— Бедная Кира! Бедный Губин! Такой мужик! Как ему сейчас… Одному… И вдруг, ни с того ни с сего…
— Но-но, — предостерегающе прикрикнул на нее Булыгин. — Не очень-то увлекайся со своим сочувствием! «Губин — классный мужик»… Смотри у меня!
И зря беспокоишься — вовсе он не один, ха-ха… Регина его утешит.
— Да ты что? — ахнула Элеонора, в ее глазах зажглись огонька острого и неприличного любопытства. — Регина, член издательского совета? Правда?
А что ее муж? Стало быть, она теперь будет мадам Губина? Теперь она нос задерет выше небес, и раньше-то ходила хвостом вертела, как шавка подзаборная, которой ошейник подарили… Теперь она денежки-то губинские к рукам приберет, медлить не станет, ясное дело! И дачу, и «мере» губинский… Ловко!
— Ладно, Серега тоже не промах оказался, — снисходительно отозвался Булыгин. — Регина, между прочим, тоже лакомый кусочек, считают некоторые.
В ней что-то есть. Холодность какая-то притягательная, очки на носу, умная опять же… Для многих экзотика. Серега неспроста на нее запал — видно, в постели покорила. А Серега — не мальчик, толк в этом знает… У него давно с Региной шуры-муры были, а тут смерть Киры — как кстати…
— Да чего в ней есть, в этой подслеповатой вобле?! — тут же возмущенно отозвалась Элеонора. — Рыжая! Умная! Редактирует свои книжечки — уже сразу умная, все мужики отпадают…Ты посмотри, как она одевается! Никакого вкуса! Все какие-то серые костюмчики, длина до колена, да туфли-лодочки. Косметикой почти не пользуется, маникюр не делает, ноги небось не бреет — разве это женщина вообще? Разве что хитрая… Надо же было так Губина зацепить! За что дурам такое счастье… Слушай!..
Элеонора вдруг как бы опомнилась.
— Слушай! — озадаченно заговорила она. — А тебе это не повредит? Регина эта? Станет Губина против тебя настраивать…
— В том-то и дело, что может, — проронил Булыгин. «Дура дурой, а сечет, когда дело нашего кошелька касается», — убедился он в очередной раз. — Кира в губинский бизнес никогда не лезла. А эта может.
И меня Регина недолюбливает, хотя виду не подает.
Не переживай, подруга. Я тут кое-какие дела устроил, пока тебя, дорогая, не было, — успокоил Булыгин супругу. — Распрощаюсь я скоро с Губиным. Скоро мы такие дела провернем, чертям тошно станет! Ты еще мной гордиться будешь. А? Будешь гордиться своим мужиком?
Он сально посмотрел на нее и положил пятерню на ее трикотажную ляжку. Другой рукой он зацепил верхнюю кромку топа на ее груди и потянул его вниз, пока узкая маечка целиком не сползла на талию.
Элеонора захихикала. А Булыгин несколько секунд, тяжело сопя, рассматривал то, что открылось его взору, а потом полез на Элеонору как танк. Он комкал несчастный топ и тянул бриджи, ныряя рукой под трикотаж, лапал ее ускользающую грудь, перечеркнутую по загару узкой белой полоской — следом от купальника, и корябал низ живота. Элеонора шутливо отбивалась рукой, продолжая хихикать и повизгивать. Некоторое время они бестолково копошились — Элеонора на стуле и зависший над ней Булыгин. Элеонора выгибалась и елозила по стулу, освобождая задик от бриджей. Скоро они уже болтались у нее на коленях.
— Подожди! Подожди, — прерывисто заговорила она. — Пойдем в спальню!.. Там удобнее…
Булыгин с трудом остановился и выпрямился.
Элеонора вскочила со стула как молодая козочка и скрылась в затемненной комнате. Булыгин постоял пару секунд, набычившись и по-прежнему тяжело сопя, а потом неуклюже, но целеустремленно последовал за женой, сдирая с себя на ходу галстук и рубашку.
— Это как понимать?! (Мат.) Ты что вытворяешь?!
(Мат.) Ты его видел сегодня?! (Мат.) Его рожу?!
(Мат.) Уже никому ничего поручить нельзя! (Мат.) Ты же меня подставил! (Мат.) — Губин шипел, стараясь не слишком привлекать внимание официантов и редких клиентов ресторанчика. Время было неурочное — после обеда и до ужина, и ресторанный зал был почти пуст. Музыканты пока не пришли — они приступят к делу ближе к вечеру, поэтому стояла тишина, прерываемая только мягкой суетой официантов, легким звяканьем посуды и далеким шуршанием автомобильных шин за окном. Каждое слово в почти пустом ресторанном зале отдавалось эхом в потолок, но Губин едва мог сдерживаться — он просто клокотал от ярости.
Пока они с Козловым были в конторе — Мила разыскала начальника службы безопасности по срочному приказу Губина, — Сергей не мог дать себе волю.
Весь губинский офис был взбудоражен воскрешением покойника, зубоскалил, гадал и с любопытством ждал, что предпримет шеф. Ехидны-журналисты из «Политики» успели прозвать вице-президента «Восставшим из ада». Шуточка тут же разнеслась по этажам и, между прочим, очень не понравилась Булыгину. Но ехиднам, все знали, было на него наплевать.
Пригвоздить кого-нибудь острым словцом для шакалов пера было самым большим кайфом, почище любых гонораров.
Губин знал, что в конторе они с Козловым будут как под лупой, в конторе как в деревне — все всем сразу становится известно. Даже то, чего никогда не было… После утреннего сюрприза с явлением Булыгина народу Губиным стремительно стала овладевать подозрительность. Он хотел верить, что прокол Козлова с устранением Булыгина всего лишь досадная случайность, от которой не застрахован самый высококлассный профессионал. Если не верить, если думать, что все это неспроста и есть какая-то другая причина, то… То его, Губина, дело представлялось настолько хреновым, что даже задумываться, заглядывать в этот черный тупик не хотелось. Если допустить, что Козлов сплоховал намеренно, по сговору ли с Булыгиным, либо по собственному пока скрытому неведомому расчету… Нет-нет, не может быть. Губин гнал прочь мысли о возможном предательстве Козлова — они наводили на него безнадежную, парализующую волю тоску и лишали его шанса на любое будущее. Легче, спокойнее, полезнее для душевного здоровья было поверить в случайность — пусть это и риск.
Губин предпочел не беседовать с Козловым в конторе, а вытащить его в ресторан пообедать и здесь уже потолковать по душам. Собственно говоря, в ресторанчике тоже было в этом смысле небезопасно — кому надо, тот все равно узнает, о чем шла речь. Но у Губина не хватало терпения — обеспечение полной конфиденциальности их разговора с Козловым требовало времени и изобретательности. А ему не терпелось расставить все точки над "i".
Подошла официантка, одетая как в Европе — белая рубашка с коротким рукавом, бордовый жилет и черная бабочка, на талии ослепительно белый передник до пят. Ресторанчик был не самый чопорный, а полудемократический. Губин сжал челюсти и с трудом хранил молчание, пока девушка откупоривала заказанную ими бутылку белого вина и разливала его по всем правилам ресторанного искусства по бокалам.
Он пригубил вина, кивнул официантке и отослал ее рукой, показав, что дальше они справятся сами.
Девушка отошла, и Губин продолжил свой густо сдобренный матом монолог — вернее, матерный монолог, слегка разбавленный цивильными словами.
Монолог был эмоциональный, обильный, лексически разнообразный и длительный. Его суть сводилась к одному вопросу: «Как ты мог так лопухнуться и подставить меня?» Козлов слушал его сумрачно, но сохраняя спокойствие. Он вообще умел сохранять невозмутимость в любых ситуациях, и когда-то это очень нравилось Губину. Теперь же просто бесило — сидит слегка расстроенный, будто разбил не слишком дорогую рюмку… И все. Будто не понимает, что Губин из-за него теперь в полном дерьме. В полном!
— Да ты же меня без ножа зарезал! (Мат.) Да ты знаешь, что он нам теперь устроит! (Мат.) Да он теперь меня сожрет с потрохами! (Мат.) И тебя тоже! (Мат.) Ты что, не понял, что со мной вместе в навозе плаваешь? Твое имя всплывет в первую очередь! (Мат.) Козлов слушал, как беснуется Губин, смотрел на его жесткое лицо и кулаки, сжимающие белую крахмальную салфетку, и понимал, что Губин бесится от бессилия. И более того, он знал, что и сам Губин это понимает, хотя и устраивает ему разнос «как хозяин».
Во взгляде Козлова, которому он старался придать оттенок удрученности, в этом взгляде, когда он наблюдал за Губиным, было что-то от пытливого взора увлеченного своим делом препаратора. Он как бы исподволь изучал Сергея и про себя бесстрастно констатировал: «Слишком эмоциональный, быстро остывает, месть не характерна, на крайние меры не способен».
— Сергей, — виновато попытался вставить слово Козлов. — Я сам не пойму, как такое могло случиться. Все было сделано железно. Дай мне время, я раскопаю, что к чему. Я этого… (мат) из-под земли достану и за кишки на дерево подвешу. Я все исправлю… Еще ничего не потеряно, — бормотал он тихо, чтобы не слышали с соседних столиков.
— Чего ты исправишь? — громко вырвалось у Губина. Он прикусил язык, огляделся и снова зашипел. — Что ты, сука, теперь исправишь? Да его теперь пальцем нельзя тронуть! Вонять будет так, что мы все передохнем! (Мат.) По крайней мере не раньше чем через полгода… Пока он снова не расслабится и не потеряет осторожность.
Официантка принесла горячее, и мужчины опять прервали свою беседу. На этот раз Губин даже через силу улыбнулся девушке, чтобы соблюсти приличия.
Когда она ушла, он не стал возобновлять свою тираду. Первый пар выпущен, дальше самовыражаться, попусту сотрясать воздух бессмысленно. Губин обратился к тарелке и энергично зашевелил челюстями.
В его глазах сохранялось отсутствующее выражение, но лицо время от времени все еще передергивалось от злобы, а на скулах играли желваки. В эти секунды он бросал вилку, откидывался на спинку стула и пытался успокоиться. «Что теперь делать, спрашивается? Самому за это дело браться? Е-ка-лэ-мэ-нэ! Дожил Серега Губин! Из тебя такой Джеймс Бонд… Лучше пусть каждый своим делом занимается. Нет, ну как подставили, а? Из-за этих недоносков я не знал, что сказать этой гниде Булыгину — экал-мекал, как имбецил какой-то. А Мишка-то куражился, Мишка куражился . Свел счеты друг закадычный… Придушить их мало! Какого дьявола я все это время Козлову такие деньги платил?»
— Сергей, успокойся. Я все исправлю. Это реально. Того, первого, надо убрать — я это собственноручно сделаю. Моя промашка — мне и исправлять.
После этого все записи, все рассказы э-э-э… — Козлов замялся, не зная, как обозначить Булыгина, — нашего подопечного теряют всякий смысл и ценность. Трупы, — он понизил голос так, что слово «трупы» Губин даже не услышал, а прочитал по губам, — показаний не дают. Даже если он отошлет все-таки пленку в прокуратуру — ерунда, наветы, бездоказательно, тень на плетень… Я займусь этим сегодня же. Не думаю, что э-э-э… наш подопечный спрятал его так, что я найти не смогу.
— Да, ты уж, Коля, постарайся, найди, — с нажимом сказал Губин, угрожающе глядя Козлову в глаза — в руках вилка с повисшим на ней куском осетрины. — Ты очень усложнил мне жизнь своим проколом. Очень, понимаешь ли. Так что найди. Даю тебе пять дней — больше у меня времени нет. Докладывать будешь каждый день. И вот еще что. Сегодня же на четвереньках исползай мой кабинет и приемную — нет ли где «жучков» и закладок. И все машины, которыми я пользуюсь. От услуг шоферов с сегодняшнего дня я отказываюсь — кроме Володи. Возить меня будут он и Олег. Мне надо, чтобы все было чисто.
Губин отправил осетрину в рот, поднял бокал с вином, пригубил и как бы беззаботно огляделся, откинувшись на спинку стула.
— Толково. Очень толково. Я все сделаю, — отозвался Козлов. — Мои ребята всю Москву перевернут, а суку эту найдут. А потом можно будет и главную ошибку исправить. Никому не буду передоверять — сам все проверну, Сергей. Больше глупостей не будет. Не беспокойся, он никто, он слишком много на себя берет, а на самом деле он никто, зарвавшаяся вошь… За ним никого нет, он блефует, я проверял. Ничтожество, возомнившее себя крутым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Но-но, — предостерегающе прикрикнул на нее Булыгин. — Не очень-то увлекайся со своим сочувствием! «Губин — классный мужик»… Смотри у меня!
И зря беспокоишься — вовсе он не один, ха-ха… Регина его утешит.
— Да ты что? — ахнула Элеонора, в ее глазах зажглись огонька острого и неприличного любопытства. — Регина, член издательского совета? Правда?
А что ее муж? Стало быть, она теперь будет мадам Губина? Теперь она нос задерет выше небес, и раньше-то ходила хвостом вертела, как шавка подзаборная, которой ошейник подарили… Теперь она денежки-то губинские к рукам приберет, медлить не станет, ясное дело! И дачу, и «мере» губинский… Ловко!
— Ладно, Серега тоже не промах оказался, — снисходительно отозвался Булыгин. — Регина, между прочим, тоже лакомый кусочек, считают некоторые.
В ней что-то есть. Холодность какая-то притягательная, очки на носу, умная опять же… Для многих экзотика. Серега неспроста на нее запал — видно, в постели покорила. А Серега — не мальчик, толк в этом знает… У него давно с Региной шуры-муры были, а тут смерть Киры — как кстати…
— Да чего в ней есть, в этой подслеповатой вобле?! — тут же возмущенно отозвалась Элеонора. — Рыжая! Умная! Редактирует свои книжечки — уже сразу умная, все мужики отпадают…Ты посмотри, как она одевается! Никакого вкуса! Все какие-то серые костюмчики, длина до колена, да туфли-лодочки. Косметикой почти не пользуется, маникюр не делает, ноги небось не бреет — разве это женщина вообще? Разве что хитрая… Надо же было так Губина зацепить! За что дурам такое счастье… Слушай!..
Элеонора вдруг как бы опомнилась.
— Слушай! — озадаченно заговорила она. — А тебе это не повредит? Регина эта? Станет Губина против тебя настраивать…
— В том-то и дело, что может, — проронил Булыгин. «Дура дурой, а сечет, когда дело нашего кошелька касается», — убедился он в очередной раз. — Кира в губинский бизнес никогда не лезла. А эта может.
И меня Регина недолюбливает, хотя виду не подает.
Не переживай, подруга. Я тут кое-какие дела устроил, пока тебя, дорогая, не было, — успокоил Булыгин супругу. — Распрощаюсь я скоро с Губиным. Скоро мы такие дела провернем, чертям тошно станет! Ты еще мной гордиться будешь. А? Будешь гордиться своим мужиком?
Он сально посмотрел на нее и положил пятерню на ее трикотажную ляжку. Другой рукой он зацепил верхнюю кромку топа на ее груди и потянул его вниз, пока узкая маечка целиком не сползла на талию.
Элеонора захихикала. А Булыгин несколько секунд, тяжело сопя, рассматривал то, что открылось его взору, а потом полез на Элеонору как танк. Он комкал несчастный топ и тянул бриджи, ныряя рукой под трикотаж, лапал ее ускользающую грудь, перечеркнутую по загару узкой белой полоской — следом от купальника, и корябал низ живота. Элеонора шутливо отбивалась рукой, продолжая хихикать и повизгивать. Некоторое время они бестолково копошились — Элеонора на стуле и зависший над ней Булыгин. Элеонора выгибалась и елозила по стулу, освобождая задик от бриджей. Скоро они уже болтались у нее на коленях.
— Подожди! Подожди, — прерывисто заговорила она. — Пойдем в спальню!.. Там удобнее…
Булыгин с трудом остановился и выпрямился.
Элеонора вскочила со стула как молодая козочка и скрылась в затемненной комнате. Булыгин постоял пару секунд, набычившись и по-прежнему тяжело сопя, а потом неуклюже, но целеустремленно последовал за женой, сдирая с себя на ходу галстук и рубашку.
— Это как понимать?! (Мат.) Ты что вытворяешь?!
(Мат.) Ты его видел сегодня?! (Мат.) Его рожу?!
(Мат.) Уже никому ничего поручить нельзя! (Мат.) Ты же меня подставил! (Мат.) — Губин шипел, стараясь не слишком привлекать внимание официантов и редких клиентов ресторанчика. Время было неурочное — после обеда и до ужина, и ресторанный зал был почти пуст. Музыканты пока не пришли — они приступят к делу ближе к вечеру, поэтому стояла тишина, прерываемая только мягкой суетой официантов, легким звяканьем посуды и далеким шуршанием автомобильных шин за окном. Каждое слово в почти пустом ресторанном зале отдавалось эхом в потолок, но Губин едва мог сдерживаться — он просто клокотал от ярости.
Пока они с Козловым были в конторе — Мила разыскала начальника службы безопасности по срочному приказу Губина, — Сергей не мог дать себе волю.
Весь губинский офис был взбудоражен воскрешением покойника, зубоскалил, гадал и с любопытством ждал, что предпримет шеф. Ехидны-журналисты из «Политики» успели прозвать вице-президента «Восставшим из ада». Шуточка тут же разнеслась по этажам и, между прочим, очень не понравилась Булыгину. Но ехиднам, все знали, было на него наплевать.
Пригвоздить кого-нибудь острым словцом для шакалов пера было самым большим кайфом, почище любых гонораров.
Губин знал, что в конторе они с Козловым будут как под лупой, в конторе как в деревне — все всем сразу становится известно. Даже то, чего никогда не было… После утреннего сюрприза с явлением Булыгина народу Губиным стремительно стала овладевать подозрительность. Он хотел верить, что прокол Козлова с устранением Булыгина всего лишь досадная случайность, от которой не застрахован самый высококлассный профессионал. Если не верить, если думать, что все это неспроста и есть какая-то другая причина, то… То его, Губина, дело представлялось настолько хреновым, что даже задумываться, заглядывать в этот черный тупик не хотелось. Если допустить, что Козлов сплоховал намеренно, по сговору ли с Булыгиным, либо по собственному пока скрытому неведомому расчету… Нет-нет, не может быть. Губин гнал прочь мысли о возможном предательстве Козлова — они наводили на него безнадежную, парализующую волю тоску и лишали его шанса на любое будущее. Легче, спокойнее, полезнее для душевного здоровья было поверить в случайность — пусть это и риск.
Губин предпочел не беседовать с Козловым в конторе, а вытащить его в ресторан пообедать и здесь уже потолковать по душам. Собственно говоря, в ресторанчике тоже было в этом смысле небезопасно — кому надо, тот все равно узнает, о чем шла речь. Но у Губина не хватало терпения — обеспечение полной конфиденциальности их разговора с Козловым требовало времени и изобретательности. А ему не терпелось расставить все точки над "i".
Подошла официантка, одетая как в Европе — белая рубашка с коротким рукавом, бордовый жилет и черная бабочка, на талии ослепительно белый передник до пят. Ресторанчик был не самый чопорный, а полудемократический. Губин сжал челюсти и с трудом хранил молчание, пока девушка откупоривала заказанную ими бутылку белого вина и разливала его по всем правилам ресторанного искусства по бокалам.
Он пригубил вина, кивнул официантке и отослал ее рукой, показав, что дальше они справятся сами.
Девушка отошла, и Губин продолжил свой густо сдобренный матом монолог — вернее, матерный монолог, слегка разбавленный цивильными словами.
Монолог был эмоциональный, обильный, лексически разнообразный и длительный. Его суть сводилась к одному вопросу: «Как ты мог так лопухнуться и подставить меня?» Козлов слушал его сумрачно, но сохраняя спокойствие. Он вообще умел сохранять невозмутимость в любых ситуациях, и когда-то это очень нравилось Губину. Теперь же просто бесило — сидит слегка расстроенный, будто разбил не слишком дорогую рюмку… И все. Будто не понимает, что Губин из-за него теперь в полном дерьме. В полном!
— Да ты же меня без ножа зарезал! (Мат.) Да ты знаешь, что он нам теперь устроит! (Мат.) Да он теперь меня сожрет с потрохами! (Мат.) И тебя тоже! (Мат.) Ты что, не понял, что со мной вместе в навозе плаваешь? Твое имя всплывет в первую очередь! (Мат.) Козлов слушал, как беснуется Губин, смотрел на его жесткое лицо и кулаки, сжимающие белую крахмальную салфетку, и понимал, что Губин бесится от бессилия. И более того, он знал, что и сам Губин это понимает, хотя и устраивает ему разнос «как хозяин».
Во взгляде Козлова, которому он старался придать оттенок удрученности, в этом взгляде, когда он наблюдал за Губиным, было что-то от пытливого взора увлеченного своим делом препаратора. Он как бы исподволь изучал Сергея и про себя бесстрастно констатировал: «Слишком эмоциональный, быстро остывает, месть не характерна, на крайние меры не способен».
— Сергей, — виновато попытался вставить слово Козлов. — Я сам не пойму, как такое могло случиться. Все было сделано железно. Дай мне время, я раскопаю, что к чему. Я этого… (мат) из-под земли достану и за кишки на дерево подвешу. Я все исправлю… Еще ничего не потеряно, — бормотал он тихо, чтобы не слышали с соседних столиков.
— Чего ты исправишь? — громко вырвалось у Губина. Он прикусил язык, огляделся и снова зашипел. — Что ты, сука, теперь исправишь? Да его теперь пальцем нельзя тронуть! Вонять будет так, что мы все передохнем! (Мат.) По крайней мере не раньше чем через полгода… Пока он снова не расслабится и не потеряет осторожность.
Официантка принесла горячее, и мужчины опять прервали свою беседу. На этот раз Губин даже через силу улыбнулся девушке, чтобы соблюсти приличия.
Когда она ушла, он не стал возобновлять свою тираду. Первый пар выпущен, дальше самовыражаться, попусту сотрясать воздух бессмысленно. Губин обратился к тарелке и энергично зашевелил челюстями.
В его глазах сохранялось отсутствующее выражение, но лицо время от времени все еще передергивалось от злобы, а на скулах играли желваки. В эти секунды он бросал вилку, откидывался на спинку стула и пытался успокоиться. «Что теперь делать, спрашивается? Самому за это дело браться? Е-ка-лэ-мэ-нэ! Дожил Серега Губин! Из тебя такой Джеймс Бонд… Лучше пусть каждый своим делом занимается. Нет, ну как подставили, а? Из-за этих недоносков я не знал, что сказать этой гниде Булыгину — экал-мекал, как имбецил какой-то. А Мишка-то куражился, Мишка куражился . Свел счеты друг закадычный… Придушить их мало! Какого дьявола я все это время Козлову такие деньги платил?»
— Сергей, успокойся. Я все исправлю. Это реально. Того, первого, надо убрать — я это собственноручно сделаю. Моя промашка — мне и исправлять.
После этого все записи, все рассказы э-э-э… — Козлов замялся, не зная, как обозначить Булыгина, — нашего подопечного теряют всякий смысл и ценность. Трупы, — он понизил голос так, что слово «трупы» Губин даже не услышал, а прочитал по губам, — показаний не дают. Даже если он отошлет все-таки пленку в прокуратуру — ерунда, наветы, бездоказательно, тень на плетень… Я займусь этим сегодня же. Не думаю, что э-э-э… наш подопечный спрятал его так, что я найти не смогу.
— Да, ты уж, Коля, постарайся, найди, — с нажимом сказал Губин, угрожающе глядя Козлову в глаза — в руках вилка с повисшим на ней куском осетрины. — Ты очень усложнил мне жизнь своим проколом. Очень, понимаешь ли. Так что найди. Даю тебе пять дней — больше у меня времени нет. Докладывать будешь каждый день. И вот еще что. Сегодня же на четвереньках исползай мой кабинет и приемную — нет ли где «жучков» и закладок. И все машины, которыми я пользуюсь. От услуг шоферов с сегодняшнего дня я отказываюсь — кроме Володи. Возить меня будут он и Олег. Мне надо, чтобы все было чисто.
Губин отправил осетрину в рот, поднял бокал с вином, пригубил и как бы беззаботно огляделся, откинувшись на спинку стула.
— Толково. Очень толково. Я все сделаю, — отозвался Козлов. — Мои ребята всю Москву перевернут, а суку эту найдут. А потом можно будет и главную ошибку исправить. Никому не буду передоверять — сам все проверну, Сергей. Больше глупостей не будет. Не беспокойся, он никто, он слишком много на себя берет, а на самом деле он никто, зарвавшаяся вошь… За ним никого нет, он блефует, я проверял. Ничтожество, возомнившее себя крутым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50