Что вызывало справедливые нарекания со стороны финансового директора Шараевой: бесконечные пустые визиты отвлекали Коломнина от главной задачи. Но сам он слишком привык к такому стилю в банке и отказываться от него не желал. Кроме того, подобная доступность приносила и дивиденды: за время доверительных бесед ему удалось узнать об изнанке компании то, что невозможно выяснить и за годы сидений на совещаниях.
— Войдите, — удивленно пригласил Коломнин, когда в приоткрытую дверь постучали вторично: мягко, будто подушечками пальцев.
Зазор чуть увеличился. И в нем образовалось сияющее радушием, хотя и заметно смущенное лицо Мясоедова. В последние дни Мясоедов в компании почти не бывал, дожидаясь расчета. На просьбы помочь разобраться в оставляемом наследстве, отвечал ехидно, что-нибудь вроде: «Вы же все умные. Сами разберетесь». Тем более неожиданен показался и сам визит, и робость визитера.
— Не помешал? — Мясоедов огляделся. — Неуютно у тебя что-то, Сергей Викторович. Для твоего уровня обстановочка несерьезная. Дай команду перенести из моего кабинета диван, телевизор. Мишура, а — облагораживает.
— Да нет, не стоит. Сплю я в пансионате. Там же и телевизор. Хотя времени на него, признаться, не остается. Да вы садитесь. Дивана, правда, нет. Но стул свободный — завсегда.
Мясоедов глазами значительно покосился на Богаченкова. Но Коломнин намек проигнорировал. Более того, сделал знак Богаченкову остаться: разговаривать с двуличным Мясоедовым было надежней при свидетелях.
— Я чего пришел-то? — Мясоедов вздохнул. — Решил, что неправильно это — вовсе отстраняться. Сначала, конечно, разобиделся на Салман Курбадовича. А потом подумал: разве чужое все? Разве мало моего труда здесь? Не хочется, чтоб прахом пошло. Правильно думаю, нет?
Коломнин ждал, пытаясь сообразить, к чему клонит нежданный визитер.
— Дошло до меня, что ты письма покупателям конденсата разослал, что от их услуг отказываешься.
— Стало быть, уже получили, — прокомментировал оживившийся Богаченков.
Мясоедов хмуро покачал головой.
— Получили, конечно. Только повода для веселья не вижу. Чему радоваться? Они с нами много лет работают.
— Два, — уточнил Богаченков.
— Два в нашем бизнесе — тоже много, — Мясоедов будто ненароком повернул стул так, что Богаченков оказался за его спиной, — отсекая его тем от разговора. — Люди привыкли. Компания привыкла. Опять же у них устоявшиеся отношения с одноклейкой. Все отлажено. — Да это мы все как будто на совещании проговорили, — любезно припомнил Коломнин. — К чему опять возвращаться?
— Потому что хочу от ошибки роковой уберечь. Ты же деловой человек, Сергей Викторович. Зачем так сразу ломать? Хочешь менять условия в свою пользу? Да, можно. Когда сильным станешь. Можно и теперь. Только аккуратно. Но — ломать зачем? Люди ведь. Интересы там. Давай переговорю с тем же «Магнезитом». Изменим цены. Разумно, конечно.
— Разумно и изменили, — Коломнин протянул ему прайс-лист с последними, утвержденными накануне у Фархадова отпускными ценами.
При виде их Мясоедов аж зацокал:
— Думаешь, если арифметику выучил, так и всю математику превзошел? Да кто такой скачок выдержит? Надо плавно. Половину хотя бы. Тоже трудно. Но — ко мне прислушиваются — переговорю, добьюсь.
— Не будет никакой половины, — Коломнин, потянувшись, отобрал у него прайс-лист. — А будет эта цена.
— Глупые вы все-таки люди, — Мясоедов не погнушался развернуться, так, чтоб охватить взглядом и Богаченкова. — Пришли, поломали. А дальше?
— А дальше в компанию пойдут нормальные деньги, — Коломнин намекающе придвинул к себе распухшую от бумаг папку.
— Ой ли? — Мясоедов поднялся. Любезность Коломнина произвела на него самое негативное впечатление. — А я иначе полагаю: нельзя разорить осиное гнездо и чтоб не покусали.
— Ничего. Бодягой подлечимся.
— Так это смотря скольких разорить. А то ведь и насмерть, — и Мясоедов, коротко кивнув, вышел.
— А казачок-то засланный, — хмыкнул Богаченков. — Похоже, приходил делегатом. — Похоже. И, кажется, нам объявлена война. Стало быть, мы на верном пути, — беззаботно подтвердил Коломнин. — Чую, не миновать нам хорошей драчки.
Богаченков поднялся, значительно одернул пиджак. — Сергей Викторович, вынужден официально заявить: если завтра же вы не согласитесь взять себе телохранителя, я лично пойду к Ларисе Ивановне. Пока беды не случилось.
— Тьфу на тебя.
Все эти участившиеся требования окольцевать себя охраной откровенно портили Коломнину настроение.
Но с утра Ларисы вопреки обыкновению на месте не оказалось. Не ответил и ее мобильный телефон. Зато к Коломнину зашла Калерия Михайловна и сухо потребовала, чтоб он немедленно явился к Салману Курбадовичу.
— Так он что, на месте? — от удивления переспросил Коломнин: на часах было едва начало десятого. Но секретарша лишь презрительно сморщила носик. С момента появления в компании банковской, как она называла, группировки Калерия Михайловна не скрывала своего неприязненного отношения к Коломнину.
— Вас ждут, — нетерпеливо напомнила она, готовая его конвоировать.
В этом было что-то зловещее.
— Что ж, раз зовут, надо идти, — Коломнин поднялся, протянул руку, приглашая Калерию пройти вперед: роль подконвойного ему не приглянулась. И в этот момент зазвонил телефон.
— Сережа! — он услышал задыхающийся голос Ларисы. Но даже не тон, а это непривычное в последнее время «Сережа» стали предвестником беды. — Я из дома.
— Но почему не на работе? И потом мобильный…
— На работу не пустил Салман Курбадович.
— Что?!
— Не перебивай. Утром подбросили анонимку, что… в общем про нас с тобой.
— И что ты? — Коломнин машинально опустился в кресло, не обращая больше внимания на требовательный взгляд Калерии.
— Я? Призналась. А что оставалось?
— Так и молодец! Давно пора было. Я как раз к нему иду и попросту попрошу твоей руки, — обрадованный Коломнин подмигнул ошеломленной Калерии Михайловне. — Не вздумай! Он же не в себе. Я прошу. Выслушай, Сережа…
— Когда-то, да надо было. Все, пошел свататься.
Коломнин поспешно положил трубку.
— Ну что, дорогой конвоир, вперед за орденами?
И удивился, потому что в лице Калерии читалось теперь сочувствие.
— Насчет орденов — это вряд ли. Я на всякий случай валокордину подготовлю, — прикинула она.
Фархадов, совершенно неподвижный, съежился в объемистом своем кресле так, что от двери был почти неразличим.
— Вызывали, Салман Курбадович? — нарочито бодро заявил о себе Коломнин.
Стараясь держаться естественно под тяжелым взглядом, уселся с противоположной стороны стола.
— Хочу доложить, мы тут с Резуненко новый договор на поставку конденсата заключили. Все в соответствии с вашими указаниями. На днях стартуем.
Собственный голос показался Коломнину фальшивым. Он поднялся:
— Салман Курбадович, хочу просить… и прошу руки Ларисы Ивановны Шараевой. Которую я люблю…
— Кто ты такой? — глухо оборвал его Фархадов.
— Я? — Коломнин беспокойно пригляделся к старику. — Салман Курбадович, может, валидолу?
— Кто ты такой, чтоб набраться наглости к моей невестке?…Ты знаешь, кто был Тимур?
— Так ведь был. Я, как и все, сочувствую вашему горю. Знаю, что Лариса любила его. Но, Салман Курбадович, Тимур.. нет его больше. А Лариса, ей двадцать восемь. Она живая полнокровная жинщина.
— Слишком живая. Как выяснилось.
— А это уж не мы с вами. Это природа определяет. Невозможно всю оставшуюся жизнь ее при себе держать.
Фархадов отвел взгляд: возможно, именно так и собирался.
— Ей жить надо продолжать, Сарман Курбадович. Нормальной жизнью. А я люблю ее.
«И она меня», — хотелось дополнить ему. Но, щадя чувства отца, промолчал.
— И все сделаю, чтоб и она, и внучка ваша были счаст…
— Внучка моя! Тебе? — Фархадов задохнулся. — Ты же.. клоп, тля. Жалкий клерчишко! Нищий. Сколько у тебя есть денег? Пятьдесят? Сто тысяч долларов?
— Высоко поднимаете, — угрюмо пробормотал Коломнин.
— И ты за эти гроши собрался дотянуться до моей невестки? Или они не заслуживают жить как приличные люди?
Он требовательно оглядел насупившегося банковского ставленника.
— Думаю, при всем к вам уважении, это Ларисе надо решать, чего она хочет.
— Уже решила. Поклялась, что с этого дня всякие отношения ваши прерваны. И я ее простил, — уязвленная гордость и умиление собственным благородством причудливо смешались в тоне Фархадова. — А жениха мы ей со временем подберем. И куда поприличней.
— Пообещала, стало быть? — пролепетал Коломнин. Не верить Фархадову не было оснований. Особенно, если припомнить Ларисин звонок, когда он положил трубку, не дослушав. Именно это она и порывалась сказать ему.
— А ты на что рассчитывал? Другого и быть не могло. Накатила блажь, с кем не бывает? Но и только. Из компании ее с сегодняшнего дня забираю. Мусора, вижу, вокруг много. Потому и в голову нанесло. Пусть ребенком больше занимается. А тебе — чтоб в двадцать четыре часа духу не было. Так Дашевскому и передай. Фархадов, де, велел другого шестерку прислать. Не такого прыткого. Ишь каков гусак оказался! Тихой сапой с Фархадовым породниться надумал.
Человеческое терпение, как нерв в зубе. В нормальном состоянии его не чувствуешь. Но — содралась защитная эмаль, обнажился нерв и — окати холодом, — взвоешь.
Коломнин и взвыл.
— Чхать я хотел родичей себе в этой паучьей банке искать! Жену — да. Искал. Ну да раз отреклась, стало быть, так тому и быть. А насчет миллионеров, так это я бы на вашем месте поскромней держался. Компанию-то профукали. И если я, банковская «шестерка», сейчас здесь не расстараюсь, так это я очень сомневаюсь, что вашей внучке будет чего передать, кроме долгов. Я понятно объясняюсь?!
Объяснялся он вполне доходчиво — лицо Фархадова пошло пятнами. Но Коломнин больше не владел собой.
— Я, между прочим, прислан банковские денежки, вами разбазаренные, вернуть. И без приказа Дашевского никуда не уеду. Так что надо — звоните сами. Только сперва советую очень подумать. Потому что я здесь костьми ложусь, чтоб гребаный ваш бизнес вытянуть. И не только за ради великого Фархадова. Но для тех тысяч, что по тайге разбросаны. А другой приедет — нужна ли ему эта головная боль — полгода в глуши сидеть? Не проще ли выдернуть наспех, что удастся, а остальное утопить? Да и отрапортовать. Так что — Бог в помощь, звоните! И мне, как говорится, с глаз долой.
«Тем паче, если меня — из сердца вон», — не договорил он.
Хриплое, с присвистом дыхание обессилевшего тигра заполнило собой кабинет. И непонятно, чего больше было в нем: усталости или отчаяния от невозможности одним прыжком, как прежде, переломить хребет обидчику.
— Хочу думать, что мы поняли друг друга, и интересы дела преобладают, так сказать…— Коломнин задержался у двери. — Кстати, о деле, Салман Курбадович. Что бы ни было, но Лариса Ивановна должна остаться финансовым директором. Без этого сам откажусь. Нравится вам или нет, но сегодня она единственный, кто еще способен разгрести накопившееся…завалы, словом. Засим честь имею!
В приемной Коломнин едва не налетел на стоящую наизготовку Калерию Михайловну — со стаканом воды.
— Валокордин ему нужен? — она укоризненно оглядела незадачливого жениха.
— И побольше, — виновато подтвердил он.
Часа через три Коломнин обнаружил, что лежавшая перед ним папка с документами оказалась на треть разобрана. Он перепроверил резолюции, нанесенные его рукой. Все вполне разумные. На всех стояла сегодняшняя дата. Но ничего этого он не помнил.
— К тебе можно?
Коломнин вскинул голову и медленно поднялся: перед ним с виноватым видом стояла Лариса. Волосы ее были собраны на затылке в пучок, — видимо, в спешке. И оттого распухшее, наспех подретушированное лицо казалось каким-то беззащитным. Она рассеянно провела ногтем по разобранной пачке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Войдите, — удивленно пригласил Коломнин, когда в приоткрытую дверь постучали вторично: мягко, будто подушечками пальцев.
Зазор чуть увеличился. И в нем образовалось сияющее радушием, хотя и заметно смущенное лицо Мясоедова. В последние дни Мясоедов в компании почти не бывал, дожидаясь расчета. На просьбы помочь разобраться в оставляемом наследстве, отвечал ехидно, что-нибудь вроде: «Вы же все умные. Сами разберетесь». Тем более неожиданен показался и сам визит, и робость визитера.
— Не помешал? — Мясоедов огляделся. — Неуютно у тебя что-то, Сергей Викторович. Для твоего уровня обстановочка несерьезная. Дай команду перенести из моего кабинета диван, телевизор. Мишура, а — облагораживает.
— Да нет, не стоит. Сплю я в пансионате. Там же и телевизор. Хотя времени на него, признаться, не остается. Да вы садитесь. Дивана, правда, нет. Но стул свободный — завсегда.
Мясоедов глазами значительно покосился на Богаченкова. Но Коломнин намек проигнорировал. Более того, сделал знак Богаченкову остаться: разговаривать с двуличным Мясоедовым было надежней при свидетелях.
— Я чего пришел-то? — Мясоедов вздохнул. — Решил, что неправильно это — вовсе отстраняться. Сначала, конечно, разобиделся на Салман Курбадовича. А потом подумал: разве чужое все? Разве мало моего труда здесь? Не хочется, чтоб прахом пошло. Правильно думаю, нет?
Коломнин ждал, пытаясь сообразить, к чему клонит нежданный визитер.
— Дошло до меня, что ты письма покупателям конденсата разослал, что от их услуг отказываешься.
— Стало быть, уже получили, — прокомментировал оживившийся Богаченков.
Мясоедов хмуро покачал головой.
— Получили, конечно. Только повода для веселья не вижу. Чему радоваться? Они с нами много лет работают.
— Два, — уточнил Богаченков.
— Два в нашем бизнесе — тоже много, — Мясоедов будто ненароком повернул стул так, что Богаченков оказался за его спиной, — отсекая его тем от разговора. — Люди привыкли. Компания привыкла. Опять же у них устоявшиеся отношения с одноклейкой. Все отлажено. — Да это мы все как будто на совещании проговорили, — любезно припомнил Коломнин. — К чему опять возвращаться?
— Потому что хочу от ошибки роковой уберечь. Ты же деловой человек, Сергей Викторович. Зачем так сразу ломать? Хочешь менять условия в свою пользу? Да, можно. Когда сильным станешь. Можно и теперь. Только аккуратно. Но — ломать зачем? Люди ведь. Интересы там. Давай переговорю с тем же «Магнезитом». Изменим цены. Разумно, конечно.
— Разумно и изменили, — Коломнин протянул ему прайс-лист с последними, утвержденными накануне у Фархадова отпускными ценами.
При виде их Мясоедов аж зацокал:
— Думаешь, если арифметику выучил, так и всю математику превзошел? Да кто такой скачок выдержит? Надо плавно. Половину хотя бы. Тоже трудно. Но — ко мне прислушиваются — переговорю, добьюсь.
— Не будет никакой половины, — Коломнин, потянувшись, отобрал у него прайс-лист. — А будет эта цена.
— Глупые вы все-таки люди, — Мясоедов не погнушался развернуться, так, чтоб охватить взглядом и Богаченкова. — Пришли, поломали. А дальше?
— А дальше в компанию пойдут нормальные деньги, — Коломнин намекающе придвинул к себе распухшую от бумаг папку.
— Ой ли? — Мясоедов поднялся. Любезность Коломнина произвела на него самое негативное впечатление. — А я иначе полагаю: нельзя разорить осиное гнездо и чтоб не покусали.
— Ничего. Бодягой подлечимся.
— Так это смотря скольких разорить. А то ведь и насмерть, — и Мясоедов, коротко кивнув, вышел.
— А казачок-то засланный, — хмыкнул Богаченков. — Похоже, приходил делегатом. — Похоже. И, кажется, нам объявлена война. Стало быть, мы на верном пути, — беззаботно подтвердил Коломнин. — Чую, не миновать нам хорошей драчки.
Богаченков поднялся, значительно одернул пиджак. — Сергей Викторович, вынужден официально заявить: если завтра же вы не согласитесь взять себе телохранителя, я лично пойду к Ларисе Ивановне. Пока беды не случилось.
— Тьфу на тебя.
Все эти участившиеся требования окольцевать себя охраной откровенно портили Коломнину настроение.
Но с утра Ларисы вопреки обыкновению на месте не оказалось. Не ответил и ее мобильный телефон. Зато к Коломнину зашла Калерия Михайловна и сухо потребовала, чтоб он немедленно явился к Салману Курбадовичу.
— Так он что, на месте? — от удивления переспросил Коломнин: на часах было едва начало десятого. Но секретарша лишь презрительно сморщила носик. С момента появления в компании банковской, как она называла, группировки Калерия Михайловна не скрывала своего неприязненного отношения к Коломнину.
— Вас ждут, — нетерпеливо напомнила она, готовая его конвоировать.
В этом было что-то зловещее.
— Что ж, раз зовут, надо идти, — Коломнин поднялся, протянул руку, приглашая Калерию пройти вперед: роль подконвойного ему не приглянулась. И в этот момент зазвонил телефон.
— Сережа! — он услышал задыхающийся голос Ларисы. Но даже не тон, а это непривычное в последнее время «Сережа» стали предвестником беды. — Я из дома.
— Но почему не на работе? И потом мобильный…
— На работу не пустил Салман Курбадович.
— Что?!
— Не перебивай. Утром подбросили анонимку, что… в общем про нас с тобой.
— И что ты? — Коломнин машинально опустился в кресло, не обращая больше внимания на требовательный взгляд Калерии.
— Я? Призналась. А что оставалось?
— Так и молодец! Давно пора было. Я как раз к нему иду и попросту попрошу твоей руки, — обрадованный Коломнин подмигнул ошеломленной Калерии Михайловне. — Не вздумай! Он же не в себе. Я прошу. Выслушай, Сережа…
— Когда-то, да надо было. Все, пошел свататься.
Коломнин поспешно положил трубку.
— Ну что, дорогой конвоир, вперед за орденами?
И удивился, потому что в лице Калерии читалось теперь сочувствие.
— Насчет орденов — это вряд ли. Я на всякий случай валокордину подготовлю, — прикинула она.
Фархадов, совершенно неподвижный, съежился в объемистом своем кресле так, что от двери был почти неразличим.
— Вызывали, Салман Курбадович? — нарочито бодро заявил о себе Коломнин.
Стараясь держаться естественно под тяжелым взглядом, уселся с противоположной стороны стола.
— Хочу доложить, мы тут с Резуненко новый договор на поставку конденсата заключили. Все в соответствии с вашими указаниями. На днях стартуем.
Собственный голос показался Коломнину фальшивым. Он поднялся:
— Салман Курбадович, хочу просить… и прошу руки Ларисы Ивановны Шараевой. Которую я люблю…
— Кто ты такой? — глухо оборвал его Фархадов.
— Я? — Коломнин беспокойно пригляделся к старику. — Салман Курбадович, может, валидолу?
— Кто ты такой, чтоб набраться наглости к моей невестке?…Ты знаешь, кто был Тимур?
— Так ведь был. Я, как и все, сочувствую вашему горю. Знаю, что Лариса любила его. Но, Салман Курбадович, Тимур.. нет его больше. А Лариса, ей двадцать восемь. Она живая полнокровная жинщина.
— Слишком живая. Как выяснилось.
— А это уж не мы с вами. Это природа определяет. Невозможно всю оставшуюся жизнь ее при себе держать.
Фархадов отвел взгляд: возможно, именно так и собирался.
— Ей жить надо продолжать, Сарман Курбадович. Нормальной жизнью. А я люблю ее.
«И она меня», — хотелось дополнить ему. Но, щадя чувства отца, промолчал.
— И все сделаю, чтоб и она, и внучка ваша были счаст…
— Внучка моя! Тебе? — Фархадов задохнулся. — Ты же.. клоп, тля. Жалкий клерчишко! Нищий. Сколько у тебя есть денег? Пятьдесят? Сто тысяч долларов?
— Высоко поднимаете, — угрюмо пробормотал Коломнин.
— И ты за эти гроши собрался дотянуться до моей невестки? Или они не заслуживают жить как приличные люди?
Он требовательно оглядел насупившегося банковского ставленника.
— Думаю, при всем к вам уважении, это Ларисе надо решать, чего она хочет.
— Уже решила. Поклялась, что с этого дня всякие отношения ваши прерваны. И я ее простил, — уязвленная гордость и умиление собственным благородством причудливо смешались в тоне Фархадова. — А жениха мы ей со временем подберем. И куда поприличней.
— Пообещала, стало быть? — пролепетал Коломнин. Не верить Фархадову не было оснований. Особенно, если припомнить Ларисин звонок, когда он положил трубку, не дослушав. Именно это она и порывалась сказать ему.
— А ты на что рассчитывал? Другого и быть не могло. Накатила блажь, с кем не бывает? Но и только. Из компании ее с сегодняшнего дня забираю. Мусора, вижу, вокруг много. Потому и в голову нанесло. Пусть ребенком больше занимается. А тебе — чтоб в двадцать четыре часа духу не было. Так Дашевскому и передай. Фархадов, де, велел другого шестерку прислать. Не такого прыткого. Ишь каков гусак оказался! Тихой сапой с Фархадовым породниться надумал.
Человеческое терпение, как нерв в зубе. В нормальном состоянии его не чувствуешь. Но — содралась защитная эмаль, обнажился нерв и — окати холодом, — взвоешь.
Коломнин и взвыл.
— Чхать я хотел родичей себе в этой паучьей банке искать! Жену — да. Искал. Ну да раз отреклась, стало быть, так тому и быть. А насчет миллионеров, так это я бы на вашем месте поскромней держался. Компанию-то профукали. И если я, банковская «шестерка», сейчас здесь не расстараюсь, так это я очень сомневаюсь, что вашей внучке будет чего передать, кроме долгов. Я понятно объясняюсь?!
Объяснялся он вполне доходчиво — лицо Фархадова пошло пятнами. Но Коломнин больше не владел собой.
— Я, между прочим, прислан банковские денежки, вами разбазаренные, вернуть. И без приказа Дашевского никуда не уеду. Так что надо — звоните сами. Только сперва советую очень подумать. Потому что я здесь костьми ложусь, чтоб гребаный ваш бизнес вытянуть. И не только за ради великого Фархадова. Но для тех тысяч, что по тайге разбросаны. А другой приедет — нужна ли ему эта головная боль — полгода в глуши сидеть? Не проще ли выдернуть наспех, что удастся, а остальное утопить? Да и отрапортовать. Так что — Бог в помощь, звоните! И мне, как говорится, с глаз долой.
«Тем паче, если меня — из сердца вон», — не договорил он.
Хриплое, с присвистом дыхание обессилевшего тигра заполнило собой кабинет. И непонятно, чего больше было в нем: усталости или отчаяния от невозможности одним прыжком, как прежде, переломить хребет обидчику.
— Хочу думать, что мы поняли друг друга, и интересы дела преобладают, так сказать…— Коломнин задержался у двери. — Кстати, о деле, Салман Курбадович. Что бы ни было, но Лариса Ивановна должна остаться финансовым директором. Без этого сам откажусь. Нравится вам или нет, но сегодня она единственный, кто еще способен разгрести накопившееся…завалы, словом. Засим честь имею!
В приемной Коломнин едва не налетел на стоящую наизготовку Калерию Михайловну — со стаканом воды.
— Валокордин ему нужен? — она укоризненно оглядела незадачливого жениха.
— И побольше, — виновато подтвердил он.
Часа через три Коломнин обнаружил, что лежавшая перед ним папка с документами оказалась на треть разобрана. Он перепроверил резолюции, нанесенные его рукой. Все вполне разумные. На всех стояла сегодняшняя дата. Но ничего этого он не помнил.
— К тебе можно?
Коломнин вскинул голову и медленно поднялся: перед ним с виноватым видом стояла Лариса. Волосы ее были собраны на затылке в пучок, — видимо, в спешке. И оттого распухшее, наспех подретушированное лицо казалось каким-то беззащитным. Она рассеянно провела ногтем по разобранной пачке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63