Патрик когда-то работал у него. Очень недолго. Ему такого рода занятие не подошло – он был слишком честным.
"У Ронды другая версия", – подумал Куинн, но промолчал.
– Вы знакомы с помощницей Хейвуда миссис Кинг?
– Нет.
– А что вы можете сказать об Альберте Хейвуд?
– Это та, что украла деньги? Мы с ней никогда не разговаривали, но я иногда видела ее в банке. Почему вы спрашиваете меня об этих людях? Они не имеют никакого отношения к нам с Патриком. С тех пор как Патрик работал у мистера Хейвуда, прошло лет семь, и повторяю вам, я не общаюсь с мистером Хейвудом и не знаю ни его помощницу, ни его сестру.
– Ваш муж был бухгалтером, миссис О'Горман?
Она вдруг вся как-то подобралась.
– Да... Он учился заочно. Нельзя сказать, что он был создан для этой работы, но...
– Вы помогали ему?
– Иногда. Ронда вам рассказал, конечно? Что ж, это и так все знают. Вы, надеюсь, не станете спорить, что жена должна помогать своему мужу. Я реалистка, мистер Куинн, и с фактами не борюсь. Из нас двоих голова работала лучше у меня, зато он обладал качествами, которых мне не хватало: щедростью, терпимостью, добротой, и там, где были необходимы эти качества, он всегда приходил мне на помощь. Мы поддерживали и дополняли друг друга и были очень, очень счастливы.
Глядя на блестевшие в ее глазах слезы, Куинн спрашивал себя, чем они вызваны? Сожалением об утерянном счастье или сознанием, что оно не было таким безграничным, как ей казалось? Действительно О'Горманы были идеальной парой или парой, чьим идеалом был все же успех, а не поражение? Примирился ли О'Горман с тем, что он неудачник, так же хладнокровно, как его жена?
– После смерти Патрика, – продолжала она, вытирая платком глаза, – поползли слухи. Люди смотрели на меня, и я чувствовала, как они думают: та ли это Марта О'Горман, которую мы знаем, или змея, которая убила мужа из-за страховки? Не думайте, что у меня больное воображение, мистер Куинн. Мои лучшие друзья – и те сомневались. Спросите Джона Ронду, он был одним из них. Мне пришлось пережить двойную трагедию: я не только потеряла мужа, но меня еще и подозревали в том, что я его убила или довела до самоубийства.
– Какие для этого могли быть основания?
– Сами посудите: он был кротким и безответным, я деспотичной, брюки ему достались по ошибке, он с радостью бы отдал их мне, да-да, именно так все и говорили! И лишь немногие – Джон Ронда и его жена в их числе – знали, что, кроме меня, брюки в нашей семье носить действительно было бы некому! Патрик был мягким, любящим, нежным, но деньги не значили для него ничего. Неоплаченные счета были всего-навсего бумажками. Я с радостью пошла бы работать, но это подорвало бы в Патрике уверенность в себе – и без того хрупкую. Мне все время приходилось лавировать между слабостями Патрика и его потребностями.
– Немногие женщины могли бы быть очень, очень счастливы при такой жизни.
– Вы так думаете? – спросила она. – Плохо же вы разбираетесь в женщинах.
– Не спорю.
– И в любви.
– Наверное. Но хочу разобраться, надеюсь, мне еще повезет.
– Не думаю, – спокойно сказала она. – Вам уже поздно. Любовь выживает, когда человек еще достаточно молод, чтобы держать удары, которые она наносит, и выходить из нокдауна при счете "девять". Мой сын Ричард, – прибавила она с гордой улыбкой, – увлекается боксом, это его словечки.
– Ронда говорил, что ваш сын – очень способный мальчик.
– Мне тоже так кажется, но ведь я необъективна.
– Расскажите, как с вашим мужем случилось несчастье, миссис О'Горман.
Она посмотрела на него в упор.
– Мне нечего прибавить к тому, что вы прочли в материалах, которые получили от Ронды.
– Там не указано одно обстоятельство. В вашей машине была печка?
– Нет. Нам она была не по карману.
– Во что был одет мистер О'Горман, когда выходил из дому?
– Вы знаете во что, если читали протокол моего допроса: в клетчатую черно-желтую рубашку из фланели.
– Шел дождь?
– Да, и несколько дней до того – тоже.
– Но на мистере О'Гормане не было ни плаща, ни пиджака?
– Я понимаю, к чему вы клоните, – сказала она. – Не тратьте зря времени. Плащ был Патрику не нужен, потому что и у нас, и в конторе гаражи соединены с домом. Ему не нужно было идти под дождем.
– Но, насколько мне известно, вечер был холодным.
– Патрик холода не боялся. У него даже не было пальто.
– По сводке погоды, которая сохранилась у Ронды, в тот день было всего девять градусов.
– Рубашка была шерстяной, – сказала она, – и очень плотной. И потом он ужасно торопился, был вне себя. Он буквально выбежал из дому, так ему не терпелось исправить ту проклятую ошибку, прежде чем ее кто-нибудь заметит.
– Был вне себя, – повторил Куинн. Такое выражение не слишком подходило к образу тихого, уступчивого, лишенного тщеславия О'Гормана. – Несчастный случай произошел на пути в контору?
– Да.
– Если ваш муж так спешил, тем более странно, что он остановился, чтобы посадить в машину какого-то неизвестного.
– Никого он не сажал, – сказала она с раздражением. – Этот неизвестный существует исключительно в воображении Ронды и нашего шерифа. Во-первых, Патрик торопился, а во-вторых, неделей раньше человек, которого подобрала на дороге одна пара из Чикото, ограбил их, и Патрик дал мне слово, что не будет подвозить незнакомых.
– А что, если он подвозил знакомого?
– Но кого? У Патрика ни с кем не было счетов. И если бы кто-то захотел отнять у него деньги, он бы их сам отдал, без борьбы. – Она обреченно махнула рукой. – Нет, я уверена, что это был несчастный случай, а не убийство, и меня не переубедят. Патрик спешил, он ехал гораздо быстрее обычного, а видимость из-за дождя была плохой.
– Вы очень любили своего мужа, миссис О'Горман?
– Я бы все для него сделала. Все, что угодно. Я и теперь... – Она замолчала, прикусив дрожащую губу.
– Вы и теперь не отступились бы от него?
– Да. Должно быть, это глупо, но я иногда думаю: а вдруг с Патриком в тот вечер произошло что-то невероятное? Вдруг он сошел с ума, потерял память? Если он когда-нибудь вернется или его найдут, я останусь с ним.
– Люди не сходят с ума в одну минуту. Вы бы заметили, что с ним неладно, раньше. Вам ничего не казалось странным в его поведении?
– Нет.
– Может, он сделался раздражительным или у него появились новые привычки, он стал иначе одеваться, плохо спать, отказываться от еды?
– Нет, – повторила она. – Пожалуй, он сделался еще тише, сосредоточенней.
– Когда вы говорите "сосредоточенный", то имеете в виду "задумчивый" или "грустный"?
– Грустный. Я даже сказала ему как-то в шутку, что он спит наяву, а он ответил, что вернее было бы сказать "спит во сне". Помню, я еще засмеялась, мне этот "сон во сне" показался очень забавным.
– Да, – сказал Куинн. – От него не просыпаются.
Глава 7
Компания по продаже недвижимости Хейвуда занимала первый этаж здания маленькой гостиницы. На стенах ее висели карты города и штата, аэроснимок Чикото и две гравюры: одна изображала Вашингтона, форсирующего Делавэр, другая – Линкольна в молодости.
Юноша без пиджака, с изжелта-бледным лицом назвался Эрлом Перкинсом. Хотя в комнате стояло несколько столов с табличками, на которых значились фамилии служащих, Перкинс был единственным, кто находился на работе, и было непонятно, то ли дела идут настолько плохо, что остальные не считают нужным появляться, то ли настолько хорошо, что все, как Вилли Кинг, демонстрируют участки потенциальным покупателям.
– Мне нужна миссис Кинг. Когда я могу ее видеть?
– В любое время. То есть в любое удобное для нее время. Здесь что хотят, то и делают. Никто не соблюдает никаких правил! Вы работаете, мистер?..
– Куинн. Да, работаю.
– Тогда вы знаете, что любое, даже наилучшим образом организованное предприятие развалится, если служащие перестанут строго придерживаться правил работы. Что тогда ждет общество? Хаос!
– Довольно уютный и мирный хаос, – сказал, оглядывая комнату, Куинн.
– Хаос может не иметь пугающих внешних признаков, – назидательно продолжил Перкинс – Например, мой обеденный перерыв начинается в двенадцать, а кончается в час. Уже почти час, а я еще не ел. На ваш взгляд это пустяк, а на мой – нет. Я бы уже к одиннадцати клиента отпустил и сюда вернулся, потому что занимаюсь делом, а не пускаю боссу пыль в глаза.
– Давно миссис Кинг работает у Хейвуда?
– Не знаю. Я здесь только с января.
– А мистер Кинг имеется?
– В наличии? Нет, – с удовольствием сообщил Перкинс. – Она в разводе.
– Давно вы живете в Чикото?
– Всю жизнь, кроме тех двух лет, что учился в колледже в Сан-Хосе. Представляете? Два года грызть науку, чтобы вернуться... Ну вот, кажется, вам повезло.
Дверь распахнулась, втолкнув в комнату волну жаркого, сухого воздуха, и вошла Вилли Кинг, в белом платье без рукавов и широкополой шляпе. Из-за шляпы она не сразу заметила Куинна.
– Прости, Эрл, я опять опоздала.
– Видно, я не заслуживаю другого отношения, – скорбно отозвался Перкинс. – Моя язва...
– Зато участок, можно считать, продан. Пришлось, правда, соврать насчет климата.
Она бросила сумочку на стол, сняла шляпу и увидела Куинна. Ее лицо не дрогнуло, и лишь губы сжались плотнее.
– О, я не заметила, что у нас клиент. Могу я чем-нибудь помочь вам, сэр?
– Безусловно, миссис Кинг.
– Эрл, – сказала Вилли, – пойди поешь хорошенько. И никакого перца, никакого кетчупа!
– Я заболел не от перца и кетчупа, – заявил Перкинс, – а от того, что мы живем без правил!
– Ладно, подумай заодно, какие нужны правила. Составь список.
– Уже составил.
– Составь еще один.
– Зря смеешься, я так и сделаю! – сказал Перкинс и вышел, хлопнув дверью.
– Какой он еще ребенок, – сказала Вилли материнским тоном. – Слишком рано нажил язву. Надеюсь, у вас язвы нет, мистер Куинн?
– Нет, но может появиться, если я буду глотать истории, которыми вы меня потчуете, миссис Кинг, и дело тоже будет не в перце и кетчупе. Как съездили в Лос-Анджелес?
– Я передумала.
– Решили, что Чикото все-таки достаточно приятный город?
– Нет. Чикото – дыра.
– Тогда выбирайтесь из нее!
– А что, если я провалюсь в дыру похуже? – спросила она, дернув голым плечиком. – Здесь, по крайней мере, у меня давние, прочные связи.
– Такие, как мистер Хейвуд?
– Да, конечно. Мистер Хейвуд мой хозяин.
– Только на работе или в свободное время тоже?
– Я вас не понимаю, – ласково произнесла она, – или, может, вы имеете в виду вчерашний вечер?
– Как вы угадали, миссис Кинг?
– Если хотите знать, идея была целиком и полностью моей. Я слышала, как вы говорили с Рондой в редакции, когда принесла туда объявления, и, конечно, мне стало ужасно любопытно. Подумать только, снова дело О'Гормана! В Чикото сказать "О'Горман" все равно что в Сан-Франциско – "землетрясение".
– У каждого своя теория, свой рассказ. Все знали О'Гормана или говорят, что знали. И вот, – она остановилась, чтобы перевести дух, – я подумала, что раз есть человек, который опять взялся за это дело, стало быть, у него появились новые данные и что мы с вами...
– Мы с вами?..
– Сможем разгадать загадку вместе. И вместе прославимся.
– Вот, значит, какая у вас была цель?
– Я понимаю, что это звучит очень глупо, когда вот так прямо говоришь, но, честное слово, я именно поэтому заговорила с вами в кафе.
– А с кем, – спросил Куинн, – вы поделились своим замечательным планом?
– Не понимаю...
– Кто обыскивал в это время мой номер?
– О чем вы? – сказала она, сдвинув брови. – Или вы специально, чтобы меня запутать?
– Где был вчера вечером Джордж Хейвуд?
– Дома, в постели. Он простудился несколько дней назад и не ходил на работу... О Господи, я надеюсь, вы не воображаете, что мистер Хейвуд...
– А почему нет? Я очень живо воображаю, как мистер Хейвуд обшаривает мой номер, в то время как вы разыгрываете бесхитростное любопытство в кафе.
– Вы с ума сошли! – воскликнула Вилли Кинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37