– У меня есть основания полагать, – осторожно начал он, – что Сестра была другом и доверенным лицом преступника. Убийцы.
– Кого-то из членов общины?
– Да.
– Глупо и опасно для женщины, которую вы называете умной.
– Согласен, но представьте себе, что это за община. У нее нет связей с внешним миром, она существует сама по себе. Истинно Верующие, как они там себя называют, не считают нужным придерживаться наших правил. Входя в Башню, человек порывает с прежней жизнью, оставляет позади имя, семью, деньги, наконец, все свои грехи. По вашим законам преступно покрывать убийцу. Но взгляните на это с их точки зрения: жертва принадлежала миру, от которого они отказались, а преступник подлежит суду, которого они не признают. Сестра Благодать не считала себя соучастницей, равно как и другие члены общины – если они вообще знали об убийстве, в чем я сомневаюсь.
– Вы ее защищаете с большим жаром.
– Она уже не нуждается в защите, – сказал Куинн. – А вот вы сейчас столкнетесь с людьми, которые сильно от нас отличаются. Изменить вы их все равно не сможете, так что постарайтесь хотя бы понять.
– А вам не кажется, что эта община – чистый дурдом?
– Дурдом – тоже дом, со своими порядками.
– Допустим. – Ласситер раздраженно почесал шею под воротником. – Но вы-то как сюда попали?
– Проигрался в Рино и ехал на попутной машине в Сан-Феличе, где мне приятель кое-что должен. Подвозил меня человек по фамилии Ньюхаузер, он работает на ранчо неподалеку от Башни. Времени у него было в обрез, и он не смог довезти меня до Сан-Феличе, а высадил на повороте у Башни, и я пошел туда, потому что был голоден. Там я познакомился с Сестрой Благодать, и в тот же вечер она попросила меня отыскать человека по имени Патрик О'Горман. Просто узнать, где он живет. Мне кажется, когда она давала это поручение, то сама не была уверена, что Патрик О'Горман – реальное лицо. Она уже слышала о нем от убийцы, но допускала, что тот ее обманул. Естественно, она захотела узнать правду. Для этого ей пришлось нарушить правила общины, за что она и была потом наказана. Как выяснилось, убийца говорил правду. Патрик О'Горман действительно жил в Чикото и был убит пять с половиной лет назад.
– Вы сообщили это Сестре Благодать?
– Да, на прошлой неделе.
– Она испугалась?
– Нет.
– Она не боялась, что убийца пожалеет о своем признании и заставит ее замолчать навсегда?
– Нет. Карма – девушка, которая видела ее утром, – говорит, что Сестра была в прекрасном настроении, даже пела.
– С чего бы это, интересно?
– Не знаю. Возможно, она думала не о себе, а об общине и радовалась, что в ней появился новый человек. Община гибнет.
– А новый человек – это Джордж Хейвуд или тот, кого вы считаете Джорджем Хейвудом?
– Да. Насколько я понимаю, у нее не было причин полагать, что он притворяется и вступил в общину, преследуя свои цели.
– Значит, его раскусил кто-то другой, – сказал Ласситер. – Интересная получается картина: Сестра Благодать еще на прошлой неделе знала, что убийство не вымысел, и тем не менее убийца ликвидировал ее, только когда появился Хейвуд. Что скажете, Куинн?
– Пока ничего.
– Сколько людей живет сейчас в общине?
– Двадцать семь, в том числе двое детей и шестнадцатилетняя девушка, та самая Карма.
– Кого из них можно не подозревать?
– Прежде всего, детей и Карму. Сестра Благодать была для Кармы единственной надеждой – она обещала помочь ей уехать к тетке в Лос-Анджелес. Учителя, пожалуй, тоже можно исключить. Он руководит общиной с момента ее основания. Когда погиб О'Горман, община находилась еще в горах Сан-Габриэль. Не стоит подозревать и его жену, Мать Пуресу, она слабая, выжившая из ума старуха.
– Отравителю не нужны мускулы и смекалка.
– Я вообще не думаю, что Сестру Благодать отравила женщина.
– Почему?
Куинн знал ответ, но не мог же он сказать: "Потому что письмо Марте О'Горман написал мужчина".
– Потому что это маловероятно, – произнес он. – Сестра Благодать была необходима общине ничуть не меньше, чем Учитель. Она была медсестрой, экономкой, администратором. Психологи сказали бы, что она осуществляла материнские функции, Пуреса называется Матерью чисто номинально. Она в этой роли не выступает, да, я думаю, никогда и не выступала.
– Расскажите о мужчинах.
– Брат Терновый Венец – механик, недоучка с тяжелым характером и едва ли не самый фанатичный из них. Это он сообщил Учителю, что Сестра Благодать нарушила правила, следовательно, у нее был повод обидеться на него, и, вполне вероятно, он ее тоже не любил, но убить... Разве что ему велел голос свыше. Брат Голос Пророков – кроткий неврастеник с частичной афазией.
– Что это еще за афазия?
– Неспособность говорить. Он зависит... зависел от Сестры Благодать как ребенок, поэтому его тоже трудно заподозрить. Брат Верное Сердце производит впечатление добродушного толстяка, но кто знает, такой ли он на самом деле. Брат Свет Вечности ходит за скотом, он угрюм и много работает, возможно, слишком много, до изнеможения, – чтобы очиститься от грехов. Во всяком случае, у него есть доступ к яду в виде порошка, которым он травит насекомых. Брат Узри Видение – мясник и сыровар, я видел его издали. Как зовут остальных – не знаю.
– Мне кажется, вы знаете слишком много для человека, который пробыл в Башне недолго.
– Сестра Благодать любила поговорить. Я люблю слушать.
– Оно и видно, – сказал Ласситер с ядовитой усмешкой. – Но почему-то я не верю ни одному вашему слову.
– Потому что не стараетесь, шериф.
Машина ехала вверх, и по Ласситеру это было заметно. Он часто и тяжело дышал, его одолевала зевота.
– Не так быстро, Билл, разреженный воздух для меня гибель.
– А вы думайте о чем-нибудь приятном, шериф, – сказал помощник. – О цветах, музыке, о еде.
– О еде?
– Представьте себе бифштекс с кровью, жареную картошку, маринованный огурчик...
– Да замолчи ты!
– Слушаюсь, сэр.
Ласситер прислонил голову к спинке сиденья и закрыл глаза.
– Они ожидают нас, Куинн?
– Я предупредил Учителя, что собираюсь сообщить о смерти Хейвуда.
– Ну и как нас, по-вашему, встретят?
– Цветов не ждите.
– Черт, не хватало еще убийства, в котором замешаны психи. С нормальными и то нелегко бывает, но по крайней мере от них знаешь, чего ждать. А здесь? Правильно вы сказали: как будто въезжаешь в чужую страну со своими законами и непонятным языком.
– Добро пожаловать в Дурдомию, шериф, – сказал Куинн.
– Спасибо, я ненадолго.
– Как знать, шериф.
Плечи сидящего на переднем сиденье помощника тряслись от беззвучного хохота. Наклонившись вперед, шериф вкрадчиво спросил:
– Смешно тебе, Билл?
– Нет, сэр. Я не смеюсь. Чего тут смешного?
– Вот и я считаю, что ничего смешного. Потому и не смеюсь.
– Я икаю, сэр. От горного воздуха.
Шериф снова обратился к Куинну:
– Что, если они попытаются не пустить нас? Я имею в виду, удержать силой?
– Теоретически они против насилия.
– Теоретически я тоже, но иногда приходится быть "за".
– Насколько я могу судить, оружия у них нет. Хотя, если говорить о численном превосходстве...
– Именно о нем я и думаю.
Ласситер мягко положил руку на кобуру пистолета, и Куинн замер. Ему вспомнилась Мать Пуреса – какой он увидел ее впервые, на верхнем этаже Башни, неотрывно глядящей в небо, словно оно вот-вот распахнется перед ней. Он подумал об Учителе, разрывавшемся между долгом и жалостью, ведущем Мать Пуресу прочь от призраков детства... О Брате Голос с попугаем на плече... О Брате Верное Сердце, болтливом, как все парикмахеры: "В мое время женщины были хрупкими, с маленькими, узкими ногами..."
Он вспомнил хриплый голос Брата Свет, стоящего над ним с жестянкой: "Как будто у меня мало других дел! Но разве от этой женщины отвяжешься? Говорит, пойди посыпь матрас..." И Брат Венец, мрачный пророк: "Дьявол сидит в каждом из нас и грызет нашу плоть".
– Не надо прибегать к насилию, – сказал Куинн тусклым голосом.
– Это зависит от них.
– Если вы будете вести себя агрессивно, это может их спровоцировать.
– Вы случайно не из Башни? Случайно не слышите голоса?
– Да, – сказал Куинн, – слышу.
– Особенно один. "Я отказываюсь от мира суеты и злобы, слабости и насилия. Я ищу духовную сущность бытия, жажду спасения души. Отказавшись от земного уюта, я обрету уют небесный. Соблюдая пост, я пиршествую. Изранив босые ноги о грубую и колючую землю, я ступлю на гладкую золотую почву райского сада. Отказавшись украшать себя на земле, я обрету несказанную красоту. Трудясь в поте лица, я обрету вечное блаженство, уготованное Истинно Верующим".
Куинн смотрел на безрадостный пейзаж. "Надеюсь, вы его обрели, Сестра".
Глава 19
Все было таким же, как во время первого прихода Куинна. На лугу, хвостами к ветру, паслись коровы. Козы, привязанные к деревьям, и овцы за загородкой без интереса смотрели на проезжающие мимо машины. Даже на том месте, где Куинн несколькими часами раньше повстречал Мать Пуресу, не было видно ни следов, ни капель крови, их скрыли сосновые иглы, дубовые листья и рыжие хлопья от коры мадроньи, принесенные ветром.
Шериф Ласситер вылез из машины и нервно оглянулся. Приказав помощникам из второй машины ждать, он вместе с Биллом и Куинном направился по круто ведущей вверх тропинке.
Стояла полная тишина. Птицы еще не подняли гвалта из-за пищи, и если кто-то наблюдал за тремя незваными гостями, все ближе подходившими к столовой, то не спешил протестовать. Из трубы время от времени поднимались клубы дыма и таяли, не достигнув неба.
– Куда все, черт возьми, подевались?
Голос Ласситера прозвучал так громко, что он даже смутился и виновато посмотрел вокруг, словно был готов извиниться перед хозяевами, но их по-прежнему не было видно.
Постучав в дверь кухни, он выждал немного и постучал вновь.
– Эй, есть тут кто-нибудь?
– Может, они на молитве в Башне? – сказал Куинн. – Попробуем войти.
Дверь была незаперта. Когда они ее отворили, в лицо Ласситеру ударила струя жаркого воздуха, и солнце, светившее в стенное отверстие, едва не ослепило его.
Длинный деревянный стол был накрыт к ужину. На нем стояли оловянные тарелки и кружки. Керосиновые лампы были наполнены доверху. В плите горел огонь, а рядом лежали аккуратно сложенные дрова, которые позднее должны были понадобиться Сестре Смирение.
Место на каменном полу, где лежала Сестра Благодать, было чисто выскоблено, в воздухе стоял резкий запах паленой шерсти. Подойдя к плите, Ласситер сдвинул кочергой конфорку, заглянул внутрь и увидел обгоревшую тряпку, вернее, остатки тряпки, которой мыли пол.
– Они сожгли улики, – сказал Ласситер в бессильной ярости. – И Бог свидетель, им это с рук не сойдет, даже если мне всех придется упрятать за решетку. Это я вам как миротворцу говорю, Куинн.
После нескольких неудачных попыток подцепить горелые клочья – они рассыпались от прикосновенья – Ласситер швырнул кочергу на пол, едва не угодив в ногу Куинну, и взглянул на него так, словно это Куинн ее бросил.
– Ну, где эта Башня? Пора мне побеседовать с вашими друзьями.
Билл смотрел на него с беспокойством.
– Шеф, тут и вправду чужая земля. Может, нам нужен переводчик, чтобы они нас поняли как надо? Вы, конечно, правы, но они тоже считают, что правы, и если мы не будем на них давить...
– Что ты несешь? – спросил Ласситер. – Или у тебя, как у Куинна, размягчение мозга?
– Нет, но...
– Никаких но. Иди за мной, Билл.
Они снова шли в тишине, только похрустывали иногда ветки под ногами да сойка в кустах свистом предупреждала птиц об опасности. Так, не проронив ни слова, они вступили во внутренний двор Башни. Труп лежал там же, перед алтарем.
Он был накрыт одеялом, а неподалеку сидела на скамейке Мать Пуреса с четками в руках и, не мигая, смотрела на незнакомых мужчин. На ней было чистое белое одеяние.
– Мать Пуреса, – тихонько позвал ее Куинн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37