– Это тетка Кармы?
– Да.
– Но ты говорил, что дом заперт на сто замков, значит, она уехала надолго.
– У нее двое детей, а занятия в школе начались, оттягивать возвращение больше нельзя.
– Как ты думаешь, почему она уехала?
– Если я прав и Карма с ней, то она бережет ее от посягательств Братьев и Сестер.
Последовало неловкое молчание, какое бывает, когда люди говорят об одном, а думают о другом.
– Джо...
– Скучаешь по мне, Марта?
– Ты ведь знаешь, что да... Послушай, Джо, мне тоже есть что тебе рассказать, хотя не знаю, важно ли это. Пять лет назад, когда было дознание, я забыла сказать полицейским, а когда вспомнила, решила, что это не имеет значения. Мне Ричард только что напомнил...
– О чем ты?
– О пишущей машинке Патрика. За неделю до того вечера он положил ее на заднее сиденье, чтобы отвезти в ремонтную мастерскую, но все забывал, и я думаю, она так и лежала сзади, когда он посадил того бродягу.
Глава 22
Куинн ждал в машине у дома миссис Вуд. Когда часом раньше он позвонил в дверь, никто не ответил, но у него не было сомнений, что хозяева наконец-то вернулись: окна были открыты, портьеры раздвинуты, радио гремело на полную мощность.
Он взглянул на часы. Половина одиннадцатого. На тенистой, пустой улице было тихо, лишь изредка проезжала машина да звонили вдали церковные колокола. Кто-то наблюдал за ним, прячась за окном второго этажа: розовая портьера колыхалась, хотя ветра не было.
Он подошел к двери и вновь позвонил. В ответ мяукнула кошка.
– Миссис Вуд, – позвал он, – миссис Вуд!
– Ее нет, – раздался из-за двери девический голос – А мне не разрешают открывать, когда ее нет.
– Карма, это ты?
– Уходите, а то вернется тетя и вызовет полицию.
– Послушай, Карма, это я, Джо Куинн.
– Знаю, не слепая.
– Я хочу с тобой поговорить, – сказал Куинн, – не бойся. Я всегда был на твоей стороне, помнишь?
– Ну, в общем...
– Тогда выходи на террасу, поговорим. Я хочу тебя видеть. Наверное, ты сильно изменилась?
– Вы бы никогда не узнали! – сказала она, невольно хихикнув.
– Так покажись!
– А вы не скажете тете?
– Конечно нет!
Дверь отворилась, и Куинн понял, что Карма права: он бы ее никогда не узнал. Темные волосы были коротко острижены, остатки угрей прятались под бронзовым загаром. На ней было узкое, как перчатка, короткое шелковое платье и туфли на высоченных шпильках. Губы покрывал толстый слой ярко-рыжей помады, а ресницы – такой слой туши, что она с трудом держала глаза открытыми.
– Боже милосердный, – сказал Куинн.
– Как, здорово?
– Не то слово.
Она вышла на террасу и изящно облокотилась на перила.
– Представляете, что было бы с мамашей, если бы она сейчас меня увидала?
– Представляю. И ее можно было бы понять, – ответил Куинн. – Неужели тетя разрешает тебе ходить так в школу?
– Что вы! В школу я должна надевать жуткие туфли на низких каблуках и эти детские свитера и юбки, а если мазаться помадой, то только розовой. Но когда тетя уходит, я экспериментирую, чтобы найти свой стиль.
– Тебе здесь нравится, Карма?
Она кивнула.
– Да. Здесь совсем другая жизнь. Тетя очень добрая, но я все время делаю что-то не то, и ее дети надо мной смеются. Я тоже научусь смеяться.
– А разве ты не умеешь?
– Нет. Пока только притворяюсь.
Высоко в небе пролетел самолет, и Карма проводила его глазами.
– Мама справляется о тебе?
– Нет.
– А тетя знает, где она?
– Нет. Во всяком случае, мне не говорит.
– Что произошло в Башне в последний день, Карма?
– Тетя не разрешает говорить о Башне. Она считает, что я должна о ней забыть, будто ее никогда не было.
– Но она была. Ты провела там четверть жизни с мамой, братом и сестрой.
– Я должна это забыть, – повторила Карма тихим, испуганным голосом. – И я стараюсь. Не нужно мне напоминать, это нечестно, это...
– Как ты сюда добралась, Карма?
– На автобусе.
– Откуда?
– Из Бейкерсфилда.
– А как ты попала в Бейкерсфилд?
– На грузовике, с другими.
– Кто вел грузовик?
– Брат Терновый Венец.
– Кто там еще был кроме тебя?
– Я не должна...
– Кто еще, Карма?
– Многие. Мама с сестрой и братом, Сестра Блаженство Вознесения, Брат Узри Видение... и другие, точно не помню.
Ее глаза потускнели, будто само перечисление имен, которые принадлежали Башне и прошлой жизни, было ей тяжело и страшно. – Я боялась и ничего не понимала. В Бейкерсфилде мама дала мне денег и велела ехать на автобусе до Лос-Анджелеса, а там на такси к тете.
– Сколько она тебе дала?
– Пятьдесят долларов.
– Откуда взялись эти деньги?
– Не знаю. По-моему, Учитель ей их дал перед отъездом.
– Почему вы уехали?
– Наверное, потому что Сестра Благодать заболела.
– Она не заболела, – сказал Куинн. – Ее отравили, и она умерла вскоре после того, как я отвез ее в больницу.
Карма прижала к губам кулак, на глаза у нее навернулись слезы и потекли, смешиваясь с тушью, по щекам.
– Неужели умерла?
– Да.
– Она в тот самый день сказала, что поможет мне уехать к тете, и вот – помогла. Сдержала обещание.
– Да...
Карма наклонилась и вытерла лицо подолом платья. Слезы высохли. Сестра Благодать была частью того, о чем надо было забыть.
– Что случилось с остальными, кто был в грузовике?
– Не знаю. Я слезла первая.
– Кроме того, чтобы добраться до тети, тебе еще велели что-нибудь делать?
– Нет.
– Но какие-то планы на будущее у них были?
– Да, только очень расплывчатые – когда-нибудь, когда все уляжется, снова вернуться в Башню.
– Вернуться в Башню?
– А вы что, думали, они легко сдадутся? Когда люди столько лет верят, они свою веру так просто не отдают.
– Когда ты в последний раз видела Брата Голос, Карма?
– Когда он помогал вам уложить Сестру Благодать в машину.
– Его не было в грузовике?
– Нет, он, должно быть, сел к Учителю, в новую машину. Точно не знаю, потому что грузовик отъехал первым, и была такая суматоха, спешка, все бегают, дети ревут...
– А Брат Свет в грузовике был?
– Нет.
– Брат Верное Сердце?
– Его тоже не было.
– Уехать решили неожиданно? – спросил Куинн.
– Да.
– Учитель решил?
– Конечно. – Карма удивленно посмотрела на него. – Кто же еще?
– Подумай хорошенько, Карма. У кого, кроме мамы, были деньги?
– У Сестры Блаженство Вознесения. Она их все время пересчитывала, боялась, что ей дали меньше, чем другим.
– Меньше, чем другим?
– Да.
– А кто раздавал деньги?
– Учитель, наверное.
– Но, насколько я знаю, у него не было денег, а состояние Матери Пуресы ушло на строительство Башни.
– Может, она припрятала кое-что? Потихоньку? Мать Пуреса никого не слушалась, даже Учителя. А теперь вам лучше уйти, мистер Куинн, – сказала она, напряженно вглядываясь в противоположный конец улицы. – Тетя вернется с минуты на минуту, и мне надо умыться и повесить на место платье. Оно не мое, а сестры. Натуральный шелк!
– Спасибо за сведения, Карма.
– Чего уж там...
– Я тебе оставлю свою визитную карточку с адресом и телефоном. Если вспомнишь, что забыла что-то рассказать, позвони за мой счет, хорошо?
Она взглянула на карточку, которую он ей протягивал, и тут же отвернулась.
– Не надо, она мне не нужна.
– Возьми на всякий случай.
– Ладно. Только я вам никогда не позвоню. Я даже думать о Башне не буду!
И дверь за ней закрылась.
* * *
В Сан-Феличе Куинн поехал прямо в полицию. Через десять минут там появился злой и запыхавшийся Ласситер.
– У меня сегодня законный выходной, Куинн.
– У меня тоже.
– Ну? Нашел девчонку?
– Да.
– Что узнал?
– Немного. Ей почти ничего не известно. Доехала в грузовике, который вел Брат Венец, до Бейкерсфилда. Оттуда ей велели автобусом добираться к тетке в Лос-Анджелес. Мать дала на расходы пятьдесят долларов. Похоже, все члены общины получили деньги, чтобы продержаться, пока не придет время все начать сначала.
– Ты говорил, что они бедные.
– Так оно и было.
– Откуда тогда взялись деньги?
– Карма не знает, – сказал Куинн. – Я тоже.
– Может, у Хейвуда были при себе наличные и он отдал их Учителю?
– Не похоже. Его сбережения целы, а самая крупная сумма, которую он снял в этом году с текущего счета – за три недели до исчезновения, – двести долларов. Подели двести долларов на двадцать пять человек. Пятидесяти не получится. А каждый из них получил больше.
– Почему ты так думаешь?
– Карме дали пятьдесят, а она ребенок, который ехал жить к взрослым. Остальным нужно было гораздо больше, особенно женщинам.
– Но почему ты так уверен, что деньги получили все?
– Не похоже, чтобы община вот так, дружно, в один миг разбежалась, если бы у людей не было на руках приличной суммы. Не могли все сорваться с насиженного места из-за одного человека, как бы хорошо они к нему ни относились. Что-то они получили взамен!
– Но единственный человек, которому все беспрекословно подчинялись, был Учитель, так?
– Да.
– Значит, это он дал приказ бежать?
– Он-то он, – медленно сказал Куинн, – но идея была не его.
– То есть его подкупили?
– Он так никогда бы не сказал.
– Зато я скажу. Если ты даешь человеку деньги только для того, чтобы он поступил по-твоему, а он их берет – значит, это взятка.
– Ладно, пусть взятка. Но представь себя на его месте: община хиреет, из нее уходят, новеньких нет. Он чувствовал, что конец не за горами, еще до смерти Хейвуда и Сестры Благодать. А два убийства подвели роковую черту.
– Куинн, я сейчас заплачу.
– Ну давай же попытаемся представить себе, как это было!
– Давай. Итак, подвели роковую черту. Дальше!
– Убийца мог предложить Учителю такой вариант: распустить общину до лучших времен.
– То есть до тех пор, пока пущенные в оборот денежки не принесут капитал?
– Да.
– Хорошая теория, Куинн, – сказал, иронически улыбаясь, Ласситер, – но в ней есть пара-тройка маленьких неувязок.
– Знаю, но...
– Погоди. Значит, в том письме, о котором мне в конце концов рассказала Марта О'Горман, убийца пишет, что действовал в порыве гнева. У О'Гормана было с собой два доллара и старая пишущая машинка на заднем сиденье, которая от силы потянула бы еще на десятку. Я пессимист и скажу, что если бы собирался возродить общину, то рассчитывал бы на стартовый капитал чуть побольше двенадцати долларов... Стой, не перебивай! Я помню: ты считаешь, что Альберта Хейвуд заплатила убийце за О'Гормана. Но тут у тебя концы с концами совсем не сходятся. Во-первых, в письме об этом ни полслова. Во-вторых, у Альберты Хейвуд не было причин убивать О'Гормана. В-третьих, она категорически – и очень убедительно – отрицает, что давала какому-то нищему деньги или одежду. Ну, что скажешь?
– Процитирую тебя: концы с концами не сходятся.
– То-то же.
Ласситер подошел к окну. Решетка на нем была выполнена в виде чугунного узора, но от этого не переставала быть решеткой, и иногда, в минуты грусти или усталости, Ласситер думал, что она и его тут держит.
– Двадцать четыре человека, – сказал он, не поворачиваясь, – бросают все, что у них есть, из-за двадцать пятого: дом, общую жизнь, коров, овец, даже веру, потому что им придется жить по законам, которые они считают греховными. Что из этого следует? Одно из двух: либо им дали очень много денег, либо Учитель – тот, за кем мы охотимся. Выбирай, что тебе больше нравится.
– Деньги.
– Откуда они взялись?
– Из наворованного Альбертой Хейвуд.
– Господи Иисусе! – воскликнул, нетерпеливо повернувшись, Ласситер. – Ты ведь сам мне внушал, что она не давала нищему...
– Я и теперь так думаю.
– Тогда ты сам себе противоречишь!
– Нет, – сказал Куинн. – Я не верю, что она отдала кучу денег и одежду Джорджа незнакомому бродяге. Она отдала их кому-то другому.
Глава 23
Он стал частью леса.
Даже птицы привыкли к нему. Голуби, с воркованием гуляющие вокруг грязных гнезд или стремительно взмывающие в воздух, воробьи, шумно копошащиеся в сухих листьях в поисках пищи, ястребы, таящиеся в засаде, чтобы потом камнем пасть на зазевавшуюся куропатку, синицы, висящие вниз головой на сосновых ветках, скворцы – лоскуты черного шелка на сером мху, танагры, отливающие золотым и черным среди зеленых листьев, – никому не было дела до бородатого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37