То, что они вытворяли вдвоем на всклокоченном паласе, и отдаленно не напоминало танго, но Кира не стала разочаровывать подругу и просто кивнула. Тая тут же переключилась и возопила: "А твой-то где?
Манкирует!" — «Скоро приедет, уже звонил», — ответила Кира, пытаясь отобрать у Таи бокал, Но тут подскочил Тайн муж Вовик, ловко сам отобрал у Таи бокал и, подпрыгнув, отправил его на шкаф — теперь, чтобы выпить, Тае пришлось бы нести стремянку. Налить другой она не догадалась — в таком приподнятом была настроении. Вовик — тоже врач по профессии — критически оглядел обширную фигуру жены и проворчал: «Что ты какая-то маленькая! Заметил бы раньше — не женился!» — и увлек Киру на середину гостиной танцевать. Танцевать он хотел то самое «танго». И пока он ее швырял, перегибал в талии, заламывал руки и запрокидывал ей голову, Кира все стоически сносила, хотя плясать настроения не было. Она вернулась в кресло с ощущением проделанной утренней физ-зарядки.
— Ну что, как будто в новую автомобильную аварию попала? — загоготала поддатая Тая, довольная остроумием мужа Вовика. В трезвом виде такие идиотские шутки для нее не были характерны. Кира вздрогнула — она не любила вспоминать тот случай.
Но сейчас дело было не только в этом.
…Ее «Ауди» с тонированными стеклами стояла на перекрестке, ожидая зеленого света. Кира любила эту машину — складную, легкую, любила водить сама и всегда отбрыкивалась, когда Серей пытался навязать ей фирменные «Вольво» или «Мерседес» с шофером.
Вот и тогда выпросила у него эту издательскую «Ауди», чтобы съездить в тренажерный зал. Дали зеленый, приемистая «Ауди» рванула с места, и тут Кира краем глаза увидела, что справа в борт на нее несется внедорожник. Марку заметить она не успела.
Запомнилось — он казался огромным, заслонявшим весь мир чудовищем. А дальше… Она затормозила.
Наверное, надо было, наоборот, поддать газу, тогда был бы шанс проскочить. Впрочем, кто знает. Она давила на тормоз и не могла оторвать глаз от приближающегося, нависающего над ней глыбой автомобиля.
Она тормозила, а «Ауди» все равно несло все ближе и ближе к решетке внедорожника. Ее поразило, как медленно все происходило в те доли секунд. И еще — она не могла думать ни о чем, кроме того, что непосредственно видела, никаких абстрактных мыслей.
Она смотрела на внедорожник и очень четко и ясно думала: "Сейчас он врежется мне в правую дверцу…
Нет, не врежется" — ей вдруг показалось, что они разминутся. Но через мгновение — «Все-таки врежется». Больше ничего.
Снова зазвонил ее мобильник. Кира откинула крышку телефона, несколько секунд слушала. Потом как будто очнулась и медленным взглядом обвела Тайну гостиную.
— Ты чего? — суетилась рядом Тая. — Обиделась?
Глупость я сморозила про аварию, ну извини.
Но Кира уже не слышала. Она схватила с кресла свою сумочку и кинулась к двери.
— Ты куда, ты что? — перепугалась лучшая подруга. — Да прекрати из-за моей болтовни так психовать!
Что я Сергею скажу, он сейчас приедет!
В прихожей она, пошатываясь, рвала из рук Киры сумочку и накидку. Кира перехватила ее руку и задержала в своей, пытаясь успокоить.
— Я не обиделась. Я не из-за твоих слов. Мне срочно надо идти. Я Сергея внизу встречу, — у самой глаза огромные, невидящие. И хлопнула дверью.
Теперь она поняла, что зацепило ее сознание и не давало весь день покоя. Лицо, лицо… И эти всего лишь однажды, нет, дважды виденные знакомые глаза. В этом лице, в этих глазах, была убеждена она, угроза. Какая угроза, кому? Почему вдруг угроза?
Авария — это же несчастный случай, случайность.
Она не могла себе объяснить. А после звонка поняла — не зря у нее весь день было дурное предчувствие.
Кира нетерпеливо тыкала уже утопленную кнопку вызова лифта. Сейчас ни одной мысли она не могла додумать до конца. Просто бежала к Сергею. Внутри у нее все дрожало от нетерпения — скорей, скорей, мысли в голове скакали какими-то обрывками. «Ну, чего, чего я так боюсь? Ведь я только что с ним разговаривала… Ведь он сказал, что все обошлось. Нет, нет, не может быть… Ничего дурного…» — пыталась урезонить она себя. Это лицо — всего лишь совпадение, а может быть, ей и померещилось. Но в холодной глубине сознания она знала — не померещилось.
И глаза в проеме двери — она вспомнила их выражение — подтверждали ей, что не померещилось. И голос, знакомый голос по телефону… Страх не уходил, не слушался доводов разума. Она закрыла глаза и попыталась взять себя в руки — задержать дыхание, сжать кулаки — «спокойно, спокойно». Все напрасно.
Подошел лифт, Кира влетела в него, нажала первый этаж и все мысленно подгоняла его: «Ну же, ну же!» Лифт, казалось, шел целую вечность. Наконец дверцы раскрылись — но это был не первый этаж.
Попутчик. Кира подняла глаза — и заледенела. Она узнала вошедшего — но вид этого неподвижного, надвигающегося на нее безжалостного белого лица был жутким — и реальным, и одновременно нереальным.
Она непроизвольно дернулась назад, не в силах вымолвить ни слова. Подумала: «Этого не может быть» — и попятилась — неловко, будто через силу. Впрочем, пятиться особо было некуда. Она сразу же почувствовал под лопатками угол лифта. И, как тогда на перекрестке, ее мозг зациклился на одной фразе. «Этого не может быть, не может быть», — крутилось у нее в голове. Наблюдая за этим жутким лицом, она понимала, что надо закричать, выдернуть из сумки баллончик, бежать, что-то делать, как-то сопротивляться, но не могла сбросить оцепенения. И лишь это жалкое, беспомощное, бродящее по кругу «не может быть»…
Кира только и сумела, что поднять дрожащие руки и выставить их перед собой, защищаясь. Но какая же это защита?
Губин посмотрел на часы — скоро половина первого, а он все еще не доехал до именинницы Таи. Как бы им там не показалось это подозрительным. Дела делами, но все же… Губин откинулся на спинку заднего сиденья, нет, неудобно. Он уронил голову на грудь и помассировал пальцами мышцы шеи. Ах, Регина это делает гениально! Он поморщился от резкой боли в закаменевшем загривке — почему именно после долгой работы на компьютере или даже после напряженных переговоров шейные мышцы болят так, будто на нем воду возили?
Он недавно расстался с Региной, они задержались в его кабинете. Он стал вспоминать — она сидела боком на его высоком столе и листала Фаулза. Голова чуть склонена, но спина прямая, волосы упали на щеку… Одна нога Регины упирается в пол, другая болтается на весу. Она читала и думала о Фаулзе, а он смотрел, курил и думал о ней.
Губин давно перестал ее избегать — понял, что бесполезно. Она была не где-то там, в своем кабинете в издательстве, или в командировке в Вене, или дома с мужем у себя на окраине, она была в нем. А себя как избежишь? Что в конце концов говорят мудрые? Как избавиться от соблазна? Пойти ему навстречу и оставить его в прошлом.
Регина рассмеялась — встретила у Фаулза что-то смешное. А может, рассмеялась просто от удовольствия — так он ей нравился.
— Губин, это гениально, вы молодец, что первым додумались купить права.
Он разлил по бокалам шампанское.
— Это ты так считаешь, а некоторые говорят, что я хрен на этом заработаю.
— Ах, да разве в этом дело? — ответила Регина совсем в духе Подомацкина. — Деньги тут ни при чем.
Губин посмотрел на Регину — вот максималистка!
Продолжать их давнишний классический редакционный спор о том, может ли принести прибыль хорошая литература или массовый читатель в России темный, тупой и примитивный, не любящий в процессе чтения предпринимать никаких умственных усилий, ему не хотелось.
— Все равно — выпьем за гениального Фаулза и за умницу меня! — предложил Губин.
Регина оставила книгу на столе, перешла в глубокое мягкое кресло и взяла бокал — ни грамма тревоги, ни капли рисовки, сама естественность. Она не боялась мужчин. «Наверное, потому что знает: ни один ее не стоит», — подумал Губин. Регина, высоко запрокинув голову, допивала шампанское, а он не отрываясь смотрел на ее горло. Потом очень спокойно, размеренными твердыми движениями Губин тщательно затушил сигарету в пепельнице и, пока она еще не успела открыть глаза после длинного сладкого глотка, взял ее лицо в свои ладони…
В последнее время, когда он ехал от Регины к Кире или наоборот — от Киры к Регине, его всегда посещало чувство постыдного самодовольства. «Какие женщины — и обе мои!» Он прогонял эту мысль — слишком уж глупо. Но несколько секунд, пока мысль не уходила, испытывал самый настоящий кайф. Он старался не мучить себя дурацкими вопросами — можно ли быть влюбленным одновременно в двух женщин, и что будет дальше, и хорошо ли это. На эти вопросы не существовало ответов, и ни к чему было начинать бесполезную изматывающую рефлексию. Он просто сразу их разделил: Кира — это одно, а Регина — другое. Он никогда их мысленно не сравнивал и не видел здесь никакой проблемы.
Ну, конечно, Регину он не может назвать стопроцентно своею. Она из тех женщин, которые никогда не станут чьими-то, даже если будут принадлежать мужчине, — слишком независима. Даже став любовницей или женой, такая продолжает оставаться недостижимой, умеет создавать впечатление, что в любой момент вспорхнет — и только ее и видели. Мало кто из его знакомых мужиков мог терпеть такую муку — большинство предпочитало женщин по типу «крепкий тыл» — надежных, домашних, преданных и зависящих от них материально. Но Губину именно шальной женский тип щекотал нервы, держал в напряжении — и это ему нравилось. Он и за Киру всю жизнь дрожал, несмотря на двадцать пять вместе прожитых лет. Он знал, что она не уйдет. Но она была из тех, кто может уйти — как и Регина. А дорожат, как известно, тем, что можно потерять… Губин честно признавался себе, что хотел бы сохранить при себе их обеих. Но недавно он начал замечать, что Кира стала слишком задумчива, часто смотрит на него молча и будто чего-то ждет. Боже мой, думал он в такие минуты, неужели придется делать выбор? И самое ужасное, что он не знал, кого он в конце концов выберет. Он не мог смотреть Кире в глаза. Это было невыносимо.
Весь день прошел в не самых приятных хлопотах: требовалось принимать решения по «Пресс-сервису» — там и так из-за отсутствия Булыгина дела несколько дней стояли на месте, а теперь надо было решать, кто пока заменит Мишку. В очередной раз возникли проблемы с типографией — партнеры рвали и метали и божились, что прекращают печатать «Политику». Долг за печать предыдущих номеров достиг неприличной цифры в миллион. Приходили из налоговой службы и требовали заплатить за вывеску над входом — боже мой, в этом городе деньги дерут за каждый чих! Подомацкин рассвирепел и сказал, что они эту вывеску лучше снимут к чертовой матери, чем станут за нее платить, — еще неизвестно, в каком кармане эти деньги потом окажутся! Про налоги лучше и не упоминать… Срочно требовалось оплатить телефонные счета, а то вот-вот все номера вырубят. А еще приходил брат Булыгина. Сурнов, начавший поиски пропавшего Мишки, обнаружил, что в Москве жил брат Булыгина — старший, как выяснилось. Он оказался довольно неприятной личностью. Похож на Булыгина — такой же грузный, с залысинами, но в отличие от Михаила Николаевича — с полным отсутствием даже намека на светские манеры. Он приходил выяснять отношения, смотрел на Губина исподлобья своими маленькими свиными глазками, говорил неохотно, и выражение лица такое, что, мол, «если что с Мишкой случится, убью».
Сидел с угрожающей физиономией, интересовался долей Мишки в деле (с чего он вообще взял, что у Мишки есть доля?), позволял себе какие-то намеки…
Брат Булыгина непременно хотел знать, с чего это Мишка пропал, и не убили ли его, и не замешана ли здесь какая сука, потому что с рук суке это не сойдет.
Этот окорок действовал Губину на нервы, но Сергей терпел, отвечал на вопросы брата, успокаивал его:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50