И только самую суть.
— Вот именно! Но её-то требуется осознать, усвоить! — осерчал Корват. Он знал покоряющую силу экрана, и ему было далеко не безразлично, в каком свете представит его миллионам телезрителей центральная программа страны.
— У них будет время разобраться, — успокоил Гривень. — Беседа получилась нормальной, не сомневайтесь, Игнатий Сергеевич. Что же касается скважин, то тут никогда не знаешь, какая из них разведочная, а какая промышленная. Взять хотя бы эту, — он махнул рукой в сторону буровой вышки. — Как выдаст фонтан, так и станет промышленной. Разве не верно?
— Грубо говоря, так, — повеселел Корват. — Тем и хороша геология, что неотделима от практики. Сегодня — это чистая наука: карты, анализы, всевозможная геофизика, а завтра — крупномасштабное производство. Всё может сказочно перемениться за один день, даже за час. Вы совершенно правильно упомянули про факты. Это действительно зримый, причём исключительно впечатляющий рубеж, где разведка, зондаж скачком переходит в добычу. Совершенно новое качество, резкий диалектический скачок.
— Чувствуется, что любите свою науку, — пошутил Гривень. — И каска вам очень к лицу. Напрасно сняли. Очень мило смотрелась.
— Да идите вы, Алёша, знаете куда?
— Знаю, Игнатий Сергеевич, к чертям собачьим? Вы ведь так, кажется, изъясняетесь?.. Ладно, не сердитесь, я же помню, что вы начинали буровиком.
— Он помнит! — насмешливо фыркнул Корват. — Да вас тогда и на свете не было… А насчёт буровика — верно. С академиком Губкиным ещё работал. Он-то меня в науку и определил. Да, много воды утекло с тех пор, ой как много! Жизнь, можно сказать, прошла. Жаль, Алёша, признаюсь по чести, неплохая, что там ни говори, жизнь…
— Всё ещё впереди, Игнатий Сергеевич. Вы только высоту набрали.
— Нет, голубчик, вы молодой, вам не понять. Прошла моя жизнь. Я без горечи говорю, потому что есть о чём вспомнить. Думаете, чего меня понесло вдруг на платформу? Просто молодость вспомнилась, словно это было вчера. Взыграло что-то такое в душе, крылья за спиной почувствовал. Ну и надел каску, старый дурак, и полез по железному трапу.
— И правильно сделали.
— Нет, не правильно, Алексей. Там теперь всё другое. Не как в моё время. Дело, конечно, не в турбобуре, не в автоматике и прочих причиндалах. При желании во всём разобраться можно. Не знаю, как объяснить, но, стоя на вышке, я ещё острее почувствовал возраст. Внизу мнил себя юным орликом, а взлетел — и сразу ощутил груз на плечах, тяжкую ношу десятилетий. Всё чужое кругом, молодые чумазые лица, а я-то где, прежний? Нет меня, Алёша, и всё тут.
— Такова участь человека, Игнатий Сергеевич, — философски заметил Гривень. — Ничего не поделаешь. Но вам есть за что благодарить судьбу. Вы действительно, как шли все эти годы на главном стержне, так и не свернули с пути. По-моему, для вас никогда не существовало проблемы внедрения достижений науки в производство? Можно сказать, что нефтяные вышки ступали по вашим следам.
— Сказать всё можно, Алёша, — вздохнул Корват. — Только не так легко давались они, нефть и газ, как может теперь показаться. За каждый километр приходилось каплей жизни расплачиваться. Помните “Шагреневую кожу”? То-то и оно! Постарел я, как-то сам того не ожидая. — Он недоумённо пожал плечами, прислушиваясь к себе. — Только сегодня понял.
— Пустое, Игнатий Сергеевич. — Алексей потянул его в непроглядную тень, которую отбрасывали на чёрный гравий поставленные одна на другую пустые бочки. — Посидим немного на ветерку. Я же видел, как вы по трапу взбегали! Словно юнга Билль из незабвенной песенки моего шпанистого детства. Вот кровь и прихлынула к голове, а вместе с ней и мрачные мысли. Нитроглицерину хотите? — Он достал пробирку. — На всякий случай?
— Давайте для профилактики. — Корват привычным движением бросил рыхлую крупинку под язык. — И вас тоже прихватывает?
— А то нет!
— Эх, мне бы теперь ваши годы…
— Да бросьте вы думать о них! Давайте лучше поговорим о материале для нашей газеты.
— Рано, Алёша. Статья в газете дело ответственное.
— Поэтому я и предлагаю хорошенько обмозговать.
— Подождём монгольского газа. Тогда всё и определится. Мне бы только дожить.
— Доживёте, Игнатий Сергеевич. Вне всякого сомнения. Но газ газом, хоть и нет у вас на сегодня более важной задачи, а им одним тема не исчерпывается. Вы руководите крупнейшим научным институтом, который ведёт геологические исследования во многих странах, и вам есть чем поделиться с читателем. Не прибедняйтесь.
— И не думаю, Алёша. — Корват с заметным облегчением выдохнул воздух. — Но ведь вы, как корреспондент по Монголии, захотите конкретной привязки? А это значит, что от чёртовой вышки опять никуда не денешься.
— Ну, это моя задача. Я ведь наезжал сюда два месяца назад, причём в самый разгар жары. Народ работал, что называется, с полной отдачей, хотя были перебои с водой и о душе приходилось только мечтать. Однако на темпах проходки это никак не сказалось. Не знаю, нужно ли было вашим геологам так гнать, по-моему, они просто тянулись за рабочим классом. Был, был элемент такого негласного соревнования. Я приметил. Начальник экспедиции Северьянов прямо с лица спал и почернел, как головёшка. Молодец мужик, самолюбивый!
— Они действительно много сделали. Думаю, сэкономили нам год изыскательских работ. Как минимум.
— Вот видите! Разве это не конкретный повод поговорить о таких важных вещах, как ускорение исследовательских работ? Или непосредственное, без ненужных промежуточных звеньев внедрение их в производство? Подумайте, Игнатий Сергеевич.
— Хорошо, подумаю.
— А вечерком поговорим на эти темы под магнитофон. Ладно?
— Но что вас конкретно интересует? Только нефть и газ?
— На ваш выбор. Можете брать любые примеры.
— Задача довольно-таки любопытная, — оценил Корват предложенную тему. — Мы действительно живём в век ускорения. Понадобились считанные годы, чтобы такие революционные завоевания, как атом, космос и кибернетика, завоевали место под солнцем.
— И какое место!
— Вот именно. Но это с одной стороны, а с другой — десятки куда более скромных, но тем не менее полезнейших новшеств не могут пробить себе путь в производство. Разрыв между заводской практикой и достижениями институтских лабораторий и кафедр подчас колоссальный. Почему, спрашивается? Вы этого от меня ждёте?
— А этого тоже.
— Тут долго думать нужно, такой ноши я, пожалуй, не потяну. Слишком много разнородных и зачастую неизвестных мне факторов. Лучше сосредоточить внимание на другом… Мне очень понравилось, Алёша, ваше понимание диалектического единства геологической теории и индустриальной практики. Пожалуй, именно эту тему нам и следует рассмотреть, причём углублённо. Для широкой общественности важно знать не только, сколь быстро внедряются в производство уже известные свершения научной мысли, но и каким образом становятся явью идеи, которые только ещё разрабатываются в узком кругу исследователей.
— Совершенно с вами согласен! — загорелся обычно флегматичный Гривень. — Можете привести конкретный пример?
— Пожалуй. — Корват ненадолго задумался. — Вы верно сказали, что наш институт ведёт работы во многих точках планеты! Причём не только на суше, но и в океане.
— Нефть и газ шельфа?
— Это само собой. А вы когда-нибудь слышали о железомарганцевых конкрециях?
— Что-то очень смутно.
— И немудрено. Наука только-только приступает к их изучению. Ведь мы даже не знаем происхождения этих загадочных шаров, устилающих океанское дно на большой протяжённости. Но это не мешает уже сегодня планировать их промышленную добычу. Ведь помимо железа и марганца они включают в себя весь спектр легирующих: никель, кобальт, хром и так далее. Я уверен, что практика опередит здесь исследование. Учёные ещё будут ломать головы над этой геологической загадкой, а специально сконструированные драги станут черпать конкреции тысячами, миллионами тонн. И чем чёрт не шутит, может быть, именно они смогут революционизировать металлургическое производство?
— Почему вы так думаете?
— Да потому, что потребуется создать для них специальные печи, разработать новые методы разделения элементов. Это, конечно, дело будущего, но очень, уверяю вас, близкого.
— В сущности, это уже сегодняшний день, — покачал головой Гривень. — Как тесно соприкасаются в наше время науки! Таков объективный характер научно-технической революции. Ни на одном её рубеже остановка немыслима. Настолько переплетаются связи. И как широко: геология, морские исследования, металлургия.
— Добавьте ещё биологию. Без неё мы не только не сдвинемся с места в вопросе о тех же конкрециях, но и в сугубо технических делах она заявляет о себе всё более уверенно и властно.
— В технических? — удивился Гривень. — Ах да, микробы-рудонакопители! — Он хлопнул себя по лбу.
— Ни одна отрасль технологии невозможна ныне без поисков новых геологических месторождений.
— По-моему, материал вырисовывается, — удовлетворённо кивнул Гривень, сделав несколько пометок в блокноте. — Современное производство немыслимо без животворных взаимосвязей с наукой. Нашему читателю будет интересно узнать, как и в каких формах они осуществляются.
— Теперь и я вижу, что это нужно, — рассмеялся Игнатий Сергеевич. — Понимая, пусть в самых общих чертах, как функционирует многослойный организм народного хозяйства, каждый из нас и все мы вместе яснее осознаём своё место в общем строю.
— И во времени тоже. Зная, что тебя ожидает завтра, совсем иначе понимаешь сегодняшний день. Это, простите за штамп, стимулирует творческую инициативу.
Увлекшись беседой, они могли бы говорить ещё очень долго, но звон подвешенного буфера позвал на обед.
Так случилось, что отправленная Гривенем статья не появилась в газете. Потом, по прошествии нескольких лет, он вновь возвратится к ней и к магнитофонным кассетам, на которых была записана беседа с Игнатием Сергеевичем, и на многое из того, что только брезжило на горизонте в тот жаркий сентябрьский день, взглянет иными глазами.
II
Ещё вчера влачить жизнь далее казалось невмоготу, и банальная мысль о неизбежности смерти, обычно сжимавшая сердце, ласкала воображение. А утром всё чудесным образом переменилось. Невзирая на недосып и тревожное обмирание в груди на последних секундах душного утреннего забытья. Вопреки образу, возникшему в ярко освещённой ванной, когда Светлана Андреевна, рассеянно наложив питательный крем, встретила взгляд гостьи из Зазеркалья. На фоне сверкающего в беспощадном люминесцентном озарении голубого кафеля она выглядела особенно жалко, бедная гостья, потерпевшая очередное кораблекрушение. Но ведь живая, свободная и живая. Выброшенная на дикий берег милосердной волной, она не потонула в пучине, чтобы очнуться в однокомнатной голой квартирке, затерявшейся среди однотипных кварталов Беляева, и попробовать — ещё раз! — начать с нуля.
— А, провались оно всё… — отчётливо и со вкусом процедила Светлана Андреевна, ощутив прилив весёлой злости. Кощунственно смыв драгоценную мазь водой из-под крана, она сорвала бигуди, наскоро, едва не выдирая пряди, расчесала всё ещё золотые венецианские волосы и подчернила ресницы. Голубой тон помог несколько сгладить предательские морщинки, зелёный — выгодно подчеркнуть хризолитную чистоту вечно молодых — да будет так вовеки и присно! — завлекательных глаз. Да, вопреки всему настроение ползло вверх, как ртуть в термометре, выходящем из тени. Свой бесподобный, в мелкую клеточку, костюмчик Светлана Андреевна надела, уже мурлыча какую-то песенку. Тронув хрустальной пробкой виски, она оглядела пустую комнату, где кроме раскладушки, цветного телевизора и чемодана в углу решительно ничего не было, и поставила изысканный флакон Нины Риччи на подоконник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56