В двух «КАМАЗах» ехала охрана: тридцать боевиков в каждом автомобиле. Один «КАМАЗ» двигался впереди колонны, другой замыкал её. В середине каравана двигались три «ЗИЛа», гружённых оружием. Сами понимаете, что все боевики были вооружены стрелковым оружием, как говорится, до зубов. Мы с ними справились легко, но один боевик в последнем «КАМАЗе», как я позже узнал, тяжело раненный в бедро, находясь в удобной позиции с ручным пулемётом, оказал нам упорное сопротивление. Мы его долго не могли подавить. Я был обозлён его упорством, заполз ему в тыл. В горячке так полоснул его ножом по животу и груди, что у боевика лёгкие полезли наружу. Схватившись руками за грудь, он как-то отрешённо, спокойно, будто не о себе, а о ком-то другом, промолвил: «Вот я и пришёл домой». Сколько у меня с чеченцами до этого эпизода и после было стычек, я более достойного противника не встречал. Чаще всего нам попадались бандиты, которых мы не убивали, а вешали, а кое-кого и бронетранспортёрами разрывали на части…
— Это с кем же из боевиков вы так жестоко поступали? — поинтересовался Транквиллинов.
— С теми, кто издевался над трупами наших солдат. Представьте: одни боевики на глазах у других боевиков у наших убитых солдат отрезали уши, носы, половые органы. Были такие изверги, которые отрезанные половые органы вставляли убитым солдатам в рот. Мы за такими негодяями охотились как могли.
— Как же вы узнавали о таких извергах? — спросил Транквиллинов.
— О них нам рассказывали пленные боевики. Поймав такого негодяя, мы ему устраивали позорную смерть. Каким бы плохим человеком ни был пойманный нами мясник, он все равно оставался мусульманином. Мы его вешали, и он умирал, а по мусульманской вере у такого человека душа не могла выйти через голову и попасть к Аллаху, а покидала тело через задний проход. Души людей, умерших таким образом, в рай не могли попасть. Так постепенно мы и отучили негодяев издеваться над нашими убитыми солдатами.
— А вы не боялись, что и чеченцы могли устроить на вас охоту, поймать и повесить? — поинтересовался у него Транквиллинов.
— Я профессиональный военный, прошедший, кроме Чечни, ещё и Афганистан. Мою группу чеченцы знали. Нас они прозвали дикими индейцами, а меня — Бешеным Волком. За всю военную кампанию в Чечне среди боевиков не нашлось желающих потягаться с нами силами.
— Почему же они прозвали вас дикими индейцами?
— Когда мы выходили на боевые операции, то не боялись смерти, были уверены в себе. Как американские индейцы, мы раскрашивали свои лица в краски войны. Нас легко было отличить от всех других военнослужащих. У меня был на голове индейский убор из тридцати птичьих перьев, среди них было несколько перьев беркута. Результативность наших операций создала нам определённую славу.
— Украшение, которое я вижу у вас сейчас на шее, — это дань моде, стремление выделиться среди окружающих или символ чего-то? — полюбопытствовал Транквиллинов.
— Это не украшение, а амулет, который оберегает меня от опасности. Я немного колдую: занимаюсь знахарством, умею общаться с духами, и в том, что мои бойцы не погибли в боях с дудаевцами, не исключено, есть доля волшебной силы, которую я смог с помощью шаманства влить в своих бойцов. Между прочим, скоро я поеду на праздник «русских индейцев», но на эту тему не буду распространяться.
— А мы благоразумно воздержимся от вопросов, на которые вы не желаете отвечать, — улыбнулся Транквиллинов. Увидев готовность Волчьего Ветра говорить на другие темы, он решил не оставлять его в покое, пока не получит ответы на все интересующие его вопросы. — Если не хотите нам говорить о «русских индейцах», расскажите, за какие заслуги вы получили одну из наград в Чечне.
Минуту помолчав, Волчий Ветер начал рассказ:
— Вы, наверное, уже наслышаны, что чеченские боевики любили и до сих пор любят захватывать заложников?
— Конечно, слышали, — в один голос поддержали его слушатели.
— Моей группе штаб поручил вызволить из плена двух журналистов. Наша разведка точно установила место, где боевики держали своих пленников. По плану командования семь человек из моей группы на двух танках с боем должны были пробиться к журналистам, вызволить их из плена и возвратиться назад. Вся операция должна была проходить в Грозном. Когда наша группа стала выдвигаться на исходную позицию, там её уже ждали в засаде чеченские боевики. Они подбили наши танки. Кто-то предупредил чеченцев об операции. Сколько предательства, вредительства было в наших войсках в Чечне — невозможно передать! Мы к этому уже привыкли и ничему не удивлялись. Для примера скажу, что самое современное российское оружие поступало на вооружение не к нам, а к боевикам. В связи с тем, что план, разработанный для нас штабом, провалился в самом начале, я имел право отказаться от осуществления операции и, вернувшись в расположение своей группы, ждать новых распоряжений и приказа о вызволении журналистов. Чеченцы решили, что я именно так и поступлю, но я не привык оставлять невыполненными порученные моей группе задания. Я подумал: пока в штабе подготовят новый план, боевики переведут журналистов в другое место. Тогда операция по их освобождению для нас ещё более усложнится. Так как задание мне было дано и его никто не отменял, я решил осуществить освобождение из плена журналистов по своему плану. Я ознакомился с картой города и обратил внимание на гнилую речушку под названием Сунжа, протекающую подковой по городу. До нашей цели по прямой было немногим больше километра, однако пойти данным маршрутом мы не могли, не имея поддержки танков. Поэтому решили воспользоваться рекой и по её дну пробраться к журналистам. Правда, наш путь к цели удлинялся в несколько раз, но другого выхода не было. Пока мы шли по дну реки, я насчитал более сотни человеческих трупов, а кроме того, в речке разлагались останки кошек, собак. Короче, пейзаж был не для слабонервных. Выбравшись из речки, мы по проспекту Победы стали подбираться к намеченной цели. На проспекте лежали двадцать три трупа наших военнослужащих. Все трупы были без глаз. Их повыедали собаки. Среди убитых я увидел знакомого, Толика, с которым учился в военном училище города Гурьева. Он служил в сто первой бригаде. Я забрал его документы и впоследствии передал их спецам из той бригады. Короче, таким нелёгким путём мы добрались до цели. Одного боевика мы ликвидировали около туалета, второго — у входа в дом, где содержались журналисты, двух других боевиков мы уничтожили в доме. С двумя освобождёнными журналистами прежним путём стали возвращаться к себе на базу. Один журналист, по-видимому, считающий себя царских кровей, стал возмущаться, что мы издеваемся над ним, ведём по дну реки, не очищенной от трупов, нечистот, не заменили ядовитую воду на родниковую. Вероятно, ему уже понравилось быть в заложниках. Когда его возмущение нашими действиями стало слишком громким, мы начали опасаться, что его голос могут услышать боевики. Тогда из-за одного хлюпика могли погибнуть мы все, чего я, безусловно, допустить не мог. Я приставил нож к его горлу и очень доходчиво объяснил ему, что если ещё хоть один раз услышу брюзжание, то я зарежу его и оставлю гнить в реке. Скажу сразу, моя лекция не пропала даром. Он стал идти в воде так бесшумно, что ему могли бы позавидовать некоторые мои молодые разведчики. В конце концов без каких-либо осложнений мы вернулись к себе в часть. Задание было выполнено.
— Здорово вы обманули и наказали боевиков! — восхитился Осипов.
— Самонадеянность всегда наказывается, — отметил Транквиллинов.
— Когда командующий вручал мне медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени, он высказал мне замечание, зачем я угрожал журналисту. Мол, сделал доброе дело и сам себе испортил обедню. Намекнул, что если бы не жалоба журналиста, то он мог бы представить меня к более высокой награде.
— Какой же надо быть сволочью, чтобы вместо благодарности жаловаться на своего спасителя начальству! — возмутился Осипов.
— А теперь подумайте, может ли такой журналист давать объективную информацию о чем-либо? Я не исключаю, что именно по его вине второй журналист попал в плен к боевикам. Возможно, этот трус его туда заманил. Поэтому он за свою шкуру не боялся и не хотел идти к своим по дну тухлой реки, — сделал вывод Транквиллинов.
— Такое не исключено, — согласился с ним Волчий Ветер.
— Я слышал, что на стороне боевиков воевало много наёмников. Что вы можете сказать по этому поводу? — поинтересовался Провоторов.
— Одним словом на этот вопрос невозможно ответить. Против нас в Чечне воевали разные отряды. Были такие, которые состояли только из чеченцев. Другие отряды формировались исключительно из преступников разных национальностей: ими, как правило, руководили чеченцы. Существовали отряды наёмников. В таких отрядах было много украинских националистов, афганцев, албанцев, прибалтов, арабов и даже негров. Были наёмники из Москвы, Ростова и других городов России. Большинство наёмников понаехали в Чечню на заработки. Убивая наших солдат, они за такую работу получали у чеченцев баксы. Но вместо денег многие из них там нашли смерть. Из всех наёмников, воевавших в Чечне против нас, в живых осталось не более десяти процентов. К жизни в горных условиях наёмники менее приспособлены, чем чеченцы, поэтому они несли большие потери. Если мы чеченцев брали в плен, то за все время войны в Чечне я не видел ни одного случая, чтобы кто-то брал в плен наёмника. Как правило, мы их всех расстреливали на месте. Нас бесило, что кто-то на убийстве солдат надеялся заработать себе капитал. Были среди наёмников женщины-снайперы из Прибалтики, так называемые «Белые колготки». Солдаты охотились на них, как на зверей, ловили, насиловали, а потом казнили.
— Какая жестокость по отношению к женщинам, — укоризненно заметил Транквиллинов.
— Я, как и вы, тоже был противником таких издевательств над женщинами-снайперами, но они своей жестокостью к жертвам пробуждали в солдатах ответную изощрённую, звериную жестокость. Когда наёмники на собственной шкуре почувствовали, что вместо заработка они могут лишиться жизни, то, как крысы с тонущего корабля, разбежались по своим норам. Не стало ни батальонов украинских националистов, ни прибалтийских «Белых колготок», ни каких-либо других любителей лёгкой наживы. Хотя идейные наёмники из арабских стран остались, но они уже погоды не делали.
— Не так уж много боевиков воевало с вами в Чечне, почему же вы с ними так и не смогли справиться? — поинтересовался Провоторов.
— В том, что боевики остались не добиты и не уничтожены, виноваты не солдаты, а чиновники из Москвы. Они заботились о чеченцах больше, чем о своих солдатах. Только боевики попадут в окружение, только осталось их добить, как сверху поступает приказ: «Боевые действия прекратить, отступить на исходные позиции, начать переговоры с боевиками». Таких дурных приказов из Москвы приходило несчётное количество. Чиновникам из Москвы нравилась игра в кошки-мышки. Безусловно, кто-то на такой игре получал хорошие деньги и хотел, чтобы она продолжалась бесконечно. Мы все это видели, понимали, и даже у российских боевиков пропало желание участвовать в такой войне.
— А разве у нас были боевики? — удивился Транквиллинов.
— Были, и притом много. На них-то, тружениках войны, и держалась боеспособность нашей армейской группировки.
— Чем же они отличались от обычных солдат?
— Прежде всего своим воинственным духом, умением воевать. А внешне они от обычного солдата мало чем отличались. Носили обычную камуфляжную армейскую форму, но на головы повязывали тёмного цвета косынки, на затылке стянутые в узел. На прикладе автоматов у них было нарисовано перо беркута, имелись насечки, говорящие о количестве боевиков, уничтоженных бойцами за время военной кампании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73