— Ничего я не говорил. Не убивал я Зинку…
Бурдюков с Беспалых раньше знакомы не были, никаких личных счётов между ними не существовало. Спрашивается, зачем Бурдюкову нужно было оговаривать подследственного?
А если он говорил правду, следовательно… Необходимо было, чтобы показания Бурдюкова подтвердили другие — те, кто в это же время находился в камере.
И я начал наводить справки. Один из сидевших в то время в камере предварительного заключения умер, а другой, как выяснилось, был жив-здоров и работал где-то в Красноярском крае в леспромхозе. Я уже подготовил частное поручение о его допросе, как вдруг показания Бурдюкова совершенно неожиданно превратились из доказательства обвинения в доказательство зашиты…
Во время очередного допроса, видимо, чувствуя, что я ему не совсем доверяю, он между прочим сказал:
— Не сомневайтесь, гражданин следователь, он пришил. Недрогнувшей рукой обрушил ломик на голову своей безвинной жертвы.
От неожиданности я опешил.
— Чем, вы говорите, он её ударил?
— Ломиком. Зверюга, одним словом. И откуда только в наше светлое время такие личности берутся!
Скрывая волнение, я спросил как можно более безразличным тоном:
— Вы точно помните, что он убил её ломом?
— Вы меня обижаете, гражданин следователь. Как сейчас помню. Взял ломик и говорит: «К смерти, падло, готовься!» Она, натурально, на колени. А он заместо сострадания самым что ни на есть острым концом — в грудь. Вспомню эту кошмарную драму — сердце кровью обливается!
А ведь Шонина-то была убита шлакоблоком! Понимаете? Ещё два-три уточняющих вопроса, и я окончательно убедился: ложь. И тут у меня мелькнула одна мысль. В общем, я попросил Бурдюкова рассказать подробности о своём знакомстве с Беспалых, о том, как его встретили в КПЗ, как он там вёл себя.
— Очень нахально вёл, — грустно покачал головой Бурдюков. — Ни такта, ни деликатности. Привели его ночью. Публика после трудового дня устала, отдыхает. Тихо, благородно. А он — медведем. Отсутствие элементарной культуры. Что тут будешь делать? Поучили малость уму-разуму. Побурчал он, похлюпал — и храпака. А у людей бессонница, сон, как хрустальный бокал, на мелкие осколки. Чешутся, скучно: третий день камеру обживаем. Ну, решили от нечего делать ему велосипед прокрутить: бумажечку промеж пальцев запалили. Культмероприятие, так сказать. И людям весело, и ему не обидно. А он вскочил и хулиганит. «Я вам, — орёт, — покажу! Я вам не фраер!» — «А кто?»
— спрашиваю. Ну, он и раскололся: все про мокрое дело выложил, как ломиком невинную советскую гражданку кокнул. Сами понимаете, не мог я с такой, извините за выражение, гнидой одним кислородом дышать. Убеждения не позволяли… Написал ксиву — его на следующий день забрали, а мне благодарность за бдительность.
Итак, показания Бурдюкова о том, при каких обстоятельствах и что именно Беспалых рассказал об убийстве, полностью подтвердили мои предположения: так называемое признание в камере было просто актом самозащиты. Причём предполагаемый убийца был настолько не в курсе обстоятельств происшедшего, что в качестве орудия преступления назвал лом. Это же в дальнейшем подтвердил и протокол допроса второго соседа Беспалых по камере.
Постепенно начали отпадать и другие улики. В таких рубашках, как у Беспалых, ходило в то время почти все мужское население посёлка, так как крупная партия этих рубашек, которые считались сверхмодными, поступила в поселковый магазин приблизительно за месяц до убийства.
Поездной кондуктор Мидлер заявил, что следователь, который первоначально вёл дело, показывал ему Беспалых со спины и он, Мидлер, сказал, что на Беспалых такая же рубашка, как на том парне, и сзади он на него похож, но ничего больше. Утверждать, что у Шониной тогда сидел именно Беспалых, он не берётся: мало ли парней, похожих друг на друга?
«Поправочный коэффициент» неуклонно делал своё дело. У меня уже почти сложилась уверенность в невиновности Беспалых, когда пришлось столкнуться с новым осложнением. Прибыли материалы повторной криминалистической экспертизы. И в заключении эксперта чёрным по белому было написано, что след, обнаруженный рядом с трупом, оставлен сапогом Беспалых. Месяц назад это заключение полностью согласовывалось бы с материалами дела и расценивалось бы мной как одна из достовернейших и фундаментальных улик. А теперь оно находилось в противоречии буквально со всем: со свидетельскими показаниями и протоколами опознаний, с результатами следственного эксперимента и моими гипотезами…
Ошибка экспертизы? В первый раз ошиблись, во второй раз ошиблись… Не слишком ли много ошибок? А если эксперт прав, что наиболее вероятно, то надо искать какое-то объяснение. И оно вскоре нашлось, такое объяснение.
Как известно, в каждом производстве есть отходы. Без них не обойтись и при расследовании. В более или менее сложном уголовном деле сотни страниц. Но из них только сто или сто пятьдесят представляют интерес для прокурора, адвоката и суда, остальные — шлак. Он образовался в основном тогда, когда следователь блуждал в потёмках. Но иногда в этом шлаке обнаруживается нечто такое, что совершенно неожиданно меняет аспект всего дела.
Мне тогда пришлось допросить около семидесяти человек. И вот один из этих семидесяти, говоря о вспыльчивости Беспалых, в качестве примера упомянул о его драке с соседом по общежитию Павлом Прокудиным.
— До крови Пашку избил. Смотреть страшно было. А из-за ерунды: то ли тот его бритвенным прибором попользовался, то ли сапоги без спросу взял…
— А где теперь этот Прокудин?
— Бог его знает. Как это дело произошло, он и уехал. С расстройства, что ли… Он же гулял с Зинкой…
Свидетель и не подозревал, какую роль сыграли его показания.
Итак, возможное объяснение было найдено. Оставалось его проверить. На следующий день я вызвал Беспалых.
— Что же вы говорили, что сапоги были совершенно новыми? Оказывается, их носили не только вы, но и Прокудин?
Мой подшефный захлопал глазами: проницательность следователя его потрясла.
— Честное слово, гражданин следователь, Пашка их только раз обувал, а потом он себе с получки точно такие же справил. Это кто же вам накапал? Ну и люди!
— Ну, вот, наверно, путаница была, раз сапоги такие похожие.
— Какая же путаница, гражданин следователь, если на евонных сапогах подковок не было, да и фамилие своё я внутри голенищ чернильным карандашом написал…
Эксперт не ошибся. Ошибся следователь, который принял сапоги Прокудина за сапоги Беспалых и отправил их на экспертизу вместе с гипсовым слепком…
Так показание одного из семидесяти свидетелей не только сняло с Беспалых всякую тень, но и указало следствию правильный путь.
На первом же допросе Прокудин во всем признался. В течение двух недель следствие было закончено, и он предстал перед судом.
На суде он подробно обо всем рассказал и, как в таких случаях говорится, понёс суровое, но справедливое наказание. Вот видите, какое значение имеет «поправочный коэффициент»!
ВЕРНЫЙ ПОМОЩНИК
На этот раз мы говорили о нераскрытых преступлениях.
— Нераскрытое преступление… — сказал Фролов, засовывая в пластмассовый стаканчик только что отточенный карандаш. — Нераскрытое преступление, — повторил он. — По-моему, сам этот термин страдает неточностью. Таких преступлений практически нет. Есть преступления, которые раскрываются сразу. Есть преступления, для раскрытия которых требуется более или менее длительный срок. Но таких преступлений, которые бы навсегда остались тайной… Мне, по крайней мере, с подобными преступлениями сталкиваться не приходилось. Шила, как говорится, в мешке не утаишь. Я уж не говорю об отсутствии в СССР профессиональной преступности, о высоком уровне криминалистической техники, о мужестве и самоотверженности сотрудников органов МВД, о том, что каждый преступник оставляет на месте преступления какие-то следы, которые со временем превращаются в улики против него. Обо всем этом уже достаточно много говорили и писали. Но дело ещё и в том, что вор, грабитель; убийца вынужден после совершения преступления скрываться во враждебной для него среде, среди людей, мораль которых, нравственность, мировоззрение диаметрально противоположны морали, нравственности, мировоззрению преступника. Нарушитель закона оказывается в изоляции, у него нет друзей в широком смысле этого слова. Он в постоянном напряжении, в страхе. И этот страх перед людьми, страх перед неизбежной расплатой за совершенное закономерно влечёт за собой нервный срыв, опрометчивость в том или ином поступке. Поэтому верными друзьями следователя в нашей стране являются не только многочисленные добровольные помощники милиции, но и сам уклад жизни, общепринятая мораль и как следствие её страх преступника. Да, этот страх можно тоже назвать верным помощником следователя. Он не раз приводил к явкам с повинной, помогал в раскрытии сложных и запутанных преступлений. Следователю часто приходится сталкиваться с этим своеобразным явлением. Очень часто…
* * *
Дело по обвинению Пухова… А когда Николай Николаевич принял его к своему производству, оно называлось иначе: «Об исчезновении мальчика Виталия Пухова». В те дни для Фролова было неясно все: судьба мальчика, участие в происшедшем его отца, характер преступления и прежде всего поведение матери ребёнка, Марии Николаевны Ганиной, которая только через пять лет после случившегося обратилась в милицию. Впрочем, самой Ганиной её поступок казался естественным.
На вопрос следователя она сказала, что все это время надеялась на возвращение Пухова и поэтому не хотела вмешивать в дело милицию или прокуратуру.
— Возвращение Пухова?
— Вот именно.
— Насколько я понимаю, вы имеете в виду своего сына?
— Нет, его отца… Я рассчитывала на то, что он вернётся ко мне. А теперь я потеряла всякую надежду. Теперь я понимаю, что жить вместе мы больше не будем. Вселяя в меня надежды, он лгал. Нет, он ко мне не вернётся.
Фролов не смог скрыть своего удивления, и Ганина поставила точки над «i».
— Я люблю Пухова, — сказала она, — и не хотела ему портить жизнь.
— И если бы он к вам вернулся, вы бы примирились с исчезновением ребёнка?
— Не знаю, может быть… — Ганина вскинула свои длинные ресницы и слабо улыбнулась. Сейчас она, видимо, изображала героиню одного из последних фильмов: лёгкая бравада с трагическим подтекстом.
— Считаете, что я плохая мать? Возможно… Но Виталика я просто любила, а его отец был для меня богом. Это, разумеется, не записывайте: слово «любовь» не для протокола…
Следователь должен уметь слушать, как бы ни был ему неприятен собеседник. И Фролов слушал. Он не собирался объяснять Ганиной, что такое материнский долг: в прокуратуру её вызвали вовсе не для этого.
История её была банальна. Легкомысленная, избалованная родителями девчонка, мечтавшая о «красивой жизни». То она видела себя знаменитой пианисткой, которую приглашают на гастроли в Париж или Нью-Йорк, то женой дипломата. Но известной пианисткой она не стала, как не стала женой дипломата. В результате трагической случайности родители погибли. Пришлось самой зарабатывать на хлеб. В армавирской школе, где она преподавала пение, Мария Николаевна знакомится с молодым учителем Виталием Борисовичем Пуховым. Пухов заинтересовался ею, и Ганина благосклонно принимала его ухаживания. Правда, новый знакомый был только отблеском её девичьих мечтаний, но Мария Николаевна находила, что в нем «что-то есть».
Вскоре молодые люди поженились. Как будто стали осуществляться мечты о «красивой жизни». Муж зарабатывал неплохо, и Ганина создала у себя на квартире нечто вроде «светского салона». Это требовало дополнительных расходов, а Пухов был скуповат. На безоблачном небе семейной жизни появились первые тучки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Бурдюков с Беспалых раньше знакомы не были, никаких личных счётов между ними не существовало. Спрашивается, зачем Бурдюкову нужно было оговаривать подследственного?
А если он говорил правду, следовательно… Необходимо было, чтобы показания Бурдюкова подтвердили другие — те, кто в это же время находился в камере.
И я начал наводить справки. Один из сидевших в то время в камере предварительного заключения умер, а другой, как выяснилось, был жив-здоров и работал где-то в Красноярском крае в леспромхозе. Я уже подготовил частное поручение о его допросе, как вдруг показания Бурдюкова совершенно неожиданно превратились из доказательства обвинения в доказательство зашиты…
Во время очередного допроса, видимо, чувствуя, что я ему не совсем доверяю, он между прочим сказал:
— Не сомневайтесь, гражданин следователь, он пришил. Недрогнувшей рукой обрушил ломик на голову своей безвинной жертвы.
От неожиданности я опешил.
— Чем, вы говорите, он её ударил?
— Ломиком. Зверюга, одним словом. И откуда только в наше светлое время такие личности берутся!
Скрывая волнение, я спросил как можно более безразличным тоном:
— Вы точно помните, что он убил её ломом?
— Вы меня обижаете, гражданин следователь. Как сейчас помню. Взял ломик и говорит: «К смерти, падло, готовься!» Она, натурально, на колени. А он заместо сострадания самым что ни на есть острым концом — в грудь. Вспомню эту кошмарную драму — сердце кровью обливается!
А ведь Шонина-то была убита шлакоблоком! Понимаете? Ещё два-три уточняющих вопроса, и я окончательно убедился: ложь. И тут у меня мелькнула одна мысль. В общем, я попросил Бурдюкова рассказать подробности о своём знакомстве с Беспалых, о том, как его встретили в КПЗ, как он там вёл себя.
— Очень нахально вёл, — грустно покачал головой Бурдюков. — Ни такта, ни деликатности. Привели его ночью. Публика после трудового дня устала, отдыхает. Тихо, благородно. А он — медведем. Отсутствие элементарной культуры. Что тут будешь делать? Поучили малость уму-разуму. Побурчал он, похлюпал — и храпака. А у людей бессонница, сон, как хрустальный бокал, на мелкие осколки. Чешутся, скучно: третий день камеру обживаем. Ну, решили от нечего делать ему велосипед прокрутить: бумажечку промеж пальцев запалили. Культмероприятие, так сказать. И людям весело, и ему не обидно. А он вскочил и хулиганит. «Я вам, — орёт, — покажу! Я вам не фраер!» — «А кто?»
— спрашиваю. Ну, он и раскололся: все про мокрое дело выложил, как ломиком невинную советскую гражданку кокнул. Сами понимаете, не мог я с такой, извините за выражение, гнидой одним кислородом дышать. Убеждения не позволяли… Написал ксиву — его на следующий день забрали, а мне благодарность за бдительность.
Итак, показания Бурдюкова о том, при каких обстоятельствах и что именно Беспалых рассказал об убийстве, полностью подтвердили мои предположения: так называемое признание в камере было просто актом самозащиты. Причём предполагаемый убийца был настолько не в курсе обстоятельств происшедшего, что в качестве орудия преступления назвал лом. Это же в дальнейшем подтвердил и протокол допроса второго соседа Беспалых по камере.
Постепенно начали отпадать и другие улики. В таких рубашках, как у Беспалых, ходило в то время почти все мужское население посёлка, так как крупная партия этих рубашек, которые считались сверхмодными, поступила в поселковый магазин приблизительно за месяц до убийства.
Поездной кондуктор Мидлер заявил, что следователь, который первоначально вёл дело, показывал ему Беспалых со спины и он, Мидлер, сказал, что на Беспалых такая же рубашка, как на том парне, и сзади он на него похож, но ничего больше. Утверждать, что у Шониной тогда сидел именно Беспалых, он не берётся: мало ли парней, похожих друг на друга?
«Поправочный коэффициент» неуклонно делал своё дело. У меня уже почти сложилась уверенность в невиновности Беспалых, когда пришлось столкнуться с новым осложнением. Прибыли материалы повторной криминалистической экспертизы. И в заключении эксперта чёрным по белому было написано, что след, обнаруженный рядом с трупом, оставлен сапогом Беспалых. Месяц назад это заключение полностью согласовывалось бы с материалами дела и расценивалось бы мной как одна из достовернейших и фундаментальных улик. А теперь оно находилось в противоречии буквально со всем: со свидетельскими показаниями и протоколами опознаний, с результатами следственного эксперимента и моими гипотезами…
Ошибка экспертизы? В первый раз ошиблись, во второй раз ошиблись… Не слишком ли много ошибок? А если эксперт прав, что наиболее вероятно, то надо искать какое-то объяснение. И оно вскоре нашлось, такое объяснение.
Как известно, в каждом производстве есть отходы. Без них не обойтись и при расследовании. В более или менее сложном уголовном деле сотни страниц. Но из них только сто или сто пятьдесят представляют интерес для прокурора, адвоката и суда, остальные — шлак. Он образовался в основном тогда, когда следователь блуждал в потёмках. Но иногда в этом шлаке обнаруживается нечто такое, что совершенно неожиданно меняет аспект всего дела.
Мне тогда пришлось допросить около семидесяти человек. И вот один из этих семидесяти, говоря о вспыльчивости Беспалых, в качестве примера упомянул о его драке с соседом по общежитию Павлом Прокудиным.
— До крови Пашку избил. Смотреть страшно было. А из-за ерунды: то ли тот его бритвенным прибором попользовался, то ли сапоги без спросу взял…
— А где теперь этот Прокудин?
— Бог его знает. Как это дело произошло, он и уехал. С расстройства, что ли… Он же гулял с Зинкой…
Свидетель и не подозревал, какую роль сыграли его показания.
Итак, возможное объяснение было найдено. Оставалось его проверить. На следующий день я вызвал Беспалых.
— Что же вы говорили, что сапоги были совершенно новыми? Оказывается, их носили не только вы, но и Прокудин?
Мой подшефный захлопал глазами: проницательность следователя его потрясла.
— Честное слово, гражданин следователь, Пашка их только раз обувал, а потом он себе с получки точно такие же справил. Это кто же вам накапал? Ну и люди!
— Ну, вот, наверно, путаница была, раз сапоги такие похожие.
— Какая же путаница, гражданин следователь, если на евонных сапогах подковок не было, да и фамилие своё я внутри голенищ чернильным карандашом написал…
Эксперт не ошибся. Ошибся следователь, который принял сапоги Прокудина за сапоги Беспалых и отправил их на экспертизу вместе с гипсовым слепком…
Так показание одного из семидесяти свидетелей не только сняло с Беспалых всякую тень, но и указало следствию правильный путь.
На первом же допросе Прокудин во всем признался. В течение двух недель следствие было закончено, и он предстал перед судом.
На суде он подробно обо всем рассказал и, как в таких случаях говорится, понёс суровое, но справедливое наказание. Вот видите, какое значение имеет «поправочный коэффициент»!
ВЕРНЫЙ ПОМОЩНИК
На этот раз мы говорили о нераскрытых преступлениях.
— Нераскрытое преступление… — сказал Фролов, засовывая в пластмассовый стаканчик только что отточенный карандаш. — Нераскрытое преступление, — повторил он. — По-моему, сам этот термин страдает неточностью. Таких преступлений практически нет. Есть преступления, которые раскрываются сразу. Есть преступления, для раскрытия которых требуется более или менее длительный срок. Но таких преступлений, которые бы навсегда остались тайной… Мне, по крайней мере, с подобными преступлениями сталкиваться не приходилось. Шила, как говорится, в мешке не утаишь. Я уж не говорю об отсутствии в СССР профессиональной преступности, о высоком уровне криминалистической техники, о мужестве и самоотверженности сотрудников органов МВД, о том, что каждый преступник оставляет на месте преступления какие-то следы, которые со временем превращаются в улики против него. Обо всем этом уже достаточно много говорили и писали. Но дело ещё и в том, что вор, грабитель; убийца вынужден после совершения преступления скрываться во враждебной для него среде, среди людей, мораль которых, нравственность, мировоззрение диаметрально противоположны морали, нравственности, мировоззрению преступника. Нарушитель закона оказывается в изоляции, у него нет друзей в широком смысле этого слова. Он в постоянном напряжении, в страхе. И этот страх перед людьми, страх перед неизбежной расплатой за совершенное закономерно влечёт за собой нервный срыв, опрометчивость в том или ином поступке. Поэтому верными друзьями следователя в нашей стране являются не только многочисленные добровольные помощники милиции, но и сам уклад жизни, общепринятая мораль и как следствие её страх преступника. Да, этот страх можно тоже назвать верным помощником следователя. Он не раз приводил к явкам с повинной, помогал в раскрытии сложных и запутанных преступлений. Следователю часто приходится сталкиваться с этим своеобразным явлением. Очень часто…
* * *
Дело по обвинению Пухова… А когда Николай Николаевич принял его к своему производству, оно называлось иначе: «Об исчезновении мальчика Виталия Пухова». В те дни для Фролова было неясно все: судьба мальчика, участие в происшедшем его отца, характер преступления и прежде всего поведение матери ребёнка, Марии Николаевны Ганиной, которая только через пять лет после случившегося обратилась в милицию. Впрочем, самой Ганиной её поступок казался естественным.
На вопрос следователя она сказала, что все это время надеялась на возвращение Пухова и поэтому не хотела вмешивать в дело милицию или прокуратуру.
— Возвращение Пухова?
— Вот именно.
— Насколько я понимаю, вы имеете в виду своего сына?
— Нет, его отца… Я рассчитывала на то, что он вернётся ко мне. А теперь я потеряла всякую надежду. Теперь я понимаю, что жить вместе мы больше не будем. Вселяя в меня надежды, он лгал. Нет, он ко мне не вернётся.
Фролов не смог скрыть своего удивления, и Ганина поставила точки над «i».
— Я люблю Пухова, — сказала она, — и не хотела ему портить жизнь.
— И если бы он к вам вернулся, вы бы примирились с исчезновением ребёнка?
— Не знаю, может быть… — Ганина вскинула свои длинные ресницы и слабо улыбнулась. Сейчас она, видимо, изображала героиню одного из последних фильмов: лёгкая бравада с трагическим подтекстом.
— Считаете, что я плохая мать? Возможно… Но Виталика я просто любила, а его отец был для меня богом. Это, разумеется, не записывайте: слово «любовь» не для протокола…
Следователь должен уметь слушать, как бы ни был ему неприятен собеседник. И Фролов слушал. Он не собирался объяснять Ганиной, что такое материнский долг: в прокуратуру её вызвали вовсе не для этого.
История её была банальна. Легкомысленная, избалованная родителями девчонка, мечтавшая о «красивой жизни». То она видела себя знаменитой пианисткой, которую приглашают на гастроли в Париж или Нью-Йорк, то женой дипломата. Но известной пианисткой она не стала, как не стала женой дипломата. В результате трагической случайности родители погибли. Пришлось самой зарабатывать на хлеб. В армавирской школе, где она преподавала пение, Мария Николаевна знакомится с молодым учителем Виталием Борисовичем Пуховым. Пухов заинтересовался ею, и Ганина благосклонно принимала его ухаживания. Правда, новый знакомый был только отблеском её девичьих мечтаний, но Мария Николаевна находила, что в нем «что-то есть».
Вскоре молодые люди поженились. Как будто стали осуществляться мечты о «красивой жизни». Муж зарабатывал неплохо, и Ганина создала у себя на квартире нечто вроде «светского салона». Это требовало дополнительных расходов, а Пухов был скуповат. На безоблачном небе семейной жизни появились первые тучки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36