И этот человек вдруг решает рискнуть и доверить постороннему то, что вы изволили назвать «последний ключ» — ключ, без которого все наше мероприятие заранее обречено, и при этом не наметив точной даты — это с его-то скрупулезностью — встречи всех задействованных лиц. Сеньора, разве вы сами не видите, насколько это нелепо? Каким бы гениальным ни был Абен Баруэль, есть один момент, который он никак не мог предвидеть: время, которое потребуется Эзре с ибн Саррагом на расшифровку первого Чертога. Того самого, который должен был привести их ко мне. Они могли потратить на это двадцать четыре часа — как оно и случилось, — а могли и двадцать четыре дня. И в последнем случае вы ни при каких обстоятельствах не смогли бы отыскать нас ни в Ла-Рабиде, ни в каком другом месте. И вы хотите сказать, что успех всего мероприятия был поставлен Абеном в зависимость от столь маловероятной встречи? Вы действительно полагаете, что наш друг пошел бы на столь неоправданный риск? — Францисканец устало потер лицо. — Невозможно, сеньора. Мне жаль вас. Вы, бесспорно, обладаете истинным талантом и, насколько я могу судить по вашим удачным ответам, высоким уровнем культуры, чрезвычайно редким у представительниц вашего пола. И, кстати… Вы — автор трактата, запрещенного Инквизицией. Не соблаговолите ли объяснить, каким чудом вы все еще на свободе?
— Вы ошибаетесь! Меня арестовали и допросили! Но, видимо, не сочли нужным отправить на костер! Вот и все.
На лице Варгаса появилось неприязненное выражение. Судя по всему, она его ни в чем не убедила.
Солнце исчезло за вершинами сьерры. На равнину надвигалась ночь.
— Мне тут пришла мысль, — заявил Эзра. — Вчера нас пытались убить, устроив пожар в библиотеке монастыря, где мы все трое в тот момент находились. Вы, часом, никак не связаны с инициаторами этого поджога?
Именно в этот единственный момент на лице Мануэлы промелькнул страх.
— Никоим образом. Такое впечатление, будто вы полагаете, что на меня возложена какая-то миссия. Будь так, неужели вы думаете, что кто-то стал бы затевать все это дело и одновременно пытаться вас убить? Это нелогично!
Она попала прямо в точку, но Эзра все же продолжил:
— И есть еще одно. Некоторое время назад один из экземпляров Чертогов был похищен слугой шейха. Нам неизвестно, не передал ли он его кому-то постороннему… — Он впился взглядом в глаза молодой женщины, словно пытался прочесть ее мысли. — Отсюда до вывода, что этот посторонний и стоит у истоков нашей с вами встречи… всего один шаг.
В наступающей тьме фигуры стали практически неразличимы, лица — тем более, не говоря уж о выражении. Араб, втянув голову в плечи, сгорбился, надвинув на голову капюшон бурнуса, и походил на замершего быка. Раввин, тоже сгорбившись, все время растирал пальцы, вызывая в памяти образ раненого оленя. Монах же, державшийся очень прямо, казалось, спрятался за своей сутаной, как за крепостной стеной. Мануэлу охватил леденящий холод. У нее не осталось иного выбора, как поставить на карту все.
— Хорошо, — спокойно произнесла она. — Мне не остается ничего другого, как доказать вам, насколько ваши подозрения необоснованны. Как сильно вы заблуждаетесь. — И она извлекла из седельной сумки листок бумаги. — Баруэль, по всей видимости, подозревал, что вы усомнитесь во мне. Это — третий главный Чертог, в оригинале, я подчеркиваю — в оригинале — и с разгадкой. И все это, как вы можете убедиться, написано рукой вашего друга.
Под ошарашенными взглядами мужчин она протянула листок исписанной стороной вверх.
Варгас живо выхватил бумажку и принялся рассматривать. Эзра с Саррагом тоже столь же живенько склонились у него над плечом, читая одновременно с францисканцем. Когда они закончили, недоверие на их лицах сменилось разочарованием.
— Вы говорили о разгадке! — воскликнул Сарраг. — И где же она? Я вижу лишь вымаранное слово внизу страницы.
— Это название города. Я его вымарала.
— Вымарали? Зачем?
— Чтобы предоставить вам выбор. Я знаю это название. Баруэль составил восемь Чертогов. У меня есть ответ на третий. Вам решать, оставите ли вы меня с вами до тех пор или нет. А потом, — Мануэла развела руками, — вам решать, принять или нет мою компанию до конца путешествия.
На троих мужчин словно рухнула чугунная плита. Повисло долгое молчание, потом Эзра пробормотал:
— Уже поздно. Утро вечера мудреней. Оставайтесь, сеньора. Завтра решим.
— Как вам угодно. Я пошла за покрывалом… — И решительно добавила: — Если кто-нибудь из вас окажется достаточно любезен, чтобы развести костер, буду ему очень признательна. Я замерзла.
ГЛАВА 14
Разум характеризуется бесконечной возможностью расчленять по произвольным законам и снова собирать по произвольной системе.
Бергсон. Творческая эволюция
Должно быть, она спятила. Во что она ввязалась? В какой лабиринт согласилась влезть? Пошла ли она на это ради дружбы? Увидела в этом способ выказать свою признательность королеве за милости, которых Изабелла удостоила ее брата? Из чувства долга? Из желания принять вызов? Из любви к Испании? Или же — Мануэла с трудом признавалась самой себе в такой возможности — потому, что до сего момента ее существование было таким унылым и никчемным? Скорее всего все это по совокупности и побудило ее сказать «да» Изабелле и Великому Инквизитору.
Закутавшись в покрывало, Мануэла не раскрывала глаз, чтобы насладиться одиночеством. Она чувствовала, как вокруг нее ночь неизбежно проигрывает сражение с наступающим утром. Вскоре солнце снова вступит в свои права над Сьеррой-Мореной. Как ни странно, Мануэла не испытывали ни страха, ни сомнений. Сейчас — не больше, чем вчера, когда пыталась убедить мужчин. Это она-то, которая вечно пребывает в сомнениях. Более того: лихорадочное состояние первых минут сменилось удивительным спокойствием вроде того, которое охватывает актера на сцене после первой произнесенной реплики. Как это объяснить? Ничто в жизни Мануэлы не могло подготовить ее к подобному испытанию. Детство было безоблачным и счастливым, она росла в тихом доме, где никогда ничего не происходило, разве что нечто вполне предсказуемое. Она никогда не сталкивалась с другой жизнью, кроме как в книгах. Так почему же? Откуда это наслаждение авантюрой — весьма опасной! — в которую она ввязалась? Должно быть, она просто-напросто впервые ощутила, что действительно живет.
В нескольких шагах от нее слышалось какое-то шевеление. Доносились тихие голоса.
Она выложила свой козырь. Либо ей удалось посеять сомнения в их умах, и в этом случае они будут вынуждены дать ей шанс, либо они укрепятся в своем решении, и тогда все, конец. В последнем случае не останется ничего другого, как поставить в известность о постигшей ее неудаче семерых фамильяров Инквизиции, которым Торквемада приказал охранять ее и следовать за ней, как тень. Семь вооруженных до зубов мужчин под командованием Гарсии Мендосы, типа с птичьей головой, который сейчас где-то затаился, чтобы выскочить по первому же ее сигналу.
Вчера нас пытались убить, устроив пожар в библиотеке монастыря, где мы все трое в тот момент находились. Вы, часом, никак не связаны с инициаторами этого поджога?
Мануэла с фамильярами были беспомощными свидетелями того пожара в библиотеке. И тоже задавались вопросом, почему он случился. Небрежность или поджог? Если второе, то последствия могли оказаться самыми драматичными, потому что если кто-то еще сидит на хвосте у этой троицы, то может в любой момент сорвать планы Великого Инквизитора.
Раввин… необычный человек. Интересно, это из-за весьма преклонного возраста, болезни, поразившей его пальцы, или вечно страдальческого вида? Мануэла вынуждена была признать, что есть в нем нечто притягательное. Араб же кажется вытесанным из глыбы гранита. Без изъянов. Должно быть, он относится к тем людям, которым не свойственны ни сожаления, ни душевные терзания.
И, наконец, францисканец. Он интриговал Мануэлу больше всех. Какова его роль во всем этом деле? Разве он не дитя Церкви и, как сама Мануэла, не обладает этой священной честью: быть католиком и чистокровным испанцем? И, однако, из всех троих именно он сильнее всех принял ее в штыки. Разве не он первым развенчал ее рассказ? И с каким цинизмом! Если он преследует те же цели, что и она, если он тоже здесь для того, чтобы разоблачить этот заговор, то не было бы умнее с его стороны держаться в тени? Нет, его поведению есть только одно-единственное объяснение: он самый опасный и решительный из всех.
Тут вдруг Мануэла поняла, что мужчины уже некоторое время молчат, и царит тишина. Она рискнула пошевелиться, открыла глаза и медленно села.
На маленьком коврике лицом к Мекке стоял на коленях босой шейх, упершись лбом в землю.
Справа от него, с кипой на голове и покрытыми чем-то вроде белой шелковой шали плечами, со странными повязками из черных, скрепленных черными же ремешками кожаных квадратиков на лбу и левой руке, раввин стоял, повернувшись в сторону Иерусалима.
А между ними — коленопреклоненный фра Варгас тихо бормотал молитву.
Эти три типа что, умалишенные?
На горизонте, еще темном, пробивались первые красноватые отблески рассвета, освещая склоны сьерры. Мужчины продолжали молиться до тех пор, пока последние ночные тени не рассеялись, и солнце целиком не восстало на небосводе.
Сарраг первым шагнул к Мануэле:
— Пошли! Мы уезжаем.
Она аж подскочила. Сердце отчаянно заколотилось.
— Без меня…
— Я сказал — мы уезжаем. Давайте! Скатывайте ваше покрывало!
— Шейх ибн Сарраг! — Мануэла вздернула подбородок. — Будьте любезны эдаким командным тоном разговаривать с вашими женами! — И в порыве гнева окликнула монаха: — Фра Варгас! Не соблаговолите ли объясниться?
— Шейх вам уже все сказал. Мы берем вас с собой.
— Насколько я понимаю, это констатация факта, а не объяснение!
— Да ладно вам, перестаньте дурочку валять! — раздраженно воскликнул францисканец. — Вы отлично понимаете, что у нас нет другого выхода, как взять вас с собой. Если есть хотя бы один шанс на миллион, что вы сказали правду, если Абен Баруэль действительно доверился вам, если и вправду передал вам этот пресловутый ключ от последней двери, то мы обречены терпеть ваше присутствие. — Он с горечью посмотрел на нее. — Если вы играете в шахматы, то это называется «пат».
— И что это значит?
— Позиция, когда король, хоть и не стоит под шахом, больше не может никуда двинуться, не попадая под удар. Такое объяснение вас устроит?
— Я вполне им удовлетворюсь, фра Варгас.
Когда она повернулась к нему спиной, он угрожающе добавил:
— Будьте все время начеку! В нашем случае этим королем можете оказаться вы. Вы утверждаете, что Баруэль доверил вам ответ на третий Чертог. Ради вашего же блага надеюсь, что ответ этот верный!
Она не проявила никаких эмоций.
— Посмотрим, фра Варгас. Разве будущее не в руке Божьей?
В процессе беседы Мануэла привычным жестом распустила черные волосы, густой волной покрывшие ее плечи.
Монах нахмурился, застигнутый врасплох этим довольно-таки неуместным жестом. Он окинул Мануэлу быстрым взглядом, затем направился к своей лошади.
Мануэла спокойно изучала пейзаж. Фамильяры должны быть где-то неподалеку. Она не могла их видеть, но чувствовала их присутствие. Ее распущенные волосы были заранее оговоренным сигналом, чтобы дать им понять, что все идет так, как предвидели Менендес с Торквемадой. Постояв еще некоторое время на виду, дабы у наблюдателей не осталось никаких сомнений, она тоже пошла к лошадям.
Теперь дело за ней. Все зависит от нее. Чем быстрей она выяснит, что затеяла эта троица, тем быстрей их швырнут туда, где им и место: за решетку.
Никогда солнечный свет не казался таким ярким.
Перед ними простиралась огромная равнина с редкими островками деревьев и кустарника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Вы ошибаетесь! Меня арестовали и допросили! Но, видимо, не сочли нужным отправить на костер! Вот и все.
На лице Варгаса появилось неприязненное выражение. Судя по всему, она его ни в чем не убедила.
Солнце исчезло за вершинами сьерры. На равнину надвигалась ночь.
— Мне тут пришла мысль, — заявил Эзра. — Вчера нас пытались убить, устроив пожар в библиотеке монастыря, где мы все трое в тот момент находились. Вы, часом, никак не связаны с инициаторами этого поджога?
Именно в этот единственный момент на лице Мануэлы промелькнул страх.
— Никоим образом. Такое впечатление, будто вы полагаете, что на меня возложена какая-то миссия. Будь так, неужели вы думаете, что кто-то стал бы затевать все это дело и одновременно пытаться вас убить? Это нелогично!
Она попала прямо в точку, но Эзра все же продолжил:
— И есть еще одно. Некоторое время назад один из экземпляров Чертогов был похищен слугой шейха. Нам неизвестно, не передал ли он его кому-то постороннему… — Он впился взглядом в глаза молодой женщины, словно пытался прочесть ее мысли. — Отсюда до вывода, что этот посторонний и стоит у истоков нашей с вами встречи… всего один шаг.
В наступающей тьме фигуры стали практически неразличимы, лица — тем более, не говоря уж о выражении. Араб, втянув голову в плечи, сгорбился, надвинув на голову капюшон бурнуса, и походил на замершего быка. Раввин, тоже сгорбившись, все время растирал пальцы, вызывая в памяти образ раненого оленя. Монах же, державшийся очень прямо, казалось, спрятался за своей сутаной, как за крепостной стеной. Мануэлу охватил леденящий холод. У нее не осталось иного выбора, как поставить на карту все.
— Хорошо, — спокойно произнесла она. — Мне не остается ничего другого, как доказать вам, насколько ваши подозрения необоснованны. Как сильно вы заблуждаетесь. — И она извлекла из седельной сумки листок бумаги. — Баруэль, по всей видимости, подозревал, что вы усомнитесь во мне. Это — третий главный Чертог, в оригинале, я подчеркиваю — в оригинале — и с разгадкой. И все это, как вы можете убедиться, написано рукой вашего друга.
Под ошарашенными взглядами мужчин она протянула листок исписанной стороной вверх.
Варгас живо выхватил бумажку и принялся рассматривать. Эзра с Саррагом тоже столь же живенько склонились у него над плечом, читая одновременно с францисканцем. Когда они закончили, недоверие на их лицах сменилось разочарованием.
— Вы говорили о разгадке! — воскликнул Сарраг. — И где же она? Я вижу лишь вымаранное слово внизу страницы.
— Это название города. Я его вымарала.
— Вымарали? Зачем?
— Чтобы предоставить вам выбор. Я знаю это название. Баруэль составил восемь Чертогов. У меня есть ответ на третий. Вам решать, оставите ли вы меня с вами до тех пор или нет. А потом, — Мануэла развела руками, — вам решать, принять или нет мою компанию до конца путешествия.
На троих мужчин словно рухнула чугунная плита. Повисло долгое молчание, потом Эзра пробормотал:
— Уже поздно. Утро вечера мудреней. Оставайтесь, сеньора. Завтра решим.
— Как вам угодно. Я пошла за покрывалом… — И решительно добавила: — Если кто-нибудь из вас окажется достаточно любезен, чтобы развести костер, буду ему очень признательна. Я замерзла.
ГЛАВА 14
Разум характеризуется бесконечной возможностью расчленять по произвольным законам и снова собирать по произвольной системе.
Бергсон. Творческая эволюция
Должно быть, она спятила. Во что она ввязалась? В какой лабиринт согласилась влезть? Пошла ли она на это ради дружбы? Увидела в этом способ выказать свою признательность королеве за милости, которых Изабелла удостоила ее брата? Из чувства долга? Из желания принять вызов? Из любви к Испании? Или же — Мануэла с трудом признавалась самой себе в такой возможности — потому, что до сего момента ее существование было таким унылым и никчемным? Скорее всего все это по совокупности и побудило ее сказать «да» Изабелле и Великому Инквизитору.
Закутавшись в покрывало, Мануэла не раскрывала глаз, чтобы насладиться одиночеством. Она чувствовала, как вокруг нее ночь неизбежно проигрывает сражение с наступающим утром. Вскоре солнце снова вступит в свои права над Сьеррой-Мореной. Как ни странно, Мануэла не испытывали ни страха, ни сомнений. Сейчас — не больше, чем вчера, когда пыталась убедить мужчин. Это она-то, которая вечно пребывает в сомнениях. Более того: лихорадочное состояние первых минут сменилось удивительным спокойствием вроде того, которое охватывает актера на сцене после первой произнесенной реплики. Как это объяснить? Ничто в жизни Мануэлы не могло подготовить ее к подобному испытанию. Детство было безоблачным и счастливым, она росла в тихом доме, где никогда ничего не происходило, разве что нечто вполне предсказуемое. Она никогда не сталкивалась с другой жизнью, кроме как в книгах. Так почему же? Откуда это наслаждение авантюрой — весьма опасной! — в которую она ввязалась? Должно быть, она просто-напросто впервые ощутила, что действительно живет.
В нескольких шагах от нее слышалось какое-то шевеление. Доносились тихие голоса.
Она выложила свой козырь. Либо ей удалось посеять сомнения в их умах, и в этом случае они будут вынуждены дать ей шанс, либо они укрепятся в своем решении, и тогда все, конец. В последнем случае не останется ничего другого, как поставить в известность о постигшей ее неудаче семерых фамильяров Инквизиции, которым Торквемада приказал охранять ее и следовать за ней, как тень. Семь вооруженных до зубов мужчин под командованием Гарсии Мендосы, типа с птичьей головой, который сейчас где-то затаился, чтобы выскочить по первому же ее сигналу.
Вчера нас пытались убить, устроив пожар в библиотеке монастыря, где мы все трое в тот момент находились. Вы, часом, никак не связаны с инициаторами этого поджога?
Мануэла с фамильярами были беспомощными свидетелями того пожара в библиотеке. И тоже задавались вопросом, почему он случился. Небрежность или поджог? Если второе, то последствия могли оказаться самыми драматичными, потому что если кто-то еще сидит на хвосте у этой троицы, то может в любой момент сорвать планы Великого Инквизитора.
Раввин… необычный человек. Интересно, это из-за весьма преклонного возраста, болезни, поразившей его пальцы, или вечно страдальческого вида? Мануэла вынуждена была признать, что есть в нем нечто притягательное. Араб же кажется вытесанным из глыбы гранита. Без изъянов. Должно быть, он относится к тем людям, которым не свойственны ни сожаления, ни душевные терзания.
И, наконец, францисканец. Он интриговал Мануэлу больше всех. Какова его роль во всем этом деле? Разве он не дитя Церкви и, как сама Мануэла, не обладает этой священной честью: быть католиком и чистокровным испанцем? И, однако, из всех троих именно он сильнее всех принял ее в штыки. Разве не он первым развенчал ее рассказ? И с каким цинизмом! Если он преследует те же цели, что и она, если он тоже здесь для того, чтобы разоблачить этот заговор, то не было бы умнее с его стороны держаться в тени? Нет, его поведению есть только одно-единственное объяснение: он самый опасный и решительный из всех.
Тут вдруг Мануэла поняла, что мужчины уже некоторое время молчат, и царит тишина. Она рискнула пошевелиться, открыла глаза и медленно села.
На маленьком коврике лицом к Мекке стоял на коленях босой шейх, упершись лбом в землю.
Справа от него, с кипой на голове и покрытыми чем-то вроде белой шелковой шали плечами, со странными повязками из черных, скрепленных черными же ремешками кожаных квадратиков на лбу и левой руке, раввин стоял, повернувшись в сторону Иерусалима.
А между ними — коленопреклоненный фра Варгас тихо бормотал молитву.
Эти три типа что, умалишенные?
На горизонте, еще темном, пробивались первые красноватые отблески рассвета, освещая склоны сьерры. Мужчины продолжали молиться до тех пор, пока последние ночные тени не рассеялись, и солнце целиком не восстало на небосводе.
Сарраг первым шагнул к Мануэле:
— Пошли! Мы уезжаем.
Она аж подскочила. Сердце отчаянно заколотилось.
— Без меня…
— Я сказал — мы уезжаем. Давайте! Скатывайте ваше покрывало!
— Шейх ибн Сарраг! — Мануэла вздернула подбородок. — Будьте любезны эдаким командным тоном разговаривать с вашими женами! — И в порыве гнева окликнула монаха: — Фра Варгас! Не соблаговолите ли объясниться?
— Шейх вам уже все сказал. Мы берем вас с собой.
— Насколько я понимаю, это констатация факта, а не объяснение!
— Да ладно вам, перестаньте дурочку валять! — раздраженно воскликнул францисканец. — Вы отлично понимаете, что у нас нет другого выхода, как взять вас с собой. Если есть хотя бы один шанс на миллион, что вы сказали правду, если Абен Баруэль действительно доверился вам, если и вправду передал вам этот пресловутый ключ от последней двери, то мы обречены терпеть ваше присутствие. — Он с горечью посмотрел на нее. — Если вы играете в шахматы, то это называется «пат».
— И что это значит?
— Позиция, когда король, хоть и не стоит под шахом, больше не может никуда двинуться, не попадая под удар. Такое объяснение вас устроит?
— Я вполне им удовлетворюсь, фра Варгас.
Когда она повернулась к нему спиной, он угрожающе добавил:
— Будьте все время начеку! В нашем случае этим королем можете оказаться вы. Вы утверждаете, что Баруэль доверил вам ответ на третий Чертог. Ради вашего же блага надеюсь, что ответ этот верный!
Она не проявила никаких эмоций.
— Посмотрим, фра Варгас. Разве будущее не в руке Божьей?
В процессе беседы Мануэла привычным жестом распустила черные волосы, густой волной покрывшие ее плечи.
Монах нахмурился, застигнутый врасплох этим довольно-таки неуместным жестом. Он окинул Мануэлу быстрым взглядом, затем направился к своей лошади.
Мануэла спокойно изучала пейзаж. Фамильяры должны быть где-то неподалеку. Она не могла их видеть, но чувствовала их присутствие. Ее распущенные волосы были заранее оговоренным сигналом, чтобы дать им понять, что все идет так, как предвидели Менендес с Торквемадой. Постояв еще некоторое время на виду, дабы у наблюдателей не осталось никаких сомнений, она тоже пошла к лошадям.
Теперь дело за ней. Все зависит от нее. Чем быстрей она выяснит, что затеяла эта троица, тем быстрей их швырнут туда, где им и место: за решетку.
Никогда солнечный свет не казался таким ярким.
Перед ними простиралась огромная равнина с редкими островками деревьев и кустарника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66