— Не преувеличивай, Рыба. Я вчера был у него в МГУ. По-моему, с ним полный порядок. Он процветает.
— Помяни моё слово, Малик, эта стерва погубит его! И виноват будешь ты! Это ж типичная хищница! Ты бы сказал ему.
— Ланского не знаешь? Да он убьёт меня на месте. Нет, Тома, я боюсь за себя.
— А за него не боишься? Что с ним станет, тебе наплевать?
— У меня к тебе гигантская просьба, Рыбонька! — Малик поторопился переменить тему. — Пригляди, пока я смотаюсь, за моими кемикл-гёрлз, чтобы не соскучились от безделья.
— Только этого недоставало! Сам виноват — разбаловал. Они же научные труды у тебя подписывают. В упор никого не видят. Кроме того, я сама уматываю на следующей неделе.
— Куда, если не тайна?
— На сборы, мальчик. Меня, между прочим, в сборную Москвы включили, по синхронному плаванию. Так что имеешь шанс увидеть на телеэкране.
— Поздравляю, Томик, от души, — Марлен торжественно пожал ей руку. — А как же тема?
— Наука? — Тамара вынула из кармашка золотистый тюбик и уверенным эластичным нажимом подвела губы. — Будет вместе со мной, пока я подрыгаю ножками под хабанеру Бизе, — пояснила, облизав сиреневую помаду. — Я не напутала в терминологии? Хабанера?
— Хабанера, — подтвердил он, застёгивая чемоданчик. — Желаю тебе золотой медали.
На следующее утро Ровнин уже любовался со станционного мостика панорамой металлургического комбината. Его властная центростремительная сила ощущалась повсюду. Словно под влиянием неодолимого магнетизма отклонялась от путей крайняя колея, теряясь за передовыми бастионами из стекла и стали. Тянулись увешанные гирляндами изоляторов серебристые вышки. Вдоль невидимых нитей подвески сновали навстречу друг другу бесконечные вагонетки. Даже река, темневшая сквозь голые ветви ветел, не могла противиться этому неодолимому притяжению. Где-то там, за дальними заснеженными балками и терриконами, она совершала плавный извив, спеша к зарешёченному проёму в бетонной стене. Не замерзающая в самый лютый мороз речка…
Над циклопическими башнями домен стыли неподвижные облака. И так же неподвижны были разноцветные дымы, исходившие из бесчисленных труб, и клубы пара над жерлами деревянных градирен. Подпиравшие печи батареи коуперов, закруглённых, словно торпеды, и могучие рукава всевозможных трубопроводов лишь подчёркивали суровую невозмутимость цитадели, сковавшей землю и небеса.
Марлен знал, что таится за этой обманчивой неизменностью. После первой ознакомительной экскурсии ему долго снились реки огня. Хлестал чугун из пробитых лёток, покорно и тяжко сбегая по желобам. Кипела в чёрных ковшах разливаемая сталь, выплескивая солнечные протуберанцы. С лязгом и грохотом неслись по прокатным валкам ослепительные брусья и ленты. Перелетали с линии на линию, как гибкие макаронины, неуловимо меняя профиль.
И какая грозная, какая ликующая музыка рождалась в оглохших ушах! Под лаву, клокочущую в рукотворном вулкане, содрогание платформ на разливке, вой вентиляторов и яростные выдохи из круглой дырки мартена.
Небывалая оркестровая яма, залитая сиянием расплавленного металла, небывалый оркестр на тысячи сольных партий. И скульптурные силуэты, выкованные в снопах искр, и мощные, словно отлитые из чугуна руки, взметнувшие чудовищный крюк, как палочку дирижёра.
Наверное, нечто подобное мерещилось Скрябину и Глазунову, искавшим отклики цвета в спектрах созвучий. Они исходили из радуги, но Марлен воочию видел, как жидкое солнце, минуя призму, сгущается в вишнёвый накал. Он слышал, как поют, излучая инфракрасную темноту, заливаемые формы и неподвластная пламени человечья плоть.
Дожидаясь автобуса, Малик мысленно вернулся к событиям трёхмесячной давности, когда после обхода цехов, продолжавшегося четыре дня, он возвратился к исходной точке усталый и потрясённый.
— И эдакую махину вы надумали взорвать изнутри? — поддел его заместитель главного конструктора Кондырев, довольный произведённым впечатлением. — Эх вы, химики, всё бы вам в трубы загнать да в котлы!.. Ну как, будете продолжать свою авантюру?
Марлен не нашёлся, что ответить, и только кивнул в ответ. Разговор происходил в доменном цехе, вернее в помещении КИПов, куда едва доносился гром выпускаемой плавки. Озирая шкалы бесчисленных потенциометров, где отголоском дальней грозы подрагивали стрелки и самописцы, он подумал о пролётке с бензиновым моторчиком и чадящем пироскафе, который нелепо захлюпал деревянными лопастями по Миссисипи. Новое всегда приходит в жалком смешном облике, когда налаженное, привычное пребывает на высшем взлёте могущества, и никто, вернее почти никто, не ждёт перемен.
— Силища, красотища, размах! — продолжал гнуть свою линию Кондырев. — А что у вас? Кварцевая пробирка?
Возразить было нечем. Исполинская высота доменной печи, сложность и масштабы обслуживающих её дворов ошеломили Малика. Сухие цифры учебников и мелькающие, почти не задевая сознания, кадры телевидения не могли передать и сотой доли истинного величия плавки. Нет, Кирилл глубоко заблуждался, сравнивая её с алхимическим горшком. Общим оставался лишь исходный принцип, но тысячекратное умножение неизбежно породило новое качество. Производство чугуна ни в чём не отставало от современности. Даже в оснащении электроникой. Самонадеянным мальчишеством выглядел вызов, брошенный ими грандиозному, отлаженному до мелочей огненному действу. От ничтожной пробирки из кварцевого стекла — Кондырев тысячу раз прав! — до реактора непрерывного действия было далеко невообразимо. Пролётка, хоть худо-бедно, да бегала, и пароходик тоже не даром глотал дрова.
Малику на какое-то мгновение стало страшно. Подумав, как далеко они с Кирой зашли в собственном легковерном ослеплении, он ощутил глубочайшую растерянность. Но, сделав усилие, он восстановил пошатнувшиеся было опоры. Марлен вспомнил шефа, Киру, Герберова, который с молоточком в руках показывал, как рвётся бензольное кольцо. Они не могли ошибиться. Поэтому прочь любые сомнения. За его, Марлена, спиной стоит самая объективная вещь на земле — цифра. Неподкупная и неподвластная ничьей воле. Кажется, Кира однажды рассказывал о священных числах пифагорийцев? Они верили, что в основе мироздания лежат простейшие математические закономерности. Право, не так уж наивна была их чистая вера. Если природа говорит с нами музыкой цвета, звука и запаха, то мыслит она математическими кривыми, за которыми стоят уравнения. Кира знает, что говорит. Константы равновесия, энергетические потенциалы — это действительно главное. Закон организует косную материю. Аппаратурное оформление, железки — не им противиться жёсткому диктату природы. Там удлинить, тут раздвинуть, здесь подкрутить. Нехитрая механика.
Так и не удалось Кондыреву заставить Малика пойти на попятный. Впоследствии он признался, что выполнял приказание директора. “Ткни их носом как следует во все углы, — напутствовал его хозяин. — Пусть полюбуются на полный цикл во всём его грандиозном размахе. Если не испугаются, поговорим серьёзно. Сдаётся мне, что за их стекляшками скрывается действительно интересная штука. Вникни, Василь Львович, досконально разберись”.
Упорство, с которым Ровнин отстаивал свою идею, равно как и его подкреплённая точным расчётом аргументация, произвели на Кондырева благоприятное впечатление. Превратившись, по мере общения, из скептика в горячего сторонника, он лично переделал представленный институтом проект, учтя передовые достижения инженерной мысли, и поручил самым опытным конструкторам разработку отдельных узлов.
— Подумать только, — деланно ужасался Василь Львович, — на лучшем в стране металлургическом комбинате подкапываются под самые основы металлургии! Да нас всех расстрелять надо, как пятую колонну!
— Потому и лучший ваш комбинат, — грубо льстил Малик, — что люди на нём такие. Умеют заглядывать в будущее, не то что иные кроты.
— И вы всерьёз надеетесь, что вам удастся произвести столь радикальный переворот? — не переставал он допытываться. — Мне это интересно с чисто психологической стороны, Марлен Борисович.
— Даже не мечтаю, — почти искренне отвечал Малик. — Во всяком случае, при нашей жизни. Но если удастся внедрить метод в качестве вспомогательного производства для каких-нибудь специальных целей, я буду доволен.
— Доволен! — гоготал Кондырев. — Да это самое большее, о чём можно мечтать! Даже попутное с производством кокса обогащение железной руды будет для вас венцом успеха. Миллионная же экономия в масштабах страны! Небось о госпремии мечтаете? Признавайтесь!
— Не мечтаю, — смеялся Марлен. — Но если всё-таки дадут, то мы разделим её с вашими товарищами. В порядке соавторства.
— Так-так, самое время делить шкуру неубитого медведя. Не сегодня-завтра ваш стенд преподнесёт нам такой подарочек, что в пору будет лезть головой в петлю. Хорошо, если только выгонят к чёртовой бабушке за бессмысленное разбазаривание государственных средств.
— Вас-то не выгонят, Василь Львович, — успокаивал Ровнин, ничуть не устрашившись. — Приказ директора как-никак.
— Ещё как наподдадут коленкой под зад! С вас-то какой спрос? Вам самим богом положено свои идеи проталкивать. Нет, Порфирий Кузьмич с меня спросит. Недоглядел, скажет, дурень, дал себя запутать, ну и получай теперь по первое число.
Кондырев сетовал словно бы в шутку, но Малик, всякий раз откликаясь намеренно беспечным смехом, проникся подозрением, что заместитель главного конструктора и впрямь испытывает тягостное сомнение.
Дальнейшие события показали, что они были не столь уж беспочвенны, как хотелось думать Марлену.
Едва он, не заглянув даже в заводскую гостиницу, где для него держали постоянный номер, поднялся на пятый этаж инженерного корпуса, как его изловила кондыревская секретарша.
— Куда это вы запропастились, Марлен? Василь Львович уже дважды справлялся.
Привыкший к постоянным передрягам, Ровнин сразу заподозрил неладное. Заместителя главного конструктора он нашёл на обычном месте, возле кульмана за стеклянной перегородкой.
— Вам не икалось вчера? — в привычной манере осведомился он. — Телеграмму получили?
— Нет, Василь Львович, — Малик с тревогой взглянул на осунувшееся лицо Кондырева: под глазами тёмные тени, взгляд напряжённый, унылый. — Какие-нибудь неприятности?
— “Какие-нибудь”! — желчно усмехнулся Кондырев. — Вы знаете, что мы собрали реактор?
— Конечно! Мы даже распили бутылку шампанского на радостях!
— Значит, рано начали радоваться. Не идёт!
— Ничего не понимаю, — растерянно засуетился Марлен. — Что именно не идёт?
— Реактор ваш не идёт! Вы простите, но я не утерпел и опробовал установку без вас. Так, знаете, для успокоения.
— И что? — упавшим голосом спросил Малик.
— Козёл! — Василь Львович осторожно, словно его мучил радикулит, опустился в кресло. — Надеюсь, вы знаете, что это такое?
Ещё бы Малик не знал! Сколько раз приходилось ему калечить дорогостоящую трубку, чтобы пробить намертво спёкшуюся пробку губчатого металла.
— Ничего страшного, — сказал он не слишком уверенно. — Главное, что восстанавливается. Режим как-нибудь подберём.
— Что толку от такого восстановления? Вы же предлагаете нам непрерывный процесс! Я правильно понимаю? А восстанавливать можно где угодно, хоть в костре, как в доисторические времена.
— Зря вы не дождались меня, Василь Львович.
— От вашего личного присутствия так много зависит? — Кондырев поцокал языком. — Вы случайно не экстрасенс?
— При какой температуре вели процесс?
— Тысяча сто.
— Зачем так много? С первого раза…
— Мне показалось, что так будет оптимально.
— Жаль, Василь Львович, честное слово, жаль… Всё-таки у нас опыт, работали на самых разных режимах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56