Дальше — больше. После одной из ссор Виталий собрал свои вещи и уехал к родным в Челябинск. Перед отъездом он порекомендовал ей сделать аборт. Но Ганина не последовала его совету: она рассчитывала, что ребёнок вернёт ей мужа. Между тем Пухов осел в Челябинске, вторично женился, забыв расторгнуть брак с первой женой, и начисто вычеркнул из своей памяти Марию Николаевну. Сообщение, что у него есть сын, застало его врасплох, а иск о взыскании алиментов вызвал панику. Пухов написал ей несколько лирических писем. Он уверял Ганину, что продолжает её любить, и просил отозвать исполнительный лист. Летом он приехал в Армавир. Погостив несколько дней, он предложил Ганиной отпустить Виталика вместе с ним в Челябинск.
— Чем он это мотивировал? — спросил Фролов.
— Говорил, что хочет показать сына своим родителям и как бы обосновать им возвращение ко мне. Ведь они не знали, что у нас есть ребёнок.
— Вы ему поверили?
— Я ему хотела поверить, — с ударением на слове «хотела» сказала Ганина. — А потом я получила вот это письмо.
«Здравствуй, Муся, — прочёл Фролов. — Извини за небрежность почерка: пишу на ходу поезда. Сегодня, 18 июля, мы прибыли утром в Ростов и в 16 часов 30 минут выехали в Москву. Витя о тебе ни разу не вспомнил — привязался ко мне. В Ростове я купил ему белый полотняный костюм (морская форма!). У нас осталось 13 рублей денег и немного продуктов, но в Москве мы достанем сотни 3-4. Животик у Вити стал значительно меньше, так как я установил ему дорожную диету. Чувствует он, однако, себя замечательно. В вагоне у него находится множество нянек и дядек, все его угощают, таскают по рукам и оказывают всяческое внимание. Одна дама даже занялась его туалетом и устроила ему купание с ног до головы.
Скоро будем дома, а там посмотрим, «что день грядущий нам готовит».
До свидания. Крепко целуем — Витя, Витя».
— Письмо почти трогательное, — сказал Фролов. — Что же было потом?
— Больше я ничего от него не получала. Через месяц я написала в Челябинск. Мне сообщили, что он вместе с семьёй уехал в неизвестном направлении. Разыскала его я только через год. Он написал, что ребёнка у него похитили в Ростове, и умолял меня не калечить его жизнь. Затем некоторое время мы снова жили вместе. Разрыв, мучительные сцены, взаимные оскорбления…
— Достаточно. Когда Пухов увозил Виталика, он брал с собой какие-либо его вещи?
— Нет, Виталий шутил, что они поедут по-холостяцки.
— Он предупреждал родителей, что приедет с сыном?
— Точно не знаю. Но, во всяком случае, он не собирался этого делать, он хотел, чтобы приезд Виталика был для них сюрпризом.
— Кто-нибудь есть у Пухова в Москве — родственники, знакомые?
— В Москве живёт, жил по крайней мере, приятель Виталия по институту. Андрей. Фамилию его забыла.
— Какая фамилия: русская, украинская, белорусская?
— Грузинская. Оканчивается на «дзе». Банадзе, Ванадзе, Дерадзе. Что-то в этом роде…
— С какой станции Пухов уезжал из Армавира?
— Со станции Армавир-II.
— В какое время?
— Приблизительно в четыре часа дня.
— Почему вы это запомнили?
— В полчетвёртого у меня начинался частный урок. Я хотела отменить его, но Виталий отсоветовал. Они проводили меня к ученице и отправились на вокзал вдвоём.
— Фотография сына у вас есть? Дайте, пожалуйста. А теперь подробно расскажите, как объяснял вам Пухов исчезновение сына. Только не торопитесь, времени у нас достаточно.
В тот же день следователь направил во все концы страны срочные запросы. Одни из них были адресованы в Бюро несчастных случаев и областные управления Министерства охраны общественного порядка, другие — в детские приёмники-распределители, Дома младенца и отделы народного образования. Затем Фролов уехал в командировку. Она была напряжённой. Особенно много пришлось поработать в Москве, Ростове и Армавире. Но результатами поездки он мог быть доволен.
С допросом Пухова следователь не спешил: к нему нужно было тщательно подготовиться. И когда Пухов впервые переступил порог прокуратуры, Фролов уже знал о нем многое.
В начале допроса Пухов нервничал, затем освоился, перешёл в наступление. Это было в его характере, характере прирождённого труса. Ему показалось, что следователь чувствует себя неуверенно, а улики шатки.
В конце концов, в чем его обвиняют? В случайности, от которой никто не застрахован? Где доказательства, что он убил ребёнка? Их нет, одни только оскорбительные предположения.
«Заяц, играющий на барабане», — подумал Николай Николаевич, с любопытством наблюдая за подследственным.
Такого храброго зайца, бодро выбивающего барабанную дробь, он видел ещё в студенческие годы в уголке Дурова. «Этот номер основан на рефлексе „догоняй бегущего“, — объяснял экскурсовод. — Во время дрессировки барабан все время „убегал“ от зайца, который постоянно оставался победителем. Постепенно длинноухий поверил, что барабан ещё трусливей его, и стал избивать лапами своего слабого противника. Как видите, и трус превращается в храбреца, если перед ним отступают…»
Сейчас воинственный Пухов устраивал Фролова: подследственный пренебрегал своей обычной осторожностью. Пусть выговорится.
— Войдите в моё положение, — между тем возмущался Пухов. — Я не сомневаюсь, что справедливость восторжествует. Но ведь пока суд да дело, меня полощут в грязи. Я под подозрением. Преступник! На меня оглядываются на улицах, со мной не здороваются. Ещё бы, я убийца!
— Ну зачем обязательно «убийца»? Не исключено, что вы подкинули ребёнка…
Пухов осёкся и метнул в следователя быстрый подозрительный взгляд. Кажется, Фролов попал в точку…
— Не волнуйтесь, Виталий Борисович. Мы попытаемся разобраться в этой истории. Расскажите, как все произошло.
— Рассказывать особенно нечего, — уже без прежней горячности сказал Пухов. — Когда я уехал из Армавира, в купе была женщина лет тридцати — тридцати пяти. Она очень привязалась к Виталику, покупала ему сладости, ласкала его. Мы с ней разговорились. Узнав мою историю, она сказала, что давно мечтает о сыне, и предложила отдать ребёнка ей. Я, разумеется, отказался. В Ростове у нас была пересадка. Оставив Виталия вместе с этой женщиной в сквере, я отправился в город за продуктами. Вернувшись через два часа, я их не нашёл. Вначале мне не пришло в голову ничего дурного. Но вскоре я начал волноваться. Обошёл весь вокзал — они словно сквозь землю провалились. Кинулся на радио. Передали моё объявление — безрезультатно. Обратился в дежурную комнату милиции. Все напрасно: Виталик пропал… Пробыв в Ростове около суток, я выехал на Урал…
— Вы быстро прекратили поиски.
— Да. Но поймите моё двусмысленное положение: мне неудобно было расспрашивать людей. Ведь это ужас! Достаточно было рассказать любому, что у меня есть вторая жена, а первая предъявляет иск о взыскании алиментов, — и человек настораживался. Я мгновенно становился аморалом. Сама ситуация вызывала подозрения. Кто бы мне поверил? Ведь вы, наверно, тоже не верите?
Фролов про себя улыбнулся: оказывается, Пухов и не думал расставаться с барабанными палочками. Тем лучше.
Свои показания Пухов записал сам: «Вину свою перед обществом признаю, но здесь и беда моя — имеющий сострадание поймёт её. Пять лет я переживаю свою оплошность, пять лет с трепетом ожидаю карающего правосудия. Я устал от неизвестности, от ожидания, от самой жизни. Пишу правду. В моем положении трудно сочинять небылицы. Что мне делать, если правда оказалась фантастичней вымысла?»
— А теперь мы с вами уточним некоторые моменты, — сказал Фролов. — Вы говорите, что сообщили о пропаже Виталика милиционеру. Но в книге рапортов дежурной комнаты такой записи нет.
— Я не отвечаю за чёткость работы милиции.
— Согласен. Но зачем вы останавливались в Ростове-на-Дону?
— Чтобы пересесть на московский поезд.
— А других причин для задержки в Ростове у вас не было?
— Конечно, нет.
— Тогда объясните, чем вызвано расхождение между вашими показаниями и действовавшим тогда расписанием поездов. В то лето со станции Армавир-II поезда на Москву отправлялись. Вам не нужно было делать никакой пересадки. Вы уехали из Армавира в 16 часов 12 минут поездом Минеральные Воды — Москва, так?
— Да…
На этот раз Пухов растерялся, но все-таки попытался спасти положение.
— Видите ли, — промямлил он, — мне действительно не надо было пересаживаться в Ростове, но я хотел там немного побыть… Старые воспоминания, знаете ли…
— Почему же вы сказали, что у вас не было других причин для задержки в Ростове?
Вопросы следовали один за другим. И отвечать на них становилось все трудней.
— Сколько вы пробыли в Москве?
— Два дня.
— Раздобыли деньги, чтобы добраться до Челябинска?
— У меня не было в этом необходимости.
— Но вы писали Ганиной, что думаете занять деньги в Москве.
— Я лгал. В письме все было ложью.
— Даже то, что вы купили Виталику костюм?
— Конечно.
— Кто же купил костюмчик, в котором он был в Москве?
— Виталик в Москву не приезжал, его похитили у меня в Ростове.
— Где вы останавливались в Москве?
— Я провёл две ночи на вокзале. У меня там нет знакомых.
— Урушадзе из числа своих приятелей вы вычеркнули?
— Откуда вы знаете про Урушадзе?
— Вопросы задавать буду только я. Вы ночевали у Урушадзе?
— Да.
— Вместе с Виталиком?
— Да.
— Виталик был в матросском костюме?
— Да.
Казалось, Пухов, раздавленный градом улик, потерял всякую способность к сопротивлению. И все же допрос закончился только полупризнанием. Что же удержало Пухова? Это следователь узнал на следующий день, когда в прокуратуру пришла Ганина.
Фролов понимал, что Ганина явилась не для того, чтобы поделиться своими переживаниями.
— Я хочу вам сообщить, что Пухов говорил правду: ребёнка он потерял, вернее, его украли… В общем, ребёнка не вернёшь, а мы с ним помирились и теперь будем жить вместе. Я прошу дело прекратить…
Через неделю Фролову сообщили, что Ганина инсценировала попытку самоубийства. В её «предсмертной записке», которую она в последнюю минуту разорвала, можно было прочесть: «Прошу не обвинять Пухова. Он не виноват… Сейчас я под первый паровоз брошусь. Прошу закончить следственное дело. Это моя предсмертная просьба».
Но ход следствия уже не могли остановить ни запирательство Пухова, ни истерические выходки Ганиной. К тому времени Николай Николаевич располагал уже достаточно вескими данными.
Фролов не верил в убийство ребёнка. Пухов — а следователь достаточно хорошо его изучил — вряд ли был способен на такой шаг. Против убийства свидетельствовала и логика дальнейших событий. Если бы Пухов убил сына, то после того, как Ганина занялась активными розысками, он бы наверняка к ней вернулся, чтобы избежать разоблачения. Однако Пухов, переписываясь со своей первой женой, даже не помышлял о том, чтобы вновь сойтись с ней. В Москве обвиняемый ребёнка не оставил: их обоих провожал на вокзал Андрей Урушадзе. Сделать это по пути из Москвы в Челябинск было сложно из-за соседей по купе. Верней всего, что Пухов, человек по натуре нерешительный, тянул до последней минуты и подбросил ребёнка уже в Челябинске. Ответы из детского приёмника-распределителя, Дома младенца и управления охраны общественного порядка были отрицательными, в архивах районных Советов города тоже никаких следов обнаружить не удалось. Тогда следователь решил подойти к решению вопроса с другой стороны.
Судя по всему, Пухов готовился к тому, что его будут привлекать к уголовной ответственности по обвинению в убийстве, но рассчитывал, что дело будет прекращено за недоказанностью или суд вынесет оправдательный приговор. Но неужели он не обеспечил себе на всякий случай путь к отступлению, не разыскал людей, которые взяли к себе Виталика?
Просматривая записные книжки и другие документы, изъятые у Пухова при обыске, Фролов обратил внимание на коротенькую запись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Чем он это мотивировал? — спросил Фролов.
— Говорил, что хочет показать сына своим родителям и как бы обосновать им возвращение ко мне. Ведь они не знали, что у нас есть ребёнок.
— Вы ему поверили?
— Я ему хотела поверить, — с ударением на слове «хотела» сказала Ганина. — А потом я получила вот это письмо.
«Здравствуй, Муся, — прочёл Фролов. — Извини за небрежность почерка: пишу на ходу поезда. Сегодня, 18 июля, мы прибыли утром в Ростов и в 16 часов 30 минут выехали в Москву. Витя о тебе ни разу не вспомнил — привязался ко мне. В Ростове я купил ему белый полотняный костюм (морская форма!). У нас осталось 13 рублей денег и немного продуктов, но в Москве мы достанем сотни 3-4. Животик у Вити стал значительно меньше, так как я установил ему дорожную диету. Чувствует он, однако, себя замечательно. В вагоне у него находится множество нянек и дядек, все его угощают, таскают по рукам и оказывают всяческое внимание. Одна дама даже занялась его туалетом и устроила ему купание с ног до головы.
Скоро будем дома, а там посмотрим, «что день грядущий нам готовит».
До свидания. Крепко целуем — Витя, Витя».
— Письмо почти трогательное, — сказал Фролов. — Что же было потом?
— Больше я ничего от него не получала. Через месяц я написала в Челябинск. Мне сообщили, что он вместе с семьёй уехал в неизвестном направлении. Разыскала его я только через год. Он написал, что ребёнка у него похитили в Ростове, и умолял меня не калечить его жизнь. Затем некоторое время мы снова жили вместе. Разрыв, мучительные сцены, взаимные оскорбления…
— Достаточно. Когда Пухов увозил Виталика, он брал с собой какие-либо его вещи?
— Нет, Виталий шутил, что они поедут по-холостяцки.
— Он предупреждал родителей, что приедет с сыном?
— Точно не знаю. Но, во всяком случае, он не собирался этого делать, он хотел, чтобы приезд Виталика был для них сюрпризом.
— Кто-нибудь есть у Пухова в Москве — родственники, знакомые?
— В Москве живёт, жил по крайней мере, приятель Виталия по институту. Андрей. Фамилию его забыла.
— Какая фамилия: русская, украинская, белорусская?
— Грузинская. Оканчивается на «дзе». Банадзе, Ванадзе, Дерадзе. Что-то в этом роде…
— С какой станции Пухов уезжал из Армавира?
— Со станции Армавир-II.
— В какое время?
— Приблизительно в четыре часа дня.
— Почему вы это запомнили?
— В полчетвёртого у меня начинался частный урок. Я хотела отменить его, но Виталий отсоветовал. Они проводили меня к ученице и отправились на вокзал вдвоём.
— Фотография сына у вас есть? Дайте, пожалуйста. А теперь подробно расскажите, как объяснял вам Пухов исчезновение сына. Только не торопитесь, времени у нас достаточно.
В тот же день следователь направил во все концы страны срочные запросы. Одни из них были адресованы в Бюро несчастных случаев и областные управления Министерства охраны общественного порядка, другие — в детские приёмники-распределители, Дома младенца и отделы народного образования. Затем Фролов уехал в командировку. Она была напряжённой. Особенно много пришлось поработать в Москве, Ростове и Армавире. Но результатами поездки он мог быть доволен.
С допросом Пухова следователь не спешил: к нему нужно было тщательно подготовиться. И когда Пухов впервые переступил порог прокуратуры, Фролов уже знал о нем многое.
В начале допроса Пухов нервничал, затем освоился, перешёл в наступление. Это было в его характере, характере прирождённого труса. Ему показалось, что следователь чувствует себя неуверенно, а улики шатки.
В конце концов, в чем его обвиняют? В случайности, от которой никто не застрахован? Где доказательства, что он убил ребёнка? Их нет, одни только оскорбительные предположения.
«Заяц, играющий на барабане», — подумал Николай Николаевич, с любопытством наблюдая за подследственным.
Такого храброго зайца, бодро выбивающего барабанную дробь, он видел ещё в студенческие годы в уголке Дурова. «Этот номер основан на рефлексе „догоняй бегущего“, — объяснял экскурсовод. — Во время дрессировки барабан все время „убегал“ от зайца, который постоянно оставался победителем. Постепенно длинноухий поверил, что барабан ещё трусливей его, и стал избивать лапами своего слабого противника. Как видите, и трус превращается в храбреца, если перед ним отступают…»
Сейчас воинственный Пухов устраивал Фролова: подследственный пренебрегал своей обычной осторожностью. Пусть выговорится.
— Войдите в моё положение, — между тем возмущался Пухов. — Я не сомневаюсь, что справедливость восторжествует. Но ведь пока суд да дело, меня полощут в грязи. Я под подозрением. Преступник! На меня оглядываются на улицах, со мной не здороваются. Ещё бы, я убийца!
— Ну зачем обязательно «убийца»? Не исключено, что вы подкинули ребёнка…
Пухов осёкся и метнул в следователя быстрый подозрительный взгляд. Кажется, Фролов попал в точку…
— Не волнуйтесь, Виталий Борисович. Мы попытаемся разобраться в этой истории. Расскажите, как все произошло.
— Рассказывать особенно нечего, — уже без прежней горячности сказал Пухов. — Когда я уехал из Армавира, в купе была женщина лет тридцати — тридцати пяти. Она очень привязалась к Виталику, покупала ему сладости, ласкала его. Мы с ней разговорились. Узнав мою историю, она сказала, что давно мечтает о сыне, и предложила отдать ребёнка ей. Я, разумеется, отказался. В Ростове у нас была пересадка. Оставив Виталия вместе с этой женщиной в сквере, я отправился в город за продуктами. Вернувшись через два часа, я их не нашёл. Вначале мне не пришло в голову ничего дурного. Но вскоре я начал волноваться. Обошёл весь вокзал — они словно сквозь землю провалились. Кинулся на радио. Передали моё объявление — безрезультатно. Обратился в дежурную комнату милиции. Все напрасно: Виталик пропал… Пробыв в Ростове около суток, я выехал на Урал…
— Вы быстро прекратили поиски.
— Да. Но поймите моё двусмысленное положение: мне неудобно было расспрашивать людей. Ведь это ужас! Достаточно было рассказать любому, что у меня есть вторая жена, а первая предъявляет иск о взыскании алиментов, — и человек настораживался. Я мгновенно становился аморалом. Сама ситуация вызывала подозрения. Кто бы мне поверил? Ведь вы, наверно, тоже не верите?
Фролов про себя улыбнулся: оказывается, Пухов и не думал расставаться с барабанными палочками. Тем лучше.
Свои показания Пухов записал сам: «Вину свою перед обществом признаю, но здесь и беда моя — имеющий сострадание поймёт её. Пять лет я переживаю свою оплошность, пять лет с трепетом ожидаю карающего правосудия. Я устал от неизвестности, от ожидания, от самой жизни. Пишу правду. В моем положении трудно сочинять небылицы. Что мне делать, если правда оказалась фантастичней вымысла?»
— А теперь мы с вами уточним некоторые моменты, — сказал Фролов. — Вы говорите, что сообщили о пропаже Виталика милиционеру. Но в книге рапортов дежурной комнаты такой записи нет.
— Я не отвечаю за чёткость работы милиции.
— Согласен. Но зачем вы останавливались в Ростове-на-Дону?
— Чтобы пересесть на московский поезд.
— А других причин для задержки в Ростове у вас не было?
— Конечно, нет.
— Тогда объясните, чем вызвано расхождение между вашими показаниями и действовавшим тогда расписанием поездов. В то лето со станции Армавир-II поезда на Москву отправлялись. Вам не нужно было делать никакой пересадки. Вы уехали из Армавира в 16 часов 12 минут поездом Минеральные Воды — Москва, так?
— Да…
На этот раз Пухов растерялся, но все-таки попытался спасти положение.
— Видите ли, — промямлил он, — мне действительно не надо было пересаживаться в Ростове, но я хотел там немного побыть… Старые воспоминания, знаете ли…
— Почему же вы сказали, что у вас не было других причин для задержки в Ростове?
Вопросы следовали один за другим. И отвечать на них становилось все трудней.
— Сколько вы пробыли в Москве?
— Два дня.
— Раздобыли деньги, чтобы добраться до Челябинска?
— У меня не было в этом необходимости.
— Но вы писали Ганиной, что думаете занять деньги в Москве.
— Я лгал. В письме все было ложью.
— Даже то, что вы купили Виталику костюм?
— Конечно.
— Кто же купил костюмчик, в котором он был в Москве?
— Виталик в Москву не приезжал, его похитили у меня в Ростове.
— Где вы останавливались в Москве?
— Я провёл две ночи на вокзале. У меня там нет знакомых.
— Урушадзе из числа своих приятелей вы вычеркнули?
— Откуда вы знаете про Урушадзе?
— Вопросы задавать буду только я. Вы ночевали у Урушадзе?
— Да.
— Вместе с Виталиком?
— Да.
— Виталик был в матросском костюме?
— Да.
Казалось, Пухов, раздавленный градом улик, потерял всякую способность к сопротивлению. И все же допрос закончился только полупризнанием. Что же удержало Пухова? Это следователь узнал на следующий день, когда в прокуратуру пришла Ганина.
Фролов понимал, что Ганина явилась не для того, чтобы поделиться своими переживаниями.
— Я хочу вам сообщить, что Пухов говорил правду: ребёнка он потерял, вернее, его украли… В общем, ребёнка не вернёшь, а мы с ним помирились и теперь будем жить вместе. Я прошу дело прекратить…
Через неделю Фролову сообщили, что Ганина инсценировала попытку самоубийства. В её «предсмертной записке», которую она в последнюю минуту разорвала, можно было прочесть: «Прошу не обвинять Пухова. Он не виноват… Сейчас я под первый паровоз брошусь. Прошу закончить следственное дело. Это моя предсмертная просьба».
Но ход следствия уже не могли остановить ни запирательство Пухова, ни истерические выходки Ганиной. К тому времени Николай Николаевич располагал уже достаточно вескими данными.
Фролов не верил в убийство ребёнка. Пухов — а следователь достаточно хорошо его изучил — вряд ли был способен на такой шаг. Против убийства свидетельствовала и логика дальнейших событий. Если бы Пухов убил сына, то после того, как Ганина занялась активными розысками, он бы наверняка к ней вернулся, чтобы избежать разоблачения. Однако Пухов, переписываясь со своей первой женой, даже не помышлял о том, чтобы вновь сойтись с ней. В Москве обвиняемый ребёнка не оставил: их обоих провожал на вокзал Андрей Урушадзе. Сделать это по пути из Москвы в Челябинск было сложно из-за соседей по купе. Верней всего, что Пухов, человек по натуре нерешительный, тянул до последней минуты и подбросил ребёнка уже в Челябинске. Ответы из детского приёмника-распределителя, Дома младенца и управления охраны общественного порядка были отрицательными, в архивах районных Советов города тоже никаких следов обнаружить не удалось. Тогда следователь решил подойти к решению вопроса с другой стороны.
Судя по всему, Пухов готовился к тому, что его будут привлекать к уголовной ответственности по обвинению в убийстве, но рассчитывал, что дело будет прекращено за недоказанностью или суд вынесет оправдательный приговор. Но неужели он не обеспечил себе на всякий случай путь к отступлению, не разыскал людей, которые взяли к себе Виталика?
Просматривая записные книжки и другие документы, изъятые у Пухова при обыске, Фролов обратил внимание на коротенькую запись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36