали понимать, что такое смерть, или боялись своего командира больше ее, костлявой…
И вот Комсомольский. Зачем Хромой вошел туда с остатками банды? Ему не хотелось туда лезть, но у него не было выхода. Уважаемые люди его попросту прижали, он не мог отказаться.
— Мы покажем свою силу, — говорили люди. — Мы покажем, что мы можем запалить всю республику. И опять будут переговоры…
На это дело наскребли в общей сложности несколько тысяч бойцов. Уже потом Хромой понял, что это были последние организованные группы, хоть как-то походящие на армию, не выродившиеся в мелкие банды, способные только на комариные укусы. Используя дыры в расстановке федеральных сил, по тайным маршрутам боевики проникли в поселок и объявили принародно, что здесь территория Ичкерии, свободная от русских, и они без труда могут захватить любой другой поселок.
Здесь тоже ждало разочарование. Надежды командиров исламской армии опять пошли прахом. Все то, что срабатывало в первую войну, оборачивалось сейчас прямой противоположностью.
Русские отказались от каких-либо переговоров, поставив условие — сдача в плен. Они не стали брать штурмом поселок, чтобы заливать кровью каждую улицу, а просто оцепили село, выпустили мирных жителей, кто хотел уйти. И начали методично обрабатывать все артиллерией и авиацией. Потом спецназ шел по развалинам и добивал тех, кто уцелел под руинами. Русские не торопились. Им некуда было спешить.
Хромого спасли деньги. Посредник, чеченец, бывший офицер госбезопасности, знающий, как договариваться с людьми в погонах, предложил купить коридор. Деньги у воинов ислама были, и не одна сотня тысяч долларов. Когда уходили, Хромой ждал, что ночь взорвется выстрелами и разрывами, как тогда, когда Шамиль Басаев уходил из Грозного. Но этот договор был честный. Внутренние войска их пропустили. Другим воинам повезло меньше. Они двинули на ментовские заслоны, и их просто положили, как мишени в тире.
Когда собрались оставшиеся в живых уважаемые люди, было решено — минная война, диверсии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44