не видать фирме «Магнезит» изъятых денег. Отряхнулся от неуместных мыслей. — А вот насчет договоров поставки уперся, как слон. Я его и так и эдак: мол, не договоришься с руководством «Нафты», сажать придется за мошенничество. Стоит на своем, и все тут. Ему, собаке, с вас куш содрать важнее. Тоже поди консультировался. Соображает, что не надыбать нам здесь криминала. — А уклонение от налогов?
— Чего ему уклонение? Наплевать да растереть. Не первый год замужем. Понимает, что от налоговиков после откупится, а вот «Нафту» больше не зацепить. И так и эдак стращаем, но… — Суровцев испытующе пригляделся к собеседнику.
— Так что, деньги возвращать будешь?
— Деньги?! — Суровцев встрепенулся: такая мысль ему даже в голову не приходила. — Да ты чего? Зачем торопишь? У нас еще сутки в запасе. Знаешь, как народ говорит? На хитрую… — похлопал себя по поджарым ягодицам, — есть с винтом. Заготовлена у меня одна тонкая оперативная комбинация: завтра поутру реализуем. А тогда и поглядим, как завертится.
К вечеру следующего дня начальник отдела по борьбе с экономическими преступлениями сам, без предупреждения, появился у Коломнина.
Вид его, торжествующий, с эдакой лукавинкой, предвещал удачу.
— Получилось?!
— Мы слов на ветер не бросаем. Сказано — сделано, — перед Коломниным лег мелко исписанный лист бумаги — ксерокопия протокола допроса подозреваемого. — Читай. Наслаждайся моим искусством.
«Относительно предъявленных мне договоров с „Нафтой“ на поставку конденсата признаю, что они сознательно были заключены по цене, значительно меньшей, чем в действительности стоил конденсат, понимая, что тем самым будет причинен материальный ущерб компании. Поэтому готов — при согласии руководства „Нафты“ — от договоров отказаться и признать их недействительными»…
— Как сумел? — Коломнин оторвался от драгоценного документа.
— Я ж говорил, тонкая комбинация. В нашей работе мало быть криминалистом. Нужно еще психологией владеть. Сыночек у него есть, студент. Так вот сегодня утром взяли — с наркотой на кармане.
— На кармане, говоришь? — А что было делать, если папаша оказался упертым? Вот и пришлось поставить перед выбором. Решай, паря, что для тебя важнее. Собственные амбиции и жадность? Или судьба сынка, которому пятерик корячится? — у Суровцева был усталый и удовлетворенный вид человека, добросовестно проделавшего тяжелую работу.
— А если б амбиции возобладали? Посадил бы сына?
— Блеф есть блеф. В этом деле, если начал, иди до конца. Да и не могло быть такого. Я ж говорю, — психология. И вообще, — глаза Суровцева сузились: пасмурная реакция собеседника ему не понравилась. — Ты результат просил? Тебе его поднесли. Чего еще надо? Читай дальше.
Следующий же абзац заставил Коломнина снисходительно улыбнуться. "Организатором этой акции был один из высших менеджеров «Нафты».
— Что еще за экивоки? Кто именно?
— Напрямую не говорит. Придерживает как главный козырь.
— Сдан давно козырь. Итак все знают, что Мясоедов. Что теперь делать думаешь?
— Теперь-то? Самый кайф начинается. Хищение средств «Нафты» по предварительному сговору с работником компании, — это, доложу, такой огурчик. Просто-таки состав крупного мошенничества. — Суровцев плотоядно облизнулся. Весь он дышал нетерпением. Финансовый заказ неожиданно обернулся выявлением серьезного преступления, что оправдало все, совершенное до того. И теперь в нем бушевал азарт сыщика, ставшего на след. — Завтра же к прокурору за санкцией. И — пошла писать губерния! Эх, какое дельце закрутим! Только договора эти лучше бы прямо сейчас у нас подписать. Пока он горяченький. А то ведь как в следственный изолятор переведем, может и на попятный пойти. Там, в камерах, свои учителя имеются. — Богаченкова подошлю. Парень толковый; все оформит. А мне сейчас важней важного выяснить, куда деньги ушли. Вот на этом и сосредоточься, — Коломнин заметил, что Суровцев колеблется, бросил нетерпеливо. — Езжай, езжай. Разыщешь счета — все зачтем. Тогда совсем другие цифры пойдут.
Неохотно поднялся, провожая оперативника до двери. А, выпроваживая, подловил себя на том, что протянутую руку пожал, поколебавшись.
Конечно, милиционер, получающий дополнительные деньги за хорошо выполненную работу, — это не то же самое, что чиновник, взявшийся за взятку сфальсифицировать преступление. И, более того, готовый ради этого засадить в тюрьму невиновного. Но, если разобраться, какое основание у него, Коломнина, пренебрегать продажным оперативником, которого сам же и приучил к подачкам? А если бы завтра в запале тот же Суровцев, из страха лишиться обещанной мзды, и в самом деле « в легкую» поломал жизнь невиновному мальчишке? Смог бы он успокоить себя тем, что все это был эксцесс исполнителя? Какие вообще у заказчика моральные преимущества перед исполнителем?
Подумав о себе как о заказчике, Коломнин ощутил, как вновь разрастается внутри тягостность, что часто испытывал в последние месяцы. Странная вещь происходила с ним: взялся он за дело несомненно нужное и, что называется, общественно полезное. Но как-то само собой получалось, что решать благородную, по большому счету, задачу приходилось с людьми, мягко говоря, сомнительными, которых в повседневной жизни брезгливо сторонился. И добиваться успеха, действуя их же методами: обманом и подкупом. И больше того, — он припомнил застекленевшие, алчные глаза рубэповца, — теперь уже сам он непроизвольно развращал тех, кто оказывался рядом.
В оправдание хотелось сравнить себя с ассенизатором, что погружается в нечистоты ради общественной пользы. Но сам понимал, что сравнение это наиграно: порой ловил себя на ощущении, что ржавчина, в которую он погрузился, исподволь начинает проникать внутрь.
Богаченкова он нашел, заглянув в кабинет Шараевой. Они сидели за столом, плечо в плечо. Юра что-то энергично доказывал, тыча указкой в схему, брошенную поверх стола, будто узорчатая скатерть. Лариса невнимательно слушала.
— Что?! — едва завидев Коломнина, подскочила она.
И от этого испуга разом пропало шаловливое желание немножко поинтриговать.
— Все нормально! — успокоительно выставил он ладони. — Теперь спи спокойно.
— Слава Богу! — Лариса облегченно осела. — Если б ты знал! Если б только знал, что я за эти дни пережила. Ведь столько планов, мыслей…
И, облокотившись о стол, зарыдала.
— Я тут, пока суть да дело, вариантик подготовил, — Богаченков со скрытой гордостью показал на схему. — Если купить Белогоцкий нефтеперегонный завод и углубить переработку крекинга, получается просто сумасшедшая экономика. Неделю по ночам прорабатывал.
Коломнин нехотя скосился на мудреную схему. Мысли его были далеко. — Это все потом. Сейчас надо насущные проблемы решать. Срочно подготовь новые договоры с «Магнезитом» и дуй к Суровцеву подписывать. Клиент созрел. — Понял, — сноровисто подтянулся Богаченков. Шагнув, спохватился. Лицо его приобрело вид сконфуженный и трагичный одновременно. — Сергей Викторович, совсем вылетело. Вас разыскивал Роговой. Просил передать: Рейнера, оказывается, убили.
— Что?! — вскрикнул Коломнин.
— Возле поселка застрелили. Хотел сразу сообщить, но вас не было. А потом вот увлекся этим, — он огладил рукой схему и, виновато поклонившись, вышел. — Мне тоже сообщили, — Лариса промокнула набухшие глаза. — И еще вот это осталось Она извлекла из ящика и протянула Коломнину свернутую тетрадку, — ту самую, что отобрал у него Рейнер. — Такой ужас. И главное, я же его уговаривала: Женечка, перезжай к нам. И охрану бы дали. Нет, ничего не подействовало. Прямо как ребенок. Я уже отправила вертолет, чтоб перевезти тело, и потом насчет похорон распорядилась, — чтоб все достойно. Хотя Женя и пышность — нечто несопоставимое.
Лариса удрученно склонилась. Взгляд невольно упал на схему.
— Сережа! Я понимаю, конечно, что не вовремя. Но, может, и впрямь подумать о заводе? Это же получается замкнутый цикл. Представляешь, какая перспектива!
Она вздрогнула от звука хлопнувшей двери.
К вечеру изрядно набравшийся Коломнин в парилке сауны распевал грустную песню про замерзшего в степи ямщика. В стадвадцатиградусной жаре несчастного заморозка было особенно жаль. Он пел о ямщике, а видел Женьку Рейнера. Наивно-беззащитный человечек. Дитя природы, которому легче было пройти одному ночью пятьдесят километров по тайге, чем решиться на визит в местное ГАИ. А рядом лежала раскрытая тощая тетрадочка.
Слышно было, как зашли в предбанник. Значит, Богаченков вернулся из ИВС.
— Богаченков, сука бесчувственная! Катись вон отсюда, пока не вызвездил, — заорал Коломнин, понимая, что пьян, и приходя от этого в надрывный восторг. Потому что пьяным мог высказать то, на что никогда не решился бы трезвым.
Дверь парилки открылась.
— Меня тоже выгонишь? — закутанная в простыню, стояла Лариса.
— Дверь захлопни. Выхолодишь, — Коломнин смутился.
Она подсела на ступеньку ниже, потерянно глянула снизу вверх:
— Что это у тебя? Ах да. Тимур как-то говорил, что он стихи пописывает.
— Отписался, — скривился Коломнин. — Вот послушай. Это как раз про нас с тобой:
"В детстве убили ужа,
Палкой ударив жестоко.
Полз он куда-то шурша,
Черный и сверху, и сбоку.
Был он безвреден, но нам
Думалось: это гадюка.
Хоть и гадюка, она
Не нападает без звука.
Так истребили ужа,
И не родились ужата,
Не оттого ли душа
Чем-то доныне ужата".
[стихотворение А.Роженкова. — Алексей Роженков. Волчье лыко. Стихотворения. — «Русская провинция», Тверь, 1997].
И в самом деле, жил себе человек. Как хотелось, так и жил. Так нет, выдернули, будто брюкву из земли. Надкусили. Отбросили. Все так, походя! Ты понимаешь — это наши с тобой души ужались!
— Сереженька! Прости ты меня. Понимаю, что сморозила. Только не думай, что мне Женьку не по-настоящему жалко. Я ведь и сама испугалась, когда после Жени и вдруг — о заводе ляпнула. Просто, как страсть одолела. Днем, вечером, — все думаю, варианты прикидываю. Будто сохну изнутри. Боюсь я, Сережка. За нас с тобой. Все кажется, что тебя теряю. Странно как-то: занимаемся одним делом. Казалось бы, куда крепче. А получается, что чем дальше, тем — дальше.
— И сейчас? — растерянно уточнил Коломнин: руки ее требовательно оглаживали мокрое мужское тело. — А если Богаченков в самом деле зайдет?
— Вызвездим, — заявила Лариса, решительно перебравшись к нему на колени. — Могу я побыть наедине с собственным мужем?
Фархадов в компании теперь вовсе не появлялся, полностью передоверившись энергичной невестке. Тем больший переполох вызвал внезапный его приезд среди бела дня. О появлении хозяина Коломнин догадался по всплескам голосов в коридоре. Подметил и то, что в звуках этих было куда меньше верноподданических ноток, чем прежде, — служащие давно разобрались, у кого в руках бразды правления. Но в то же время приветствия звучали вполне искренние, — Фархадова любили.
Через некоторое время к Коломнину заглянула Калерия Михайловна, оживленная и встревоженная одновременно.
— Сергей Викторович, Салман Курбадович просит зайти. Но только, вы уж недолго. Валокордину я, конечно, приготовлю…
Коломнин понимающе кивнул.
Войдя в тусклый, едва освещенный настольной лампой кабинет, Коломнин принялся озираться: Фархадова на привычном месте не оказалось. Лишь всмотревшись, обнаружил его очертания в кресле подле зашторенного окна.
— Присаживайся, Сергей, — глухо произнес Фархадов, очевидно, занятый своими раздумьями. — Ну-с, как без меня тут справляетесь?
— Трудно без вас, конечно, — отвечая дежурной фразой, Коломнин заметил, как мелко подрагивает в узком дневном луче рука, и понял причину, по которой тот предпочел укрыться в темном углу, — за короткое время патриарх резко одряхлел.
— Что? Сдал? — Фархадов проследил за направлением взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63