Так и норовят отбить.
Выверяя эффект от сказанного, глянул на гостя. И — разочарованно насупился.
Слушал его Коломнин, сказать по правде, через ухо. Все время от аэропорта он помнил, а с момента, как въехали на территорию компании, ни о чем другом толком не мог думать: вот-вот он увидит Ларису. Даже приложил незаметно палец к виску: вена отчаянно пульсировала.
На втором, директорском, этаже, куда поднялись они, царила праздничная суета: кабинеты были раскрыты, и меж ними сновали принаряженные, благоухающие парфюмом женщины. Мужчины курили по углам, с деланным безразличием переговариваясь на отвлеченные темы. Но то один, то другой подходил к окну, вглядываясь в темноту. Хотя, конечно же, охране была дана строгая команда предупредить о приезде Фархадова.
Центром оживления и местом, куда беспрестанно заглядывали сотрудники, была приемная, где распоряжалась всем и всеми решительная, утомленная всеобщей нерадивостью и бестолковостью секретарша. Надменная и неприступная, как все ценимые, вхожие к большому начальству секретарши.
При виде цветущего от удовольствия Симана она кисло улыбнулась:
— Скоро обещал быть. Пройдите пока в Зал заседаний. Когда появится, приглашу.
— Фархадов недоволен банком, — чутко расшифровал ее холодность Симан, выходя из предбанника. — Обиделся, что мы требуем срочного возврата денег.
— А он хотел, чтоб мы поднесли их ему на День рождения?
Хачатрян хоть и смолчал, но позволил себе искоса зыркнуть: ирония в отношении крупнейшего клиента ему не понравилась.
В Зале заседаний, используемом сейчас как Зал ожидания, скопились люди. Наряду с холеными юношами с такими же, как у Хачатряна, букетами, много было бородатых, неухоженных мужиков в дорогих, но неловких на них «тройках», — бригадиры с буровых, управляющие филиалами, подрядчики. У некоторых костюмные брюки были заправлены прямо в унты. Оживление среди них носило, как показалось Коломнину, характер несколько искусственный. Из-под него угадывалась общая озабоченность. Появление Симана почему-то вызвало среди присутствующих интерес. Его окружили. Оттиснутый Коломнин оказался предоставлен себе. Стены по периметру были увешаны вставленными в рамки фотографиями. И на всех запечатлен был в разные годы своей жизни и в разных обстоятельствах Салман Курбадович Фархадов — открыватель сибирской нефти.
Одна из них особенно привлекла внимание Коломнина. Сидящий у костра тридцатилетний южанин в робе и болотных сапогах с горячечным взглядом, нетерпеливо устремленным сквозь камеру в тайгу.
— Впечатляет, точно? — к Коломнину подошел невысокий широкоплечий человек. Как и остальные, был он в костюме. И костюм как будто подогнан по коренастой фигуре. Но только при каждом движении возникало ощущение, что как только двинет он плечищами чуть поэнергичней, тут же послышится треск сукна. Да и самому ему, видно, так казалось, потому что то и дело неуютно подергивался. Подошедший с удовольствием вгляделся в фото. — Огромного масштаба человечище был.
— Был?!
— Ну, то есть это же на пике, когда он только шел к цели. И как шагал!.. Нет, и сейчас крупно дышит. Да сам убедишься. Просто иная жизнь настала. Так сказать, обыденность. Понимаешь? Из былины в повседневность, в сию, можно сказать, минутность — это всегда непросто. Он повел шеей, нервно поддернул узел галстука.
— Достало, еж твою! Как в хомуте. Кстати, Резуненко мое фамилие. Виктор.
— Коломнин. Из банка «Авангард».
— Догадался. И даже знаю, с чем приехал. Потому и подошел. Разговор к тебе имею. Можно сказать, конфидансный. Насчет «Нафты».
— Симан Ашотович не помешает? — Коломнин заметил, что встревоженный Хачатрян принялся пробираться к ним.
— Может, и нет, — Резуненко изобразил легкую заминку, из которой стало ясно: лучше все-таки тэт на тэт. — Давай так. Тебе когда на мозги как следует накапают, отзвонись. Подброшу информации. Он всунул визитку и, махнув с безразличной приветливостью подоспевшему Симану, отошел к поджидавшей в стороне группе.
— Чего он хотел? — неприязненно поинтересовался Хачатрян. — Небось, гадость какую на Фархадова лил?
— Да нет. Наоборот.
— Значит, темнит. Он при Тимуре «Нафте» поставлял трубы для бурения. А год назад отодвинули, — передали заказ «дочке» Паркойла. Сам понимаешь, — другой уровень связей. Вот и злобствует. Много этих обиженных. А у кого их нет? Кто дело делает, на того всегда компромат сыщется. Только развесь уши, — такого напоют!
Симан аж побледнел от негодования, — то ли о Фархадове говорил, то ли о себе.
— Приехал! Приехал! — послышались выкрики. Кто-то из самых ретивых побежал вниз.
Приободрились и в Зале ожидания. Банковские юноши принялись встряхивать букеты. Буровики и подрядчики потянулись к приготовленным коробкам.
Но оживление вспыхнуло разноголосицей у открывшегося лифта, прошумело мимо и затихло в приемной. Прошло еще с пять минут, пока в Зал вошла секретарша, нашла Хачатряна:
— Симан Ашотович! Вместе с московским товарищем пройдите к Салман Курбадовичу.
Взглядом подавила легкий ропот:
— Остальным поздравляющим велено подождать.
Под завистливыми взглядами конкурентов зардевшийся Симан, подхватив Коломнина, устремился через приемную, заполненную сотрудниками, в заветный кабинет президента компании.
Меж двойными дверями Хачатрян глубоко выдохнул и впорхнул в объемистый кабинет — весь из себя в лучезарной улыбке. Не задерживаясь у входа, он немедленно, мимо орехового овального стола для совещаний, устремился в дальний угол, где в глубоком кресле восседал седоволосый, с дикими, будто куст крыжовника, бровями старик. Коломнин, только отошедший от его прежней фотографии, не мог не заметить, что голубые пронзительные глаза за прошедшие годы изрядно выцвели. Но это и не были стариковские глаза: в них достаточно еще оставалось и голубизны, и угадывающейся грозности.
Чуть сзади, справа и слева от кресла, вырисовывались два мужских силуэта, подчеркнуто строгих в своей неподвижности, — будто почетный караул.
В отличие от Зала заседаний, здесь на стене, прямо за креслом президента, была лишь одна фотография — о чем-то задумавшегося молодого красивого азербайджанца. Не трудно было сообразить, что это и есть Тимур. В нем не чувствовалось неистовости отца. Но угадывалась так ценимая женщинами мягкая уверенность. Глядя на него, Коломнин с тоской понял, как должна была любить его Лариса. И лишний раз подумал, что их встреча в Тайланде скорее всего была лишь эпизодом для отчаявшейся без любимого женщины.
Впрочем, эта фотография не была единственной в кабинете.
Многочисленные — по стенам — шкафы наряду с кубками, медалями, сувенирами оказались заполнены цветными фото, на которых нынешний Фархадов был изображен в окружении знаменитостей: Фархадов, принимающий орден от Горбачева; Фархадов и Ельцин — во время поездки последнего по Сибири; Фархадов в окружении приглашенных из Москвы кинозвезд; Фархадов и Вяхирев, обнявшись, в Газпроме. Одна привлекла Коломнина особо: Фархадов и Гилялов. Чуть сзади расположились еще несколько человек, среди которых, как всегда, хитровато улыбался Слав Славыч Четверик.
Из некоторой забывчивости Коломнина вывел сладостный голос Хачатряна, который, подойдя вплотную к креслу, с чувством принялся произносить приличествующие случаю слова.
— Ладно, ладно, давай без дежурных славословий, — осадил его Фархадов, сделав жест подняться из кресла. И тотчас стоящие сзади люди подхватили его под руки. Но не так, как подхватывают немощного старика. Казалось, это и не поддержка, а скорее очередной знак глубокого уважения. Впрочем руки оба убрали лишь после того, как Фархадов окончательно встал на ноги и даже разогнулся, с некоторым усилием преодолев пригнувшую с годами сутулость. — А это что с тобой за молодец?
— Позвольте представить — Сергей Викторович Коломнин. Начальник банковской службы экономической безопасности. Тоже вот прилетел вас поздравить.
— Ну, зачем может прилететь экономическая безопасность я и сам догадываюсь, — усмехнулся Фархадов, внимательно разглядывая гостя. — Но имейте в виду, хоть вы и любимый банк, — не дадите кредит: поссоримся.
— Кредит?! — невольно переспросил Коломнин. Его задача была выяснить, как вернуть прежние деньги. Обсуждать выдачу новых — к этому он был не готов и потому невольно перевел взгляд на зардевшегося Хачатряна.
— Может быть, этот разговор стоит перенести на завтра? Сегодня у вас такой день, — поспешно сгладил остроту ситуации тот.
— Обычный день. Немножко неприятней, чем другие. Вот через год на семидесятипятилетие, если доживу, — тут да! Налетят. Даже сейчас подумываю, не махнуть ли недельки на две в тайгу по старой памяти? С ружьишком.
— Да что ж это вы такое говорите, Салман Курбадович?! — неожиданным фальцетом возмутился высоченный пятидесятилетний мужчина с припухлым лицом. — Это что, ваш личный день? Это для всей российской нефтегазовой отрасли праздник. Да что там? Для всей России.
— Так что, дорогой дядя Салман, придется денек-другой пострадать! — охотно поддержал его и другой «караульный» — невысокий молодой азербайджанец. И речь, и движения его были быстры и порывисты. Причем всякая фраза, и всякое движение как бы наталкивались на предыдущие и оттого выглядели скомканными.
— А уж насчет того, чтоб не дожить: и слушать-то неудобно, — огорченно зацокал и Хачатрян. — Да поглядите на себя: вы еще нас всех переживете. Каждый раз выхожу от вас и думаю: господи! Ну почему ты не дал мне толику той энергии, что бушует в Салман Курбадовиче. Это ж горы можно свернуть.
— Так и сворачиваем! — напомнил ему высокорослый. — Какие горы под руководством Салман Курбадовича сворачиваем. И все трое, перебивая друг друга, заговорили.
Коломнин, более привычный к скрытой, изощренной лести, принятой в банке, с некоторой растерянностью посмотрел на Фархадова и натолкнулся на встречный, следящий за его реакцией взгляд.
— Будто дети малые, — посетовал Фархадов. — Не остановишь, так и будут галдеть. Ну, довольно пустых слов. Или полагаете, я за свою жизнь мало лести наслушался? И от каких людей! Начнете хвалить, на дело времени не останется. А мне за оставшиеся годы дело надо успеть сделать. Что с сыном начинали.
Едва произнес он слово «сын», как остальные умолкли и разом перевели скорбные лица на фотографию.
— Кстати, познакомьтесь с моими ближайшими помощниками, — припомнил Фархадов. Он подманил к Коломнину молодого азербайджанца. — Казбек Мамедов. Мой зять и продолжатель, можно сказать, дела.
— Очень приятно, — поздоровался Мамедов голосом, в котором можно было найти все, кроме удовольствия. Своим видом он как бы давал понять: знаю, что приехал ты с неприятностью. Но обидеть дядю Салмана не дам!
— А этот говорливый господин — наш финансовый бог.
— Мясоедов Григорий Александрович. Финансовый директор. Рад буду служить, — рука Мясоедова оказалась наподобие большой, хорошо взбитой подушки.
— Болтлив, как женщина. Но дело в общем-то знает, — не стесняясь присутствием сотрудника, охарактеризовал Фархадов. — Вот с ним завтра главный разговор будет. Он у нас все расчеты ведет. Думаю, миллионов пять-десять нам для начала хватит.
От этих небрежных «пять-десять» Коломнина бросило в краску, и он даже собрался ответить некой умеренно язвительной фразой. Но тут дверь раскрылась, и с папкой в руках вошла секретарша.
— Поздравительные телеграммы, — объявила она.
— Ишь сколько. Делать людям нечего, вот что скажу, — неодобрительно поцокал Фархадов. — Уберите с глаз, Калерия Михайловна. Длинный палец его однако пробежал по пачке, как бы измеряя толщину, и даже слегка поворошил.
— Есть и от Богданова. И от Алекперова. Само собой, от Гилялова, — чем хороша вышколенная секретарша, тем, что научилась отвечать на незаданные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63