Убедившись в судебном заседании в невиновности подсудимого, он обязан поставить вопрос об оправдании (объективность — важнейшее условие не только судейской, но и прокурорской деятельности). Но разве легко изменить устоявшееся убеждение? Для этого необходимы уж слишком разительные факты. И чаще всего прокурор в уголовном процессе поддерживает обвинение. Между тем положение адвоката совершенно иное. У него одна обязанность — защита. Защита и только защита. На все материалы предварительного и судебного следствия он смотрит глазами защитника. Прокурор при определённых обстоятельствах может и должен отказаться от обвинения. Адвокат же не имеет права отказаться от защиты ни при каких обстоятельствах. Он должен находить контраргументы, ставить под сомнение те или иные улики, искать и указывать суду слабые, по его мнению, места концепции следователя, говорить о том, что исключает ответственность подзащитного или смягчает её. Адвокат помогает суду критически подойти к тезисам обвинения. Если есть такая возможность, он пытается разрушить обвинение. Иногда ему это удаётся, иногда — нет. Но в любом варианте он осуществляет исключительно важную для правосудия работу — испытание обвинения на прочность. А вот выдержало обвинение или нет, решаем уже мы, судьи. Причём при решении этого вопроса особенно требуется то, что я называю абсолютным слухом, — умение не пропустить ничего существенного, важного, умение беспристрастно разобрать «за» и «против», заметить фальшивую ноту в речи прокурора или адвоката, правильно оценить все частности и их совокупность. Так и только так рождается внутреннее убеждение — то убеждение, на котором основывается приговор… — Зазвонил телефон, но Анна Ивановна словно не услышала звонка. В щель, образованную шторой, проник луч света, светлая полоса пересекла стол, высветлила лежащие на сукне стола руки судьи, худощавые, с коротко остриженными ногтями. — Вы, наверное, слышал про дело Шаблина, о нем тогда много говорили?
— Разумеется. Вы его, кажется, рассматривали лет восемь назад?
— Да, ровно восемь лет назад, — подтвердила Степанова. — Все обвинение было построено на косвенных уликах. Шаблина защищал очень хороший адвокат. Он просил оправдать подсудимого за недоказанностью… Вы были на суде?
— Да, но в зале, а не в совещательной комнате…
Анна Ивановна улыбнулась.
— Ну, восемь лет спустя я вас могу пригласить и в совещательную комнату… Кстати, мы выносили приговор здесь, в этом кабинете. Народными заседателями тогда были, если помните, ныне покойный Борис Прокофьевич Сахнин, он работал, в механическом цехе на ремонтном заводе, и Нина Александровна Глоба, сейчас она заведует терапевтическим отделением в больнице…
Анна Ивановна вызвала секретаря и попросила принести из архива дело по обвинению Шаблина.
И вот уже на столе три толстых тома протоколов допросов свидетелей, осмотра места происшествия, следственных экспериментов, актов экспертиз, объяснений, писем, фотографий…
Степанова взяла в руки последний том, нашла приговор, надев очки, медленно про себя прочитала его.
— Итак, совещательная комната? Ну что ж… Кое-что я вам расскажу, а остальное вы домыслите. Но в меру, конечно…

* * *
«Суд удаляется на совещание для вынесения приговора». Эти слова судья произнесла своим обычным приглушённым голосом, но в напряжённой тишине зала они прозвучали резко и громко.
Присутствующие встали.
Стояли прокурор, адвокат, корреспонденты газет, родственники погибшей. Вытянулись как по команде конвойные.
Анна Ивановна мельком взглянула на подсудимого. Она видела, как побелели на сгибах его пальцы, сжимающие барьер, который отделял скамью подсудимых от зала. Он стоял, наклонив стриженную под машинку лобастую голову, подавшись вперёд всем корпусом. Судебное заседание продолжалось четыре дня. Вчера были прения сторон, сегодня — последнее слово подсудимого. «Прошу суд вынести оправдательный приговор…» — так закончил свою трехчасовую речь адвокат. И точно так же завершил своё выступление его подзащитный.
Суд удаляется на совещание…
Шорох шагов. И вот они уже в этом кабинете, который отныне именуется совещательной комнатой. Кроме судей, здесь теперь никто уже не может находиться: ни прокурор, ни адвокат, ни секретарь. Тайна совещательной комнаты охраняется законом, её нарушение — безусловный повод к отмене приговора.
Вошедшая последней Анна Ивановна плотно прикрыла за собой узкую дверь, задвинула защёлку, отключила телефон. Последнее было не обязательным, но она всегда считала, что судьи в эти минуты должны быть ограждены от любых помех, а что может быть хуже надоедливого телефона?
На столе не было ничего лишнего: бумага для приговора, чернильница, ручка, карандаши, маленькие книжечки кодексов. На тумбочке — тома дела.
— Садитесь, товарищи, — предложила Степанова заседателям.
Большой широкоплечий Сахнин в нерешительности взялся за спинку стула, но, видимо, стул ему показался ненадёжным, и он сел на диван. Сел осторожно, на самый краешек, и все же пружины жалобно взвизгнули под тяжестью его грузного тела. Сахнин поморщился, пошутил:
— Не подходит моя комплекция для заседателя, а? Боюсь — всю мебель вам перепорчу.
— Ничего, диван все равно пора менять.
— Разве что так… Когда я мальчишкой после ФЗУ на завод пришёл, то мастер сказал, что с такой комплекцией позор давать меньше ста двадцати процентов нормы. Вот и пришлось стараться…
Второй заседатель, Нина Александровна Глоба, сухощавая женщина средних лет с быстрыми и энергичными движениями, села за письменный стол и раскрыла Уголовно-процессуальный кодекс. У неё было строгое сосредоточенное лицо.
Анна Ивановна заглянула через её плечо. Глоба читала 309-ю статью. В этой статье перечислялись все основные вопросы, которые должен обсудить суд при вынесении приговора.
Имело ли место деяние, в совершении которого обвиняется подсудимый?
Содержит ли оно состав преступления?
Совершил ли это деяние подсудимый?
Виновен ли он?
Подлежит ли подсудимый наказанию, а если да, то какому?..
Глоба была заседательницей всего несколько месяцев, но за это время она неплохо освоила практику судебной работы. Единственным её недостатком была некоторая поспешность в выводах. Но это существенный недостаток для судьи, весьма существенный… А вот Сахнин не торопился. Он всегда действовал по пословице: семь раз отмерь — один раз отрежь. Ничего не скажешь, мудрая пословица…
Сахнин уже несколько минут мял в пальцах папиросу. Поймав его вопросительный взгляд, Степанова сказала:
— Если у Нины Александровны нет возражений, то, пожалуйста, курите. Как, Нина Александровна?
— У нас на работе почти все курящие, — сказала Глоба и закрыла Кодекс.
— Вот за это спасибо. А то без курева как-то несподручно. Мысли трудно в точку собрать. — Он закурил, с наслаждением затянулся дымом. Помолчал. — А дело путаное…
— Сложное дело, — согласилась Степанова.
— Вы находите? — удивилась Глоба. — Если разобраться…
— Вот давайте и будем разбираться, — предложила Степанова.

* * *
Лифт ночью не работал, и врачу скорой помощи пришлось пешком взбираться на пятый этаж. Когда он поднялся, сердце так сильно билось, будто пыталось вырваться из грудной клетки. Одышка. Она убедительней свидетельствовала о возрасте, чем запись в паспорте.
Шаблин встретил его на лестничной площадке. Он был в пиджаке и галстуке, но в домашних туфлях без задников. Бледный и странно торжественный.
— Проходите, коллега. Она во второй комнате.
— Сюда?
— Да, направо по коридору…
Удары сердца становились спокойней, ритмичней. Врач с облегчением вытер со лба пот, поставил на пол свою сумку, огляделся.
Шаблина лежала на застеленном диване. Постельное бельё было совершенно свежим: видимо, только вчера она его меняла. Белоснежные, отливающие синевой, туго накрахмаленные наволочка, пододеяльник, простыня. При свете настольной лампы под стеклянным абажуром казалось, что молодая женщина просто спокойно спит и этот ночной телефонный звонок — какая-то нелепая ошибка. И через несколько дней на допросе у следователя врач говорил: «Представляете себе? Естественная поза спящего человека. Совершенно естественная. Я бы даже выразился так: типичная. Она лежала на спине, чуточку набок… Да, вправо. Голова на подушке, тоже слегка повёрнута вправо, вполоборота. Руки под одеялом, правая параллельно туловищу, а левая немного согнута в локте… Рот? Закрыт. Нет, не сжат, а именно закрыт, как у человека с хорошей носоглоткой, который во сне дышит через нос. Никаких признаков агонии. Ну абсолютно никаких. Между тем смерть не вызывала сомнений: на локтевых сгибах ярко выраженные трупные пятна, окоченение конечностей… Так что применять какие-либо средства или приёмы оживления было бессмысленно. К жизни её уже ничто вернуть не могло…»
Осмотрев труп, врач развёл руками:
— Мне остаётся только выразить вам своё соболезнование… Мне пришлось некогда пережить подобное: моя супруга умерла от инфаркта. Она тоже была сердечницей? — он повернулся в сторону дивана.
— Ольга? Нет, она не была сердечницей…
— Мда… Судя по трупным пятнам и окоченению, смерть наступила часа четыре назад…
— Видимо. Я проснулся от плача ребёнка. Он просил Ольгу укрыть его. Я спал в другой комнате. Подошёл, а она холодная…
— У вас дочь?
— Сын. Четыре года… Он сейчас у соседей.
— Да, ему нечего здесь делать. Дети слишком восприимчивы… Но смерть матери от него все равно не скроешь…
— Да, конечно… Но пусть он узнает об этом позже.
— Разумеется, разумеется… Где у вас можно вымыть руки?
Шаблин проводил врача скорой помощи в ванную комнату. Врач с профессиональной тщательностью вы мыл руки. С той же тщательностью вытер полотенцем каждый палец.
— Что, по вашему мнению, явилось причиной смерти Ольги?
Врач удивлённо посмотрел на Шаблина.
— Затрудняюсь вам что-либо сказать. Странная картина. Затрудняюсь… Но вскрытие покажет.
— Вскрытие?
— Да, вскрытие. Скоропостижная смерть. Очень неприятная штука, но… Вы ведь знаете положение.
— Знаю.
— И ещё… — врач немного замялся. — Мне нужно сообщить о случившемся в милицию. Это тоже, конечно, крайне неприятно. У вас есть телефон?
— Да. Прошу вас.
Пока врач звонил, Шаблин, скорчившись, сидел в кресле, обхватив руками голову.
Сообщив в милицию о происшедшем, врач поднялся. Больше ему нечего было делать в этой осиротевшей квартире.
Шаблин по-прежнему сидел в кресле в той же позе.
— Мужайтесь, коллега.
Шаблин ничего не ответил. Молчал он и тогда, когда приехал помощник прокурора района со следователем и работниками милиции. Молчал, когда труп его жены увезли в морг…
Было произведено вскрытие трупа Шаблиной, а затем микроскопические и химические исследования. Смерть наступила в результате асфиксии, то есть остановки дыхания из-за недостатка кислорода. Типичная картина для скоропостижной смерти. Но какие причины вызвали асфиксию? Почему же все-таки умерла Шаблина, заместитель управляющего одной из аптек города?
Ответить на этот самый главный сейчас вопрос эксперты не смогли.
Правда, в одном препарате из почек обнаружены единичные гиалиновые и гиалиново-клеточные цилиндры. Но, по мнению специалистов, они свидетельствовали лишь о перенесённом в прошлом каком-то почечном заболевании и ни в какой связи со скоропостижной смертью не находились. Нет, смерть вызвана не этой болезнью, которой Шаблина давно переболела, а чем-то иным. Но чем же? Что привело к асфиксии? Почему в ночь на тридцатое декабря Ольга Шаблина, которая накануне великолепно себя чувствовала, внезапно скончалась?
Ответить на это должен был следователь прокуратуры. При наружном осмотре трупа судебно-медицинский эксперт зафиксировал точечные, еле заметные ранки у локтей и на бёдрах — следы уколов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36