Капитонов ждал меня в машине не один, а с одним из своих молодых помощников, тем самым, что исполнял роль убиенного Веньки во время знаменитого следственного эксперимента в кабинете Пашкова. Как его там, Севрюков, кажется?
Так вот, этот Севрюков, длиннолицый парень лет двадцати семи, с маленькими невыразительными глазками, был за рулем, рядом с ним расположился Капитонов, а потому мне пришлось довольствоваться задним сиденьем. По этой же причине я больше ничего не спросила у Капитонова, и, до тех пор, пока автомобиль не остановился у подъезда Радомысловой, никто из нас не произнес ни слова.
— Пойдемте со мной, — то ли попросил, то ли приказал мне Капитонов, открывая дверцу.
Я молча подчинилась. Так же молча мы поднялись на четвертый этаж.
На лестничной площадке я отошла в сторону, предоставив Капитонову безрадостную возможность объявить Радомысловой, что ее любимая ученица в данный момент находится в морге.
Капитонов долго держал палец на кнопке звонка, по крайней мере до тех пор, пока за дверью не раздались чуть шаркающие шаги.
— Кто там? — На этот раз старая учительница оказалась более осторожной, нежели вчера, когда она, не раздумывая, распахнула передо мной дверь.
— Это милиция, — отрекомендовался Капитонов. Почему он не решился назвать свое родное ведомство? Может, из скромности?
Дверь медленно, со скрипом отворилась, и я увидела Радомыслову. Честное слово, эта ночь не прошла для нее бесследно: под глазами залегли темные тени, а старческие морщины, прежде почти незаметные, стали глубокими, как впадины.
Капитонов сунул руки в карманы чуть ли не по локоть:
— Ираида Кирилловна, мы за вами.
— За мной? — переспросила учительница дрожащим голосом. — А… а что случилось? Вы… вы ее нашли?
— Похоже на то. Войти-то можно? — спросил Капитонов и, обернувшись, посмотрел на меня.
— Проходите, пожалуйста, — засуетилась Радомыслова, при этом ее дрожащая рука, не переставая, теребила верхнюю пуговицу халата.
Капитонов шагнул в прихожую, я понуро поплелась за ним. Дальше все было печально, но без криков и обмороков. Когда Капитонов сообщил учительнице о Богаевской, та ничего не сказала, только с тихим стоном поползла по стене вниз. Капитонов ее подхватил под мышки и потащил в комнату, а мне бросил через плечо:
— Быстро «Скорую»!
Я стала оглядываться по сторонам в поисках телефона, но тут Радомыслова возразила удивительно твердо:
— Все нормально, «Скорая» не нужна… В каком она морге?
На лице Капитонова отразилось недоумение, он осторожно расцепил свои объятия: Радомыслова держалась неколебимо, прямо, как стойкий оловянный солдатик.
— Одну минуту, — сказала она и скрылась в углу, за ширмой. Я еще не успела дух перевести, а она уже стояла перед нами в строгом черном платье с белым, вязанным крючком воротничком. — Я готова.
Капитонов только развел руками и пробормотал себе под нос:
— Тогда по коням.
В морге я была второй раз за всю свою жизнь. Первый мой визит был даже печальнее нынешнего, но тогда мне, по крайней мере, не нужно было никого опознавать.
— Подождите здесь, — сказал нам с Радомысловой Капитонов и куда-то ушел, оставив нас в маленьком тесном предбаннике, где из мебели были только старый двухтумбовый стол с крышкой, усеянной чернильными пятнами, и колченогий стул, на который я и усадила старую учительницу Елены Богаевской.
Я все еще за нее боялась, а потому робко заметила, заглядывая в ее бледное лицо:
— Может, это еще и не она вовсе…
— Нет, это она, — глухо отозвалась Радомыслова.
Я поежилась:
— Откуда вы знаете?
— Я это еще вчера поняла, не знаю почему… Шестое чувство, наверное…
После этого мы обе замолчали и не проронили ни слова до возвращения Капитонова.
Он пришел минут через пять и сказал просто:
— Пойдемте.
И мы пошли. Радомыслова впереди, а я чуть поотстав и аккуратно подхватив ее под руку. Конечно, она держалась молодцом, но где гарантия, что старушка не упадет в обморок в самый ответственный момент? В любом случае осторожность не помешает.
Капитонов распахнул перед нами неприметную дверь сбоку, мы шагнули через порог и попали в небольшое помещение, в котором стояли несколько столов с металлическим покрытием. На всех лежали человеческие тела, и простыни, как в кино, их не покрывали.
Я человек не самого робкого десятка и имею общее представление, что случится со мной, когда «ходики» в моей груди по какой-то причине остановятся, и все же я замерла. Остановилась у входа, не в силах сделать шага. А Радомыслова пошла вперед, медленно, останавливаясь возле каждого стола. Я оглянулась и посмотрела на Капитонова: тот не выражал ни малейшего беспокойства.
И тут Радомыслова сказала громко и, как мне тогда показалось, торжественно:
— Вот она. И прибавила:
— Какая красивая…
Это ее замечание резануло мне слух, я подошла и остановилась рядом. Мертвая женщина, лежащая на столе, и вправду была Еленой Богаевской. Чтобы понять это, мне хватило одного взгляда. Еще я успела заметить, что лицо у нее грустное-прегрустное, печальное-препечальное, а на шее багровая борозда…
— Вы тоже считаете, что это Богаевская? — Капитонов притронулся к моему плечу. Я подавленно кивнула.
* * *
Меня так потряс сам факт смерти Елены Богаевской, что я только теперь подумала, что эта смерть была насильственная. И вопрос Радомысловой, обращенный к Капитонову: «Вы знаете, кто ее убил?», застал меня врасплох. Почему же я сама не догадалась его об этом спросить еще у себя дома?
— Кто ее убил? — повторила старая учительница, вцепившись в рукав кожаного пальто Капитонова.
— Об убийстве речь пока вообще не идет, — уклончиво ответил Капитонов.
Я просто физически почувствовала, как глаза мои полезли из орбит: речь об убийстве не идет, тогда о чем она идет вообще?
— Послушайте, — начала было я, но Капитонов незаметно для Радомысловой заговорщицки приложил палец к губам, и я осеклась.
Капитонов же приобнял старую учительницу за согбенные плечи и повел к выходу, уговаривая ее, как маленького ребенка:
— Ираида Кирилловна, мы во всем разберемся и сразу же поставим вас в известность. Обещаю вам, а пока еще очень рано делать какие-либо выводы.
— А Майя? Как же Майя?
— И с Майей разберемся, — щедро обещал ей Капитонов, — обязательно разберемся. С ней уже работает психиатр… м-м-м… то есть, я хотел сказать, психолог. Да, да, и вы с ней поговорите, когда можно будет, конечно, поговорите… А сейчас мы вас отвезем домой, и вы там примете что-нибудь от давления. Что, у вас нет гипертонии? Вы счастливый человек, а вот у меня уже есть…
А я шла позади и удивлялась тому, как ловко Капитонов убаюкивал скорбь старой учительницы. То ли этих фээсбэшников специально учат «зубы заговаривать», то ли он сам по себе такой ловкий, хотя на первый взгляд производит впечатление довольно заскорузлого мужлана.
Потом мы вышли из морга и сели в машину. Скоро мы были уже возле дома Радомысловой. Капитонов самолично довел учительницу до квартиры, видимо желая доставить ее на место в целости и сохранности, а я, пока он отсутствовал, оставалась в машине с его молодым неразговорчивым помощником. Не буду описывать мое настроение, ясно, что после таинственного знака «молчок», который мне сделал Капитонов, я мучилась желанием поскорее узнать подробности, не предназначенные для Радомысловой. В том, что они предназначались мне, я не сомневалась.
Капитонов вернулся и коротко бросил своему помощнику:
— На Мичуринскую!
На Мичуринскую — это ко мне. Я откинулась на сиденье и принялась усиленно сверлить взглядом затылок сидящего прямо передо мной Капитонова, просто чудо, что он у него в конце концов не воспламенился! Однако, сколько я ни напрягала телепатические способности, которые, как утверждают всяческие парапсихологи, есть практически у каждого, только не у всех развиты, тайные мысли майора ФСБ Капитонова остались для меня за семью печатями. Оставалось надеяться, что мне удастся «взломать» его «секретные файлы» при личном общении без свидетелей. Вчера, например, он был со мной достаточно откровенным. Правда, не все из того, что он мне тогда наговорил, я поняла. Особенно же меня мучила загадочная фраза про танцы под чужую дудку. Сдается мне, что она была сказана не просто так.
Капитонов и меня проводил до квартиры, предупредив своего помощника:
— Я сейчас.
Потом он терпеливо дождался, пока я достану из кармана ключ и отопру дверь, даже в прихожую шагнул, и вдруг неожиданно заявил:
— Ну вот, и вас доставил в целости и сохранности.
И предпринял откровенную попытку улизнуть, которую я решительно пресекла, в буквальном смысле перекрыв ему дорогу собственным телом. Не очень убедительно изобразив распятие на входной двери, я суровым тоном произнесла:
— Вы никуда не уйдете, пока не скажете, что случилось с Богаевской. Капитонов усмехнулся:
— Вы разве не знаете, что в Уголовном кодексе есть статья, предусматривающая ответственность за захват заложников?
— Мне не до шуток, — сказала я, и не думая уступать ему дорогу. — Вы прекрасно знаете, что меня мучает совсем не праздное любопытство. Мне плевать, кто и почему желает прикончить Пашкова, я хочу знать только одно: что случилось с моей подругой Наташей Русаковой пятнадцать лет назад!
Капитонов весь как-то скукожился:
— Этого я вам сказать не могу. Я не ясновидящий, я всего лишь заурядный майор ФСБ.
Можете себе представить, что я испытала, услышав такое после всего случившегося за последнюю неделю. Я была близка к тому, чтобы откусить голову этому «заурядному майору ФСБ», откусить вместе с его дурацкой клетчатой кепкой.
Глава 28
— Но вы знаете, что случилось с Богаевской! — напомнила я Капитонову.
— В общих чертах, — произнес Капитонов буднично. — Она повесилась.
— Как повесилась?
— Обыкновенно, привязала веревку к крюку для люстры… Очень распространенный способ, ничего нового, — поведал мне Капитонов и притворно взмолился:
— Может, вы меня все-таки отпустите? Я очень спешу.
Я продолжала упорно подпирать дверь спиной:
— Я вас не выпущу, пока вы не скажете все, что знаете.
Капитонов с почти мальчишеским задором блеснул глазами:
— Ну всего я вам, пожалуй, не скажу даже под пыткой. А насчет Богаевской… Пока я и сам знаю не так уж много и совсем не считаю, что по этому поводу следует пороть горячку. Всему свое время.
— Мне нравится ваше спокойствие. — Кажется, я говорила такие слова Капитонову уже не в первый раз. — «Не будем пороть горячку», «Всему свое время»… Это вы говорите мне? Да я это слышу уже пятнадцать лет, если вам интересно, меня просто закормили обещаниями. — Честно говоря, я несколько преувеличивала: никто не закармливал меня никакими обещаниями относительно перспектив выяснения Наташиной судьбы, ни меня, ни ее мать, ни ее бабушку… В милиции всегда говорили: «Мы делаем все возможное», до тех пор, пока я не пришла брать интервью у милицейского полковника и не узнала, что Наташино дело вообще закрыто. Ладно, как бы там ни было, а я имела полное законное право слегка ослабить клапан и выпустить пар накопившегося раздражения, и мне плевать, что Капитонов оказался крайним в этой истории.
— А мне не нравится ваше мельтешение, — отпарировал Капитонов, — совсем не нравится. Признаться, я не ожидал от вас таких неумеренных эмоций. Статейки ваши, что ли, так на меня подействовали?
Вот так да, еще один поклонник моего неуемного таланта! Но меня на такие дешевые штучки не купишь.
Я завелась:
— И что вы называете мельтешением? Мое желание знать правду? Понятно, понятно… А вам, конечно, мельтешение не к лицу, вам торопиться некуда… Подумаешь, одним трупом больше, одним меньше. Что с того, что некий субъект, имевший бурную молодость, однажды в компании таких же подонков изнасиловал восемнадцатилетнюю девушку, которую через пятнадцать лет нашли повесившейся, якобы повесившейся…
Капитонов хотел мне возразить, но я ему не позволила, продолжая его гневно обличать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48