И Потом, потом… Я думаю, то приключение с Богаевской было у него не единственным, я, я… я в собственных руках держала одну фотографию, на которой он запечатлен с бабенкой на коленях!
Капитонов тяжело вздохнул и распорядился:
— Закройте дверь — дует. Я подчинилась.
— А теперь будем разговаривать дальше, — многозначительно объявил он, — но, учтите, это будет очень приватный разговор, о котором вы постараетесь забыть так скоро, как только возможно. Вы уже вся внимание?
— Вся, — насторожилась я.
— Ну тогда мотайте на ус. Похождения Пашкова в его бытность молодежным вожаком в нашем замечательном городе хорошо известны. И не только мне, но и тем людям, которые очень хотели бы его видеть на должности губернатора.
— Вы имеете в виду тот «серьезный капитал», который за ним стоит? — ввернула я.
— Я же вам велел слушать, — напомнил мне Капитонов, — слушать. Мне всегда казалось, что умение слушать всегда отличает профессионального журналиста от какого-нибудь выскочки-дилетанта.
Я безропотно проглотила очередной «комплимент», только губы поджала.
— Ну тогда слушайте дальше. Так вот, люди, проталкивающие Пашкова к заветному креслу, давно закрыли глаза на его давние грешки. Я даже догадываюсь почему. Может, им не нужен кристально чистенький протеже, всегда лучше иметь такого, которого есть чем шантажнуть. Так что я вам очень не советую заниматься моральным обликом Пашкова, пусть он вас не заботит. И вообще… — Капитонов задумался. Похоже, он подбирал такие слова, которые значили бы как можно меньше. — Вам стоит держаться от всего этого подальше, потому что, уж поверьте мне, в таких делах очень трудно находиться над схваткой. Случается, что некоторые думают, будто ведут сольную партию, в то время как в действительности они всего лишь пляшут под чужую дудку.
Наверное, последнюю фразу он мне сказал не из бескорыстной любви к афоризмам, но я оставила ее без комментария. У меня было что еще сказать ему, хоть он и хотел, чтобы я только слушала.
— Хорошо, — выдала я свой последний козырь, — а как же тогда некая Надя, которая сначала бегала с фотографией пьяного Пашкова с девочкой на коленях, а потом повесилась?
Капитонов совсем не удивился моей осведомленности, только заметил будничным тоном:
— Про все-то вы знаете, как я посмотрю. Я потрясен.
— Зато меня поражает ваше спокойствие, — отпарировала я и толкнула дверцу. В этот раз я уже не собиралась возвращаться.
— Не забудьте о нашем договоре, — бросил мне вслед Капитонов.
— Что вы, что вы, как можно, — буркнула я и направилась к подъезду, вспоминая на ходу, что так и не зашла в аптеку, чтобы купить себе что-нибудь от простуды.
Пришлось мне лечиться традиционными методами. Благо в кухонном шкафу обнаружилась банка изрядно засахарившегося меда. Выпив литра полтора чая с этим самым медом, я укуталась в одеяло и рухнула на диван. Примерно через десять минут одеяло уже можно было выжимать, да и меня с ним заодно. Зато температура упала чуть ли не до отрицательных значений. По крайней мере, когда я коснулась согретой под одеялом рукой собственного лба, он мне показался холодным, как гранитное надгробие. А потом меня стала охватывать дрема, которую нарушил противный требовательный звонок.
Вставать мне совершенно не хотелось, но я вспомнила, что Капитонов почему-то не исключал вероятности появления у меня Елены Богаевской, хотя я плохо себе это представляла. Звонили, правда, не в дверь, а по телефону. Ладно, будем считать, что она решила предупредить меня о своем визите. Чертыхаясь и ругая саму себя за то, что не догадалась перетащить телефон поближе к дивану, я, как была в одеяле, поплелась в прихожую.
— Ну, где тебя носило весь день? — выдала мне трубка, едва я успела поднести ее к уху. Ледовский!
— Разве я под домашним арестом? — огрызнулась я и посмотрелась в висящее на стене зеркало. Удивительное дело, лихорадка прибавила мне красок, по крайней мере, такого румянца у меня сроду не было.
— Я же за тебя волнуюсь, — обиделся Ледовский.
— И напрасно.
— А что это у тебя голос такой странный? Надо же, какой внимательный!
— Горло болит немного, — призналась я, переминаясь с ноги на ногу. Стоять босиком на прохладном полу было даже приятно, но не очень полезно.
— Чем ты там лечишься? — продолжал проявлять подозрительное беспокойство Ледовский.
— Глубоким сном, но мне все время мешают.
— Извини, — сказал Ледовский и пообещал:
— Завтра я к тебе заскочу.
Я положила трубку на рычаг и вернулась на диван. На этот раз сон ко мне не торопился, и я волей-неволей вернулась к тому, вокруг чего непрестанно крутились мои мысли, а еще к недавнему разговору с Капитоновым, а разговор этот был в высшей степени странным. Особенно эта непонятная фразочка… Как же он сказал, дай Бог память?.. А, «некоторые думают, что ведут сольную партию, а сами пляшут под чужую дудку». Нет, кажется, он сказал чуть-чуть позамысловатее, но по крайней мере за смысл я ручаюсь. Гм-гм, на что, интересно, он намекал? Ох, не люблю я такие скользкие выраженьица!
Глава 27
Ледовский и в самом деле явился, едва рассвело. И не один, а вместе со своим водителем, притащившим большую картонную коробку, которую он, скромно потупившись, оставил в прихожей и тут же удалился.
— Это что? — спросила я, несколько опешив.
— Это все необходимое для того, чтобы ты не умерла с голоду, — пояснил Ледовский.
Я присела на корточки и заглянула в коробку: она была набита продуктами под завязку, а сверху лежали апельсины и здоровый ананас.
— Ешь ананасы, рябчиков жуй… — глупо хмыкнула я, не зная, как отнестись к подобным проявлениям почти отеческой заботы к моей собственной персоне.
— Рябчиков там нет, — поправил меня Ледовский и, подхватив коробку, отнес ее на кухню.
Я, все еще пребывающая в некоторой прострации, проследовала за ним и меланхолично наблюдала, как он выгружает из коробки щедрые дары супермаркета и раскладывает их по пустым полкам моего холодильника.
— А это съешь сейчас. — Он оставил на столе две пластиковые упаковки — в таких упаковках в дорогих магазинах продают салаты чуть ли не на вес золота — и стаканчик йогурта.
Я опустилась на табурет и задумчиво посмотрела на все это невиданное изобилие, в смысле невиданное в стенах моей кухни. И не по той причине, что я не могла заработать себе на хлеб насущный, а в связи с общей безалаберностью моего жизненного уклада.
— Ну что сидишь, давай работай челюстями, — подбодрил меня Ледовский. — А то ведь скоро совсем на нет сойдешь.
— А ты уверен, что мне все это можно?
— В каком смысле? — насторожился Ледовский.
— В том, что выходящим из длительной голодовки рекомендуется начинать с легких протертых супчиков, а еще лучше — это, как его… — я щелкнула пальцами, — искусственное питание, с помощью капельницы, например…
— Издеваешься? — оскорбился Ледовский, видимо не ожидавший такого пренебрежения к собственной благотворительности.
— Ага! — просто ответила я и подвинула к себе упаковку с салатом, рассмотрела цену и присвистнула:
— Ого!
Ледовский покачал головой:
— Какая ты все-таки…
— Какая? — Я напружинилась, как кошка перед прыжком.
— Ты как кактус, который раз в десять лет цветет, а все остальное время колется. М-да, но все равно находятся идиоты, которые их коллекционируют. Сам видел окна, заставленные разнокалиберными горшочками, и в каждом — по кактусу, — сказал Ледовский, протопал в прихожую, и уже оттуда до меня донеслось:
— Ладно, я пошел, еще позвоню, а ты лечись.
Я осталась наедине с угрызениями совести. Черт побери, зачем я наговорила Дедовскому гадостей, кто меня, спрашивается, за язык тянул? А все потому, что я не хотела признаться ни себе, ни ему, как меня растрогало его участие. Все это злополучное чувство противоречия, и только.
Спрятавшись за шторой, я выглянула в окно. Напрасная предосторожность: Ледовский ни разу не оглянулся, и уже через минуту его машина сорвалась с места.
Все-таки я съела немного салата, большей частью из чистой любознательности. Ну очень мне не терпелось понять, почему он так дорого стоит. Может, я, конечно, и не самый большой специалист в этой области, но чего-то особенного под пластиковой крышкой обнаружить мне не удалось, салат как салат.
Я уже заканчивала свою роскошную трапезу, когда в дверь снова позвонили. Каюсь, первая моя мысль была совсем не о Богаевской. Я подумала, что вернулся Ледовский, почему, а Бог его знает. Может, потому, что мне этого хотелось?
Однако за дверью стоял Капитонов, который выглядел усталым и озабоченным. И еще смешным, потому что на голове у него была какая-то чудная клетчатая кепка, в которой я его прежде не видела.
— Проходите, — сказала я, дожевывая бутерброд с рыбой.
Капитонов, даже не поздоровавшись, с ходу меня огорошил:
— Вы можете опознать Богаевскую?
— То есть… — растерялась я. — Как это понимать?
— В прямом смысле, — пояснил Капитонов, — мне нужны люди, которые могли бы ее опознать, хотя бы предварительно, прежде чем из Москвы прибудет ее продюсер или, как их, а, импресарио. В этих иностранных названиях черт ногу сломает… Так вот, насчет опознания. Поскольку Майя Бессараб до сих пор находится в невменяемом состоянии, я могу надеяться только на вас и бывшую учительницу Богаевской. На вас, кстати, в большей степени, чем на нее. Во-первых, вы хладнокровнее, во-вторых, вы видели ее на прошлой неделе, а учительница — пятнадцать лет назад. Я коснулась пальцами лба.
— Постойте, что-то я не пойму… Почему ее нужно опознавать? Она что, тоже не отвечает на вопросы? Как Майя?
— Тоже не отвечает, — Капитонов отвел взгляд, — с той только разницей, что Майя еще, может, и заговорит когда-нибудь, а Богаевская — уже никогда. По крайней мере, моя обширная практика позволяет мне это утверждать.
— Что… Что вы хотите этим сказать? — Я прогнала догадку, которая меня посетила, уж слишком она была страшна.
— То, что она сейчас в морге, и это еще хорошо.
— Хорошо?!
Капитонов по-прежнему старался не смотреть мне в глаза.
— Ну да, хорошо… Она ведь могла уже быть и в могиле, и тогда дело бы усложнилось. Про крематорий я вообще молчу.
— Она что, мертва?! — У меня появилось острое желание укусить себя за палец, чтобы очнуться и понять, что я не правильно истолковала слова Капитонова.
Но он подтвердил:
— Именно так, а потому мы должны спешить. По дороге захватим учительницу. Боюсь только, с ней придется повозиться, вряд ли она стойко встретит это печальное известие.
— Так мне собираться? — уточнила я, чувствуя неприятную пустоту под ложечкой. Думала ли я еще неделю назад, встречая в аэропорту красивую и цветущую Елену Богаевскую, что очень скоро мне придется опознавать ее в морге? А Венька Литвинец? Ведь и он еще совсем недавно сидел на моем диване, уговаривая меня вступить в команду Пашкова и хвастая фотографией жены — роскошной блондинки. В конце концов, что творится в этом городе? А потом я спохватилась: да ведь та, в морге, может оказаться совсем даже и не Богаевской, а другой женщиной. Иначе зачем это опознание? Я уставилась на Капитонова:
— А почему вы вообще решили, что Богаевская в морге, вы что, нашли при ней документы?
— Собирайтесь, я подожду вас в машине. — Это все, что ответил мне Капитонов, и вышел из квартиры.
Я забегала по комнате, лихорадочно стаскивая с себя халат и натягивая юбку со свитером. Потом закрутила вокруг шеи шарф, натянула ботинки, куртку. Шапку на этот раз я надевать не стала, решив обойтись капюшоном. Уже взявшись за ручку двери, я вернулась, чтобы мазнуть по губам помадой, а также сунуть в карман куртки парочку носовых платков: давешняя простуда перешла в следующую стадию, сопровождаемую обильным насморком, который грозил мне немалыми неприятностями еще из-за моей склонности к аллергии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48