Я сказала, что ложусь спать, а мама будет допоздна занята на кухне. Я думала, – с горечью добавила Карма, – что через час буду на полдороги к городу. Но, видно, мне тут придется торчать всю жизнь, и я стану такой же грязной, уродливой и старой, как они. Я хоть сейчас готова умереть. Тогда я попаду в рай, потому что не успела совершить ни одного греха – не носила красивых платьев и туфель, не пререкалась с Учителем, не мыла каждый день голову душистым шампунем.
Куинн вышел из машины и открыл перед Кармой дверцу. Она неуклюже и медленно выбралась наружу.
– Найдешь дорогу в темноте? – спросил Куинн.
– Я по ней миллион раз ходила.
– Тогда пока!
– Вы правда вернетесь?
– Да.
– И привезете мазь? Не забудете?
– Нет, – сказал Куинн. – А ты не забывай, о чем я тебя попросил.
– Вы насчет Патрика О'Гормана? Я, конечно, буду прислушиваться, но вряд ли что-нибудь услышу.
– Почему?
– Нам запрещено говораить о людях, которых мы знали в прежней жизни, а среди Братьев Патрика О'Гормана нет. Когда я ухаживаю за Матерью Пуресой, то часто читаю тетрадь, в которую Учитель записывает прежние имена. Там нет О'Гормана. У меня очень хорошая память.
– Ты помнишь имя Сестры Благодать?
– Конечно! Мария Алиса Фезерстоун. Она жила в Чикаго.
Куинн спросил о других, но их имена тоже ничего ему не говорили.
В свете луны он видел, как Карма идет обратно. Она шла широким, энергичным шагом, как будто раздумала умирать, догадавшись, что недалек тот час, когда можно будет грешить напропалую.
Куинн доехал до Сан-Феличе, снял номер в мотеле и заснул под звуки прибоя, бьющего о мол.
Глава 10
К девяти утра солнце выжгло туман над морем, и оно, лежащее почти неподвижно, было испещрено разными цветами: небесно-голубым на горизонте, коричневым в местах, где росли водоросли, и серо-зеленым в бухте. Воздух был теплым и неподвижным. Двое крошечных ребятишек сидели в паруснике величиной с ладонь, терпеливо дожидаясь ветра.
Куинн пересек песчаный пляж и направился к молу. Контора Тома Юргенсена была заперта, но сам Юргенсен сидел на бетонной стене и разговаривал с седым человеком в морской фуражке, синем кителе и белоснежных брюках. Когда Куинн был совсем близко, морской волк сорвался с места и сердито зашагал к причалу.
– Ты вернулся или не уезжал? – угрюмо спросил Юргенсен.
– Вернулся.
– Я же просил тебя подождать неделю-другую, а не день-другой.
– Мне захотелось с тобой поболтать, – сказал Куинн. – Я не за деньгами. Кто этот моряк?
– Один тип из Ньюпорт-Бич. Не отличает компаса от метлы, но у него восьмидесятифутовая яхта, и он считает себя адмиралом флота и повелителем ветров... Сколько у тебя денег, Куинн?
– Я тебе вчера сказал – ни гроша.
– Хочешь подработать?
– Где?
– У этого адмирала. Ему нужен сторож, – сказал Юргенсен. – Он разводится с женой и из кожи вон лезет, чтобы ей насолить. Вчера, например, его осенила гениальная идея: перенести все, что лежит в сейфах, на борт "Красы морей", пока нет решения суда о разделе совместно нажитого. Но, с другой стороны, ему страшно, что жена узнает, где теперь сокровище, и высадит на яхту десант.
– Я в яхтах не разбираюсь.
– И не надо. "Краса морей" простоит на приколе до тех пор, пока не будет сильного прибоя – в штиль она через перекаты не пройдет. Дней пять-шесть тебе обеспечены. Сиди себе на палубе и отгоняй хищных блондинок.
– Сколько он готов платить?
– Требуй семьдесят пять долларов в день, он в панике.
– Его зовут адмирал Нельсон?
– Альбан Конноли. Он женат на бывшей голливудской старлетке. В Голливуде все женщины моложе тридцати – старлетки. – Юргенсен закурил. – Решай. Шезлонг в тени, пиво, карты. Адмирал готов играть от восхода до заката.
– Это хорошо, – сказал Куинн. – Особенно если ему не всегда везет.
– С десятью миллионами везенье не обязательно. Так что, пойти, сделать тебе рекламу?
– Подработать не мешает.
– Заметано. Я пошел. Начнешь работать прямо сейчас?
– А почему бы и нет? – сказал Куинн, подумав: "Куда мне, собственно, спешить? О'Горман в аду, Сестра Благодать в Уединении, Альберта Хейвуд в тюрьме. Дней пять у меня действительно есть".
– Ты многих рыбаков здесь знаешь? – спросил он Юргенсена.
– В лицо всех, по имени – почти всех.
– Что ты можешь сказать о человеке по фамилии Агила?
– Фрэнк Агила? У него баркас "Руфь". Вон он стоит, у дальнего причала, сразу за шлюпкой с синей полосой на борту. Видишь?
– Вроде бы да.
– Почему тебя интересует Агила?
– Он шесть лет назад женился на Руфи Хейвуд. Не знаешь, как они живут?
– Очень неплохо, – сказал Юргенсен. – Я ее часто вижу. Она помогает Фрэнку чинить сети, баркас у них как игрушка. Люди они симпатичные, тихие, живут сами по себе... Пойдем, отведу тебя в контору. Жди меня там, пока я буду обхаживать Конноли. Напечатай на машинке пару рекомендательных писем, доставь адмиралу удовольствие. Но особо не старайся, к двенадцати он обычно так надирается, что читать не может.
Когда Юргенсен ушел, Куинн полистал телефонный справочник, набрал номер Агила, и женщина, назвавшаяся приходящей няней, сообщила, что мистер и миссис Агила уехали на несколько дней в Сан-Педро.
Подходя к "Красе морей", Куинн наблюдал, как человек в комбинезоне закрашивает название на борту, а перегнувшийся через перила Конноли кричит, чтобы тот поторапливался.
– Мистер Конноли? – спросил Куинн.
– Куинн?
– Да.
– Вы опоздали.
– Мне нужно было расплатиться в мотеле и отвести машину на стоянку.
– Не торчите там внизу, – сказал Конноли. – Никто вас на руках сюда не поднимет.
Идя вверх по трапу, Куинн уже не сомневался, что работа будет не такой приятной, как расписывал Юргенсен.
– Садись, Куинн, – сказал Конноли. – Этот, как его, который лодками торгует, объяснил тебе, в чем дело?
– Да.
– Женщины знают только, как яхта называется, больше они ничего не замечают, вот я и решил изменить название. Неплохо придумано, а?
– Тянет на Нобелевскую премию.
Конноли закинул ногу на ногу и почесал большой красный нос.
– Значит, ты из тех остряков, которые вякают, когда надо и не надо?
– Да, я из тех.
– Запомни, Куинн, здесь шучу я. И каждый раз, когда я шучу, все смеются.
– За живот хвататься надо?
– Ой не нравишься ты мне, ой не нравишься... Но несколько дней я тебе, так и быть, даю.
– Справедливое решение.
– А я справедливый человек. Очень справедливый, вот чего не понимает эта сука Элси! Если бы она не хапала, я бы ей сам отдал, если бы она не вопила, что я погубил ее карьеру, я бы ей карьеру на блюдечке принес, как мороженое!.. Этот тип сказал, что ты играешь в карты.
– Да.
– На деньги?
– На деньги.
– Тогда пошли в каюту.
Все последующие дни протекали так же, как этот. Утром Конноли был относительно трезв и говорил о том, какой он хороший человек и как плохо к нему относится Элси. Днем они с Куинном играли в кункен, пока Конноли не засыпал за столом, и тогда Куинн клал его на кушетку, а сам поднимался с биноклем на палубу и смотрел, не появились ли на борту "Руфи" хозяева. Вечером Конноли начинал пить и говорил, какая хорошая женщина Элси и как он плохо к ней относится. У Куинна создалось впечатление, что есть два Конноли и две Элси. Утреннему, хорошему Конноли следовало бы жениться на вечерней, хорошей Элси, и они бы отлично ужились.
На четвертый день, когда Конноли храпел на кушетке, Куинн поднялся на палубу и увидел, что капитан по имени Макбрайд и двое матросов, которых он раньше не замечал, готовятся к отплытию.
– В полночь снимаемся, – сказал Макбрайд Куинну. – Идет хорошая волна. Где Нельсон?
– Спит.
– Значит, можно поработать. Останешься с нами, Куинн?
– А куда вы направляетесь?
– Секрет. Нельсон уходит от противника. К тому же у него есть милая привычка в последний момент отменять приказ.
– Мне нужно знать, куда я еду.
– Зачем? Прокатишься, да и все.
– Откуда вдруг прилив нежности ко мне, капитан?
– Ненавижу кункен, – ответил Макбрайд. – Когда с ним играешь ты, я свободен.
Куинн навел бинокль на "Руфь". Там он по-прежнему никого не увидел, но к баркасу был привязан ялик, которого не было накануне. Минут через десять на палубе появилась женщина в джинсах и майке. Она повесила на поручень что-то вроде одеяла и скрылась.
Куинн подошел к Макбрайду.
– Если Конноли проснется, скажи, что у меня дело на берегу.
– Я его только что видел. Его и смерч не разбудит.
– Прекрасно.
Он зашел к Юргенсену, взял у него лодку и поплыл к "Руфи". Женщина развешивала на палубе простыни и одеяла проветрить.
– Миссис Агила? – спросил Куинн.
Она подозрительно посмотрела на него, как смотрит любая хозяйка на стоящего у порога продавца.
– Да, – ответила она, поправляя выгоревшие на солнце волосы. – Чего вы хотите?
– Я Джо Куинн. Можно мне поговорить с вами несколько минут?
– О чем?
– О вашей сестре.
На ее лице мелькнуло и исчезло удивление.
– Нет, – спокойно ответила она. – Я не говорю о своей сестре с журналистами.
– Я не журналист. И не официальное лицо. Я просто человек, которого интересует дело вашей сестры. Скоро его опять будут слушать, и, насколько мне известно, вашу сестру вряд ли отпустят.
– Почему? Она уже достаточно наказана! В тюрьме ею довольны. Почему ее не отпустят? И как вы меня нашли? Откуда вы знаете, кто я?
– Если вы разрешите мне подняться, я все объясню.
– У меня мало времени, – недружелюбно сказала она. – И много дел.
– Я вас долго не задержу.
Миссис Агила смотрела, как он привязывает лодку к бую и неуклюже поднимается по лесенке. Баркас ничем не напоминал лощеную "Красу морей", но Куинн чувствовал себя на нем гораздо уместнее. Это было рабочее судно, а не безделушка, палуба блестела не от лака, а от рыбьей чешуи, и никакая сила не заставила бы Элси и адмирала войти в маленький, прокопченный камбуз.
– Вашу теперешнюю фамилию и адрес назвала мне миссис Кинг, помощница вашего брата. Я был вчера в Чикото и разговаривал с ней и с другими людьми. Вы помните Марту О'Горман?
– Мы не были знакомы.
– А с ее мужем?
– В чем дело? – резко спросила миссис Агила. – Мне казалось, вы хотите поговорить об Альберте. О'Горманы меня не интересуют. Если я могу чем-то помочь Альберте, то, конечно, все сделаю. Но при чем тут О'Горманы? Он и Альберта всего лишь жили в одном городе.
– Альберта была бухгалтером. О'Горман, в известном смысле, тоже.
– И еще несколько сот человек.
– Однако с этими сотнями ничего из ряда вон выходящего не произошло, – сказал Куинн. – А судьбы Альберты и О'Гормана в один и тот же месяц изменились весьма круто.
– В один месяц? – повторила миссис Агила. – Нет, мистер Куинн, судьба Альберты изменилась намного раньше, когда она стала делать приписки. Если называть вещи своими именами, она крала еще до того, как Патрик О'Горман поселился в Чикото. Одному Богу известно, зачем она это делала. У нее было все – за исключением разве что мужа и ребенка, но она никогда не жаловалась, не тосковала. Я часто вспоминаю, как мы жили вчетвером – Альберта, Джордж, мама и я, – как ели вместе, как разговаривали по вечерам... самая обыкновенная семья. И за все эти годы у нас ни разу не возникло подозрения, что с Альбертой творится неладное. Когда разразился скандал, я уже была замужем за Фрэнком и жила здесь, в Сан-Феличе. Достала однажды из почтового ящика газету и увидела на первой странице фотографию Альберты...
Она отвернулась, будто воспоминания об этом дне были по-прежнему слишком тяжелы.
– Вы дружили с сестрой, миссис Агила?
– Да. Многие считали Альберту холодной и замкнутой, но к Джорджу и ко мне она относилась замечательно, покупала нам подарки, устраивала сюрпризы. Конечно, теперь я понимаю, что деньги, которые она тратила, принадлежали не ей и что она пыталась купить то, чего у нее не было – любовь. Бедная Альберта, одной рукой она тянулась к любви, а другой ее отталкивала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37