вряд ли он ударит меня в присутствии жеребца, игриво толкавшегося носом в мое плечо. — Черт возьми, не раздражайте меня. Не доводите до крайности. Ради вашего же блага.
— Прекратите вести себя как солдат в бою при виде противника! Послушайте, я ничем не заслужила вашего гнева. Буйный растоптал бы конюха, не возьми я поводья. Этот конь настоящий умница и не подумал бы сбросить меня на землю.
При этих словах Буйный начал жевать мои волосы. Джон перевел взгляд с него на меня и снова рассмеялся, хотя видно было, что ему не до веселья.
— Гнева? Вам бы задать хорошую трепку, — пробормотал Джон, вытягивая длинную прядь изо рта лошади. Поскольку в моей голове не осталось, по-видимому, и капли мозгов, я без колебаний осведомилась:
— И у кого хватило бы глупости поднять на меня руку?
— Ваша макушка едва доходит мне до подбородка, — медленно начал он. — Верно, вы сильны, иначе не сумели бы вскочить на Буйного: это весьма сложная задача для женщины. Но мне совершенно все равно. Я мог бы сделать с вами все, что пожелаю. Так что умерьте ваш пыл, мадам. — Он внезапно замолчал, устремил взгляд на воду, затем разъяренно прошипел:
— Будьте вы прокляты за то, что явились сюда! О да, я настолько глуп, что не задумываясь всыпал бы вам по первое число.
С этими словами он схватил меня. Буйный заржал, а я уронила узду и попыталась вырваться. Лицо мое, должно быть, исказилось таким несказанным ужасом, что Джон разжал руки. Перед глазами у меня встала белая пелена, тут же налившаяся багровым, замелькали полосы, и я, вскрикнув, повалилась на колени.
В ушах звучали вопли, агонизирующие, истошные. Откуда-то всплыло лицо матери, ясно, отчетливо, прямо передо мной. Бледное… по щекам катятся слезы… она выглядела совершенно отчаявшейся. Рядом появился мужчина. Огляделся, пожал плечами и ушел. Вопли звучали все громче, пока все не покрыло благословенное белое ничто.
Джон внезапно тоже оказался на коленях, лицом ко мне. Руки его сжали мои плечи, повлекли вперед. Я почувствовала твердость мужской груди и на мгновение захотела припасть к ней, но этому, конечно, не суждено было сбыться.
Он молча осторожно гладил меня по спине и что-то шептал. Что? Я так и не поняла. Моя шляпка валялась на земле. Я ощутила, как он запустил пальцы в мои волосы и стал расплетать косы, вытаскивая шпильки, так заботливо заколотые Белиндой. Но тут он вдруг замер и отстранился. Пришлось против воли поднять на него глаза. Мы стояли на коленях, лицом друг к другу. Ужасно странно… Но ведь это так нехорошо, ведь я замужем за его дядей, и это соображение перевесило все, даже страх перед близостью с человеком, который так легко мог бы сломить меня, унизить. Я отшатнулась от него, и он опустил руки, встал, шагнул к Буйному и вскочил на него. И с этой огромной высоты пробормотал:
— Я уже говорил, что в жизни не причиню вам зла. Ваш страх, тот, что таится в самом темном, потаенном уголке души, гнездится в вас, разлагая душу ядовитой ржавчиной. Именно он управляет вашей жизнью. Потому вы и вышли замуж за старика. А я, мадам? Только взгляните, что делается со мной в вашем присутствии! Иисусе, я превращаюсь из мужчины в жалкий тюфяк! — Он покачал головой. Лицо было искажено такой мукой, что я боялась на него смотреть. — Это должно прекратиться!
Он вонзил каблуки в бока Буйного и ускакал.
Я долго не могла пошевелиться, и еще больше времени ушло на то, чтобы кое-как заплести и сколоть волосы и нацепить шляпку. До дома было не менее двадцати минут хода. Лошадь, на которой приехал Джон, наверное, уже в конюшне.
Я встретилась с миссис Редбрист, обсудила замену белья, уже не раз подвергавшегося починке. Потом поговорила с кухаркой относительно меню на следующую неделю. Поиграла с Джорджем и Джудит, посидела на уроке географии и поучилась здороваться на мандаринском диалекте китайского языка.
Вечером мисс Крислок спустилась к ужину, и я очень обрадовалась ей, единственной, кто находился здесь из-за меня и ради меня. Она знала меня с детства. Знала и любила.
Джона не было.
Как только муж проводил мена до спальни и поцеловал в щеку, я взяла Джорджа и погуляла с ним часок, пока противный холод не прогнал нас домой.
Спала я ужасно. Джордж безмятежно прохрапел всю ночь напролет.
Глава 18
Дни летели быстро. Джона почти никогда не бывало дома. Я слышала забавные истории о том, что леди Эпплби все-таки удалось поймать его и приковать к обеденному столу, чтобы ее доченька могла строить глазки потенциальному жениху.
Томас, казалось, полностью вернулся к прежнему образу жизни, став самим собой, хотя я так и не узнала, почему в тот день он был столь рассеян. Вскоре он вообразил, что подхватил ветряную оспу от кого-то из деревенских ребятишек. Однако, поскольку в деревне в тот момент не было ни одного случая ветрянки, Амелия решила, что грубый шерстяной шарф натер ему грудь, и с этого момента собственноручно проверяла каждый предмет туалета, которому суждено было коснуться кожи ее супруга.
Лоренс, бывало, разглагольствовал, как быстро Джон учится всему, что касается хозяйства, и именно поэтому мы так редко его видим. Племянник занят с утра до вечера. И хотя я понимала, что это к лучшему, все же непослушное сердце ныло. Сердце идиотки!
Шло время, а я по-прежнему не видела его. Прекрасно! Так и должно быть!
И если меня посещали в связи с этим другие мысли, я старательно их гнала.
Элегантный маленький «дерринджер», который мистер Форрестер привез из Йорка, благополучно прятался под подушкой, завернутый в мой носовой платок. Дедушка научил меня стрелять. Как-то я даже ушла подальше от дома, чтобы потренироваться.
Неделю спустя Лоренс предложил мне пригласить на Рождество Питера. Я тут же написала кузену, и Лоренс отправил франкированное письмо. Какой все же великолепный человек мой муж! Такой внимательный!
Когда в тот день у ручья Джон сказал, что страх правит моей жизнью и именно страх побудил меня выйти замуж за его дядю, он ничуть не преувеличивал. Да, все верно, но я не хотела ничего менять, если не считать моментов, когда лежала в постели, пытаясь заснуть. Джон снова и снова прокрадывался в мои мысли, и я чувствовала непрошеные боль и сожаление, рано или поздно уходившие, но оставлявшие мучительную пустоту. А при свете дня я вспоминала, кем он мне приходится. Как он огромен и опасен. Если в моей душе, по его словам, и царит тьма, то лишь из-за него. И из-за остальных мужчин.
У меня совсем не было времени: приходилось вникать во все детали, готовиться к балу. Список гостей был составлен, исправлен, уточнен, и наконец разослали приглашения с конюхами и лакеями. Лоренс был доволен тем, как идут приготовления. Общими усилиями выбрали меню. Я спросила, нельзя ли нанять оркестр, который играл на балу в честь моего дебюта два года назад. Лоренс, мой добрый муженек, велел управляющему Суонсону позаботиться об этом.
Слава Богу, так много дел! Черная комната и чье-то злобное присутствие начисто выветрились из моей памяти. Я больше туда не входила, как и в музыкальную комнату Кэролайн. И я каждую ночь старательно запирала дверь своей спальни, проверяя на всякий случай замок.
За три дня до бала прибыли родители Амелин. Ее отец, Хобсон Борленд, виконт Уэверли, был столь погружен в собственные мысли и идеи, а также в постоянные дискуссии по вопросам сверхъестественных явлений и так рассеян, что уже через пять минут после знакомства с семьей наткнулся на стул и вылил чай в большое растение в горшке, стоявшее как раз у дивана, на котором он расположился рядом с женой Джулией. Большую часть времени он упорно смотрел в дальний угол гостиной.
Как ни странно, но отец Амелии оказался таким же красавцем, как Томас. Правда, виконт был полностью погружен в мир духов, а Томаса целиком поглощали проблемы собственного здоровья, тайны которого он считал ничуть не менее увлекательными, хотя многие могли бы с этим поспорить.
Интересно было также, что Амелия относилась ко всем эксцентричным выходкам отца, как и к поведению Томаса, с любовью, снисходительностью и бесконечным терпением.
Виконтессе пришлось долго стараться, прежде чем она умудрилась привлечь внимание своего мужа.
— Хобсон, — объявила она наконец, — дорогой мой, здесь тебе придется разгадать немало загадок. Не помнишь? Твоя дочь Амелия писала тебе об этом. Упоминала, что нуждается в тебе, чтобы справиться с необъяснимыми проблемами.
— Амелия? Да-да, прелестная дочь, которую я сумел привести в этот магический мир, когда врач ухитрился свалиться в канаву и только через три дня, со сломанной рукой, явился взглянуть на несостоявшуюся пациентку.
— Да, и ты прекрасно справился!
— Разве я здесь не по просьбе Амелии?
— Да, отец. Слишком много загадок, как говорит мама. И кроме того, мы устраиваем рождественский бал. Дядюшка Лоренс, мой отец к тому же великолепный танцор. Совсем как Томас. Столь же грациозен.
— Я люблю танцевать, — кивнул виконт, — чтобы скоротать время между сеансами общения с духами. И рад, что сейчас не приходится танцевать, поскольку здесь что-то произошло. Именно в этом углу. Неужели не чувствуете?
Последние слова были обращены ко мне. Я покачала головой и поспешно произнесла, пока он еще меня слушал:
— Но в доме есть две комнаты, исследовать которые вам, несомненно, доставит огромное удовольствие. Мы были бы вам весьма благодарны, милорд.
Виконт поднялся, оглядел присутствующих и изрек:
— Ну? Где эти комнаты? Неужели мы так и просидим весь день сложа руки? Однако этот угол все равно интересует меня. Джулия, запиши в свою книжку, чтобы я проверил его позднее.
— Да, дорогой Хобсон, — послушно согласилась виконтесса.
Мне пришлось вернуться в Черную комнату. Джон, которого я не видела полтора дня, показался как раз в тот момент, когда приехали родители Амелии. Он и проводил Амелию, меня и виконта в западное крыло. Лоренс уклонился от посещения Черной комнаты под тем предлогом, что не любит ничего потустороннего. Что же касается Томаса, он лишь рассмеялся, погладил жену по щеке и попросил:
— Только не засни в какой-нибудь каморке, дорогая.
Амелия мгновенно побелела, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась мужу.
— Кому-то известно, что случилось в этой комнате? — осведомился виконт. — Что-нибудь страшное?
— Ничего, — объяснила я. — Никто даже не помнит, отчего ее выкрасили в черный цвет. Амелия поведала мне, что самая интересная история, которую рассказывают про эту комнату, — о том, как графиня заколола любовника, но доказательств тому не существует. Никто, кроме меня, не почувствовал присутствия здесь зла, омерзительного ощущения чего-то пагубного. Кроме меня, никто не находит в этом помещении ничего необычного.
— Хм-м… посмотрим. Значит, вы чувствительны к подобного рода вещам?
— До сих пор и не подозревала об этом.
Я никак не могла сдержать дрожь волнения. Амелия же преспокойно переступила порог вместе с Джоном и отошла, давая отцу пройти, что он и сделал очень медленно, по одному шажку, принюхиваясь, прислушиваясь, такой сосредоточенный, что едва не споткнулся о табурет и не упал.
И тут он внезапно замер. Застыл, уставившись в угол, откуда на меня наплывал леденящий холод. Однако лорд Уэверли отнюдь не был трусом и в следующее мгновение направился прямо туда. Я отступила в коридор.
— Чувствуете, сэр? — окликнула я. — Это место излучает холод, который просачивается прямо в кости и душу.
Лорд Уэверли ничего не ответил. Просто закрыл глаза. Никто не сказал ни слова, все молча наблюдали.
Наконец он открыл глаза, кивнул дочери и, вернувшись в коридор, сжал мои руки.
— Видите ли, дорогая леди, это не дух, терзаемый давно совершенным преступлением. Я испытал то же, что и вы, даже больше. Да, тут сотворено преступление, но зло, которым пропитан воздух, исходит не из мира духов, а от живых людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45