— Такой патент широко пойдёт за рубежом, — достаточно громко заметил один из членов коллегии.
— Хотелось бы узнать мнение академика Герберова, — одобрительно кивнул председатель.
— По-моему, и так ясно, — взяв вместо указки молоток, Герберов прошёлся по графикам, пустившись в дотошные объяснения механизма реакций.
Он рассказывал, как рвутся химические связи, рисовал в воздухе электронные конфигурации, приседал, изображая энергетические ямы. Представление, несомненно, доставило присутствующим удовольствие, хотя мало кто разобрался в столь сложных материях. “Долины Ленарда — Джонса” и “пи-электроны моноядерных аренов” явно превышали уровень понимания. Но в главном академик был, без сомнения, прав. Никто из собравшихся, включая Громкова, не сомневался уже в конечном решении Комитета.
Неожиданным для Кирилла и Малика оказалось заключительное слово шефа. Сначала он, как положено, благодарил и кланялся, отметив как положительный фактор даже импотентскую потугу Громкова, — дескать, заставило задуматься, подойти с возросшей ответственностью и т. д., — а потом вообще завернул не в ту степь.
— Чтобы понять, почему наука в наши дни стала самостоятельной производительной силой, мы должны вглядеться в облик современного учёного, — ни с того ни с сего провозгласил Евгений Владимирович, патетически воздев руку. — Возьмите моих учеников, — он улыбнулся обоим. — Один из них тонкий знаток средневековой поэзии, читает в подлиннике провансальских трубадуров, вагантов и как их там ещё, другой — превосходно играет на скрипке. Но за последний год я не видел в руках у них ни поэтического томика, ни смычка. Почему, хотите знать? Я отвечу. В их жизнь вошла проблема с большой буквы и полностью подчинила себе. Всецело! Семья, личные неурядицы, хобби, досуг — всё побоку. Вне проблемы учёного не существует как оригинально мыслящей личности. Разберитесь в сути головоломных вопросов, которые днём и ночью одолевают исследователя, и лишь тогда вы поймёте, что он за человек. Мои ученики — прекрасные люди, талантливые, стойкие, трудолюбивые. Я рад, что наши судьбы объединила проблема столь крупного масштаба. Но мне приятно и другое. Благодаря усилиям работников Комитета, щедрой помощи таких крупных учёных, как академик Герберов и профессор Зинченко, нам удалось разобраться во всех тонкостях. Мы поняли с вами проблему, товарищи, и, следовательно, её скромных подвижников. — Доровский неожиданно зааплодировал.
Его нерешительно поддержали.
Кирилла мучил вопрос: “Зачем?” Слушать шефа было занятно, хотя говорил он явно не по существу. Но разумного объяснения — для чего понадобилось устраивать театр — не находилось.
— Представленная работа, несомненно, опирается на крупномасштабное научное исследование, — поспешил выразить общее мнение председатель. — Особо хочется отметить вклад, который внесли теоретики. Такое единство теории и эксперимента, всецело нацеленного на заводскую практику, отвечает задачам, поставленным июньским 1983 года Пленумом. Видимо, мы не ошибёмся, если поддержим заявку и посодействуем скорейшему внедрению нового оригинального метода. Других мнений нет?.. На том и порешим.
Затем начались поздравления. К Кириллу — Малик по-прежнему держался в тени — подходили совершенно незнакомые люди, пожимали руку, произносили лестные слова.
Особенно обрадовал Герберов.
— Пора защищаться, молодой коллега! — уверенно заявил он. — Вполне готовая диссертация, причём выходящая за рамки обычной кандидатской.
— Нас двое, — напомнил Кирилл.
— Ничего не значит. Нужно только разумно разделить материал. Время одиночек в науке давно минуло. Если пожелаете, могу представить вашу работу в наш учёный совет.
Вывалившись всей ватагой на улицу — снег летал и летал, — обосновались в близлежащей шашлычной “Севан”. Знакомый официант организовал столик на четверых. Малик с Бошариным, не боясь сквозняка, сели спиной к окну, а Кирилл с Володей устроились напротив.
— За победу! — предложил Орлов, когда принесли шашлык по-карски с зажаренной почкой.
— За нашу победу! — как в каком-то фильме времен детства, поправил Марлен.
— За нашу общую! — Кирилл поднял переполненный бокал и, роняя алые капли, поочерёдно чокнулся со всеми. — И за твой кандидатский диплом, — улыбнулся он Володе. — Спасибо, старик!
— За что, генацвале?
— За Герберова, за МГУ, вообще за многое.
— Надерёмся, ребята, вдрызг! — неистовствовал Бошарин-Босс, поспешно разливая вторую бутылку. — Официант! Дюжину анжуйского и каплуна!
— Ты хоть знаешь, что такое каплун? — насмешливо полюбопытствовал Орлов, щуря глаза от сигаретного дыма.
— Не беспокойтесь, едал и не такие деликатесы!
— Ишь разорался! — Высокий парень с затейливо уложенной причёской наконец подошёл к их столу. — Принести чего?
— Корзину бордо и пулярок! — распорядился Бошарин. — И повторить лобио. Ваш сервис будет оценён по достоинству.
— Ещё пару бутылочек и шашлык на рёбрышках, — перевёл на общедоступный язык Марлен. — Лобио, конечно, тоже.
— Как работается? — обратился Володя к Кириллу.
— Интересно. Другого слова не нахожу. По целым дням торчу в библиотеке. Читаю, что надо и что не надо, конспектирую, заполняю карточки. Словом, гребу под себя. Авось пригодится.
Давно Кирилл не чувствовал себя так легко и свободно. Как необходимо человеку ощущение победы, пусть самой маленькой. Справедливость обязана восторжествовать, хотя бы во имя душевного здоровья. Иначе не заметишь, как превратишься в озлоблённого неудачника, раздираемого комплексами.
— Давайте за нас с вами, ребята? — сказал он, наполняя захватанное жирными пальцами стекло. — Чтоб спина к спине, локоть к локтю!
— Смотри, как расчувствовался на радостях. — Володя с достоинством пригубил вино. — Сам на себя стал не похож.
— А он у нас влюблённый! — нежданно брякнул Малик.
— Заткнись, — толкнул его под столом Кирилл.
— С кем не бывает, — философски заметил Володя. — И кто же избранница?
— Прекрасная незнакомка! — провозгласил Бошарин, в ком пропадали богатые актёрские данные. — За дам-с?
— Боссу больше ни капли, — предупредил Малик.
— Это ещё почему? Или я не соавтор открытия? Моё имя официально значится в журнале Академии наук… Как он называется, Марлен Борисович?
— “Химия твёрдого топлива”, — подсказал Малик. — Но вина ты больше не получишь.
— Давай закругляться, — предложил Володя, сторонившийся любых инцидентов. — Стременную, парни.
— Схватим таксомотор и отвезём Босса, — согласно кивнул Малик.
Они расплатились, оделись и тут же, на площади, возле подземного перехода, взяли такси.
— Куда теперь? — спросил Малик, благополучно препроводив Бошарина в его берлогу.
Расставаться никому не хотелось.
— А что, если завалиться к моей шефине? — наткнулся Кирилл на гениальную идею. — Допраздновать торжество?
— Думаешь, удобно? — засомневался Марлен.
— К Анастасии Михайловне? — одобрил Володя. — К ней можно. Она поймёт, как надо.
— Золотая женщина! — подвёл окончательную черту Кирилл.
Лёгкость, которую он нёс в себе, как бы обещала долгое продолжение. И даже самое потаённое не казалось таким невозможным. Хотелось поскорее позвонить домой: вдруг принесли телеграмму.
Где-то за звёздным занавесом сдвинулись заржавелые рычаги и пошли крутить зубчатые колеса, зацепляя одно за другим.
Примерно такое навеялось впечатление.
XXXI
Корват чувствовал, что вот-вот сорвётся. Крупные и мелкие неприятности сыпались на него, как из рога изобилия, отзываясь сбоем сердечного ритма и жаркой, заволакивающей сознание ломотой в затылке. Уши закладывало, как в самолёте. Определённо подскочило давление. Но измерить его — где-то в ящике валялся футляр с манометром и резиновой грушей — не было ни времени, ни охоты. Неделя ещё только началась, а сюрпризов хоть отбавляй.
В Министерстве геологии, куда он поехал утверждать новое штатное расписание, ему дали понять, что на него опять пришла анонимка. Жаловались — он примерно догадывался, кто именно, — на диктаторские замашки, волюнтаристскую кадровую политику и зажим научных направлений, стоящих на противоположных корватовской школе позициях. Ничего нового, но всё равно противно. А тут ещё один из его генералов учинил по собственному почину ревизию финансовой отчётности геологических партий. Счета за аренду плавсредств, расписки сезонных рабочих — поди разберись, где тут честный документ, а где филькина грамота. В пустыне, когда до ближайшего колодца надо пилить трое суток, в таёжной чащобе нотариальных контор почему-то не предусмотрено. Только кому об этом скажешь? Опять пойдут комиссии, нервотрёпка, а времени и без того катастрофически не хватает. Корватовский институт вырос из комплексного экспедиционного объединения, искавшего нефть и газ по всему Союзу. Сосредоточившись на зарубежных исследованиях, Игнатий Сергеевич сохранил за собой и прежние наиболее перспективные направления. К сожалению, управлять столь обширным и пёстрым хозяйством становилось год от года труднее. И возраст, никуда не денешься, сказывался, и здоровье.
В двухэтажной времянке, которую с чьей-то лёгкой руки прозвали бараком, Корват появился через полчаса после им же назначенного срока. Кляня себя за опоздание, Игнатий Сергеевич тем не менее не извинился перед терпеливо ожидавшими сотрудниками. Пробурчав нечто малопонятное, он толкнул ногой дверь и широким жестом зазвал всех в кабинет.
Сразу стало понятно, что настроение у шефа хуже некуда и следует держать ухо востро. Поэтому входили чуть ли не на цыпочках, вобрав голову в плечи.
Самолюбивый Северьянов, которого Игнатий Сергеевич упросил остаться старшим научным сотрудником на половинной ставке, мрачно уселся в самом дальнем углу. Он чувствовал себя униженным, что было никак несообразно с его высоким постом. Обижаться, однако, не приходилось. Корват взял Диму под свою широкую длань, когда тот был ещё студентом-третьекурсником, причём закоренелым троечником и дебоширом.
Рядом с ним скромно приютилась на венском стуле Лариса Постор, тоже бывшая студентка Игнатия Сергеевича, а ныне старший научный и кандидат геолого-минералогических наук. Она принесла новые варианты карты, где были учтены последние данные геофизики и разведочного бурения. Концы с концами у неё не сходились, и было страшно первой угодить под огонь уничтожающей критики. Корват был беспощаден на язык.
Лишь одна Лебедева, ни при каких условиях не терявшая бодрости духа, смело придвинула кресло к директорскому столу, уставленному телефонными аппаратами.
— Это ещё что за новости? — спросила с обезоруживающей улыбкой. — Глядит букой, не разговаривает… Что-нибудь случилось, Игнатий Сергеевич?
— Ничего не случилось! — Он ожесточенно зыркнул на неё из-под насупленных бровей. — А надоело до чертиков! Ей-богу, брошу всё к такой-то матери.
— Фи! — она шутливо наморщила носик. — При дамах.
— Знаю я этих дам! — драчливо ощерился Корват. — Ни в чём не уступают нам, а чуть что скажи, сразу в истерику.
— Не знаю, каких дам вы подразумеваете, — Лариса Постор пришла на помощь подруге. — Но тут они не присутствуют. — И пояснила, не моргнув глазом: — Я истеричек имею в виду.
— Ладно, кончай разговор! — Остывая от яростного накала, Корват принялся искать по карманам очки.
Стало как будто легче. Придерживая за край дужку, обвёл чуть проясневшим взором сидящих. Как это всё-таки здорово, когда вокруг тебя свои.
— Дмитрий Васильевич? — тепло удивился он, словно впервые заметив. — Ну-ка, подсаживайтесь поближе… Давайте вашу пачкотню, Лариса.
— Вот так всегда с вами! — Постор развернула карту. — Ещё не видели, а уж обзываете пачкотнёй.
— Так и есть! Упражнения гориллы, а не карта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56