И администрация, и правительсство, и Дума, и этот… Вовчик-коровчик. Ха-ха-ха! Смешной он, ага. Исполнительный. Что не скажешь, все того… Будешь тут. Если узнают… Правду узнают. Каждый ему с удовольствием, в лицо с удовольствием… плюнет с удовольствием. А так… Так он герой. Власть того… Шибко власть любит, ага. Он, Сосновский, в нем это давно… ещё давно подметил. Понял, что этот ради власти на все… А сейчас дорвался. И на самолете, и на корабле… Смешной! Любит он… Как это? Пофасонить. Любит пофасонить, ага. Пусть. А теперь вот оппозицию теперь. Что б своя была теперь. В кармане сидела и этой своей ждала… Очереди свой ждала. Эти надоедят, а он оппозицию из кармана… Вот, любите… А эти верят, что он своими руками свое… Наивные они. Смешные, ага.
Но что это в окно? Будто стучит кто в окно?! Ветер? Не должно. Ночь тихая того… была, ага. А луна… полная какая? Будто какие флюиды свои… Аж мороз по коже. Пробирает мороз… Вот опять в окно. Что бы это могло?… Может быть опять Этот… Вот привязался! Житья от него… Никакого житья от него.
Только успел Виктор Ильич подумать о своем ночном госте, как раздался мелодичный звон, будто зазвонили в серебряный колокольчик, послышался легкий шелест и он увидел в кресле человека.
Но это был не Этот… Совсем другой. Совсем на Этого не похож, ага… Ничего общего. У человека было бледное… Лицо бледное. А глаза большие и того… печальные глаза очень. И вроде, как сияние вокруг. Он его уже видел, раньше видел… Как-то на выставке у Глазунова… Там и видел. Там этот крест на себе… На картине крест на себе… Иисус, ага. Сын Божий. Странно. А что это он к нему-то?
Тут раздался голос нового гостя:
— Здравствуй, сын мой!
«Тот сыном ага и этот тоже не знаешь кому и того служить ага привязалсь будто у них нет там другой работы другой нет», — пронеслось в сознании Виктора Ильича.
— Здравствуйте! — ответил Сосновский и, чтобы окончательно удостовериться, кто перед ним, спросил: — А вы кто это… Будете? Кто?
— Иисус, Бог, — просто ответил Иисус, печально вздохнув.
— Я вас видел… На картине видел… Как вы крест свой… Красиво!
— Неправда все это, — печально вздохнул Бог.
— Что неправда?
— Все.
— Как это?! — удивился Виктор Ильич. — Ведь вы… Вот он вы… Почему ж… Извините.
— Нет, как историческая личность я, конечно, был, не спорю. А в остальном — все неправда.
— А Библия?.. Там же все… Написано все?
— Библейский Иисус никакого отношения ко мне не имеет. Библия придумана Дьяволом, чтобы дурачить людей, сделать из них покорных рабов, отнять волю и повести за собой в гиену огненную.
— Бибилия?! Дьяволом?!! — изумился Виктор Ильич. — Я что-то не того… Ни того… Ни чего.
— Но только это так.
— А вы знаете, он ко мне… Повадился ко мне… Сидит вот в кресле… Страшно!… Вы б его того… Приструнили бы. А?
— К сожалению, я этого не могу, — вновь печально вздохнул Иисус.
— Как же так?!… Вы ж Бог?!
— В вашем понимании, да, бог.
— Ну вот… Вы ж там главный.
— Я там далеко не главный. У нас с ним равные должности. Он возглавляет с первого по пятый уровни жизни, где пребывают грешники, я — с девятого по двенадцатый, где отдыхают уставшие.
— Что значит?… Уставшие… Почему?
— От борьбы с дьяволом.
— А сколько их?… Всего сколько?… Уровней сколько?
— Восемнадцать.
— Да ну?!… А кто ж на этом… На восмнадцатом?… Кто?
— Создатель.
— Вот как… Стало быть, вы у него того?… Служите, ага?
— Можно и так сказать, — согласился Бог.
— Значит, он главный в этой… Как ее? Вселенная. Во Вселенной этой… Главный?
— Нет. Во Вселенной главный Космический разум. А Создатель главный лишь в части Вселенной, куда входит и Солнечная система.
— А на семнадцатом?… Уровне на семнадцатом?… Кто?
— Те, кто составляют Высший Совет при Создателе. В нем самое большое представительство землян — двадцать человек, из них четверо ваших соотечественников.
— Кто это?
— Достоевский, Пушкин, Чайковский и Глинка.
— Дела!! — все больше удивлялся Сосновский. — Вот вы сказали… Землян — сказали… А что, есть другие?
— Да. В нашей части Вселенной семь планет, подобных Земле.
— А вы в этом?… Вы в Совете, ага?
— Лишь с правом совещательного голоса, как руководитель уровней. Кстати, дьявол там тоже на тех же правах.
— А что же тогда вам?… В вас?… Если вы ничего не того?… Если даже с Этим ничего?
— Речь сейчас не обо мне. Я пришел исключительно ради вас.
— Меня?! А что я? Я того, этого… В порядке я.
— Если бы, — вновь печально вздохнул Иисус. — К сожалению, вы уже давно и исправно служите князю тьмы. Это он воспламенил в вас гордыню, смутил ваш разум мирскими соблазнами, заставил верно и прилежно себе служить. Но, как вы уже знаете, земная жизнь ничто, лишь краткий миг в сравнении с вечностью. Служа сатане, вы облекаете себя на вечные муки. Подумайте об этом.
— Ну да, ну да… А что я должен?… Делать должен?… Что?
— Прежде всего отказаться от коварных планов, покаяться в грехах своих, рассказать людям правду о злодеяниях своих.
— Нет-нет, я не могу! Это что же я… Это как же… Отказаться от всего?!… Столько сил и все того… Этому под хвост?! Псу этому?… Так, да? Нет, вы этого не можете… Нельзя так то! — Виктор Ильич даже погрозил пальцем. Но тут же поняв, кому грозит, смутился. — А иначе нельзя как-то? Я церковь могу того… Или храм. Я второй храм Христа Спасителя в вашу честь могу, а?
— Этим вы только потешите сатану. Нет, только полное и искреннее расскаяние.
— Но мне ж тогда никто руки… Меня ж судить того… Будут судить, ага… Издеваться будут.
— Да. Но муки человеку на то и даны, чтобы очистить бессмертную душу от налипшей на неё скверны. Только так вы сможете искупить грехи свои, отринуться от сатаны, востановить связь с Космосом, а в последующем заслужить прощение Создателя.
— Как так — связь?… Какая ещё того?
— Человек связан с Космосом своей энергией. Чем прочнее эта связь, тем человек более велик, ему доступно многое. И, наоборот, чем меньше эта связь, тем ничтожнее человек, тем больше превращается в игрушку в руках сатаны. Впереди его ждут великие муки.
— Но я не хочу в тюрьму, — захныкал Виктор Ильич. — Не могу! Там это… Там пища… Плохая пища. А у меня здоровье, ага… Я недавно желтуху и все такое.
— Не ерничайте, Виктор Ильич. Желтуху вы сами себе придумали — успугались, что посадят.
— Не хочу-у-у! — закричал, вдруг, Виктор Ильия и проснулся.
В окно уже вовсю того… День того… Стучался, ага. Хорошо!
Виктор Ильич встал, потянулся. Продошел к окну, раздернул теневые шторы. В комнату ворвался солнечный свет. В окно открывался чудесный вид на столицу.
«Все мое, — с гордостью подумал он. — И эта моя и все скоро одна семья моя семья ага я во главе остались того некторые олигархи ха-ха некоторые сами по себе но это ничего мы их скоро всех с помощью Вовчика всех и тогда уж все тогда уж ничего никому ага все наше будет из России ещё много чего можно богатая ага на их век хватит а Лебедев здорово придумал того с него начать с него самого с Лебедева начать чтобы ни у кого ничего подозрений что б у олигархъов никаких молодец ага».
Настроение у Виктора Ильича заметно улышлось. Гоголем прошелся по спальне. В пижаме он был ещё смешнее и неказистее, чем в костюме. Он сейчас очень походил на сатира, только рожек не хватало. Он открыл прикроватную тумбочку, где у него стояла пузатая бутылка французского коньяка и лежала коробка фигурного шоколада. Шоколад он предпочитал отечественный. Отвинтил пробку отхлебнул из горлышка глоток коньяка, зажевал шоколадом. Хорошо!
В офисе Виктор Ильич появился, как всегда, ровно в девять ноль ноль. Он любил точность и пунктуальность и требовал этого от подчиненных.
— Виктор Ильич, пришел Варданян. Вы ему назначали на девять пять, — соообщил референт.
— Пусть того… Пусть заходит.
У Варданяна бы виноватый и униженный вид, как у провинившейся собаченки. Он прекрасно осознавал, что не обрадует шефа новостями. Так и слочилось.
Из бестолкового и сбивчивого доклада шефа службы безопасности, хоть с трудом, но можно было понять, что копия известной кассеты была не одна, как он докладывал раньше, а, как минимум, из было три. Причем, если две удалось изъять и уничтожить, как и свидетелей записи. то третья кассета гуляет неизвестно где вместе с её обладателем. Варданян напирал на то, что его людям приходится работать в условиях чужого города, а потому ошибки неизбежны. Только этим можно объяснить, что клиенту удалось уйти буквально из-под носа его людей.
Доклад шефа безопасности вызвал у Виктора Ильича явное неудовольствие.
И вообще… Он, дурак этот… Варданян этот стал его, Сосновского, все больше того… Раздражать, ага. Совсем разучился… работать разучился… Надо бы того… Менять надо бы… Но кто, где?… Все дураки! Ни на кого, ничего… Положиться ни на кого… Бездари! Да, а почему он про этого… Как его? Почему про него ничего?
— А что с Кольцовым? — спросил.
— С Беркутовым, — поправил его Варданян.
— Какая в принципе, — раздраженно передернул плечами Виктор Ильич. — Как с ним?
— Работаем, — лаконично ответил шеф службы безопасности,
Ответ вызвал у Сосновского ещё большее раздражение.
— Дурак! — закричал он, выходя из себя. — Я тебя, дурак, не что бы того?… Я тебя, дурак, результат!… Каков результат?
— Ну, зачем же вы меня, Виктор Ильич, дурачите?! — обиделся Варданян. — Я заслуженный генерал и все такое.
Сосновский даже подскочил от подобного нахальства шефа службы безопасности. Мало того, что… Так он ещё и это… Он ещё и возникать?! Наглец! И стукнув крепким кулачком по столу, он вне сябя от бешенства закричал:
— А мне плевать, ага!… У меня таких… Заслуженных таких… Все хотят деньги… такие деньги получать хотят. Кто тебе, дурак, позволил?… Обижаться позволил?
— Извините! — окончательно сник Варданян.
— Я тебя спросил об этом… Как его? Так изволь… Отвечать изволь?!
— Готовим операцию, Виктор Ильич. Не сегодня, завтра. Вы ведь знаете Беркутова. Он может из любой ситуации вывернуться. Поэтому надо, чтобы все было без сучка и задоринки. Не беспокойтесь. Все бедет сделанно в лучшем виде.
— А мне чего… Это тебе нужно… Беспокоиться нужно.
Варданян уловил в словах шефа очень даже непрозрачный намек. Побледнел. Увольнение с должности означало смертный приговор. Слишком много он знал, чтобы оставаться в живых. К тому же, у него нет такой армии преданных личных охранников, какая была, к примеру, у Коржакова.
— А как у тебя с этим?… Который у нас?… Который кассету? — спросил Сосновский.
— К сожалению, здесь похвастаться нечем, Виктор Ильич, — развел руками Варданян.
— У тебя нигде ничего… Ладно, ступай. Надоел… Если через неделю не того… Пеняй, ага… На себя пеняй.
После ухода генерала, Виктор Ильич откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.
Надо того… Успокоиться надо. Дурак какой!… Еще только день того, а этот уже из колеи, ага… Из колеи выбил. Какой архаровец! А ещё генерал… Где только таких генералов того… Делают где?
Виктору Ильичу, вдруг, вспомнился сегодняшний сон.
Вот и будь тут… Добрым будь, когда такие… Ему там хорошо. Там тишина и эти… Как их? Кущи. Райские кущи. И люди, как люди. А здесь одни сволочи.
Глава вторая: Поездка во Владивосток.
Выслушав доклад Сидельникова, Рокотов сказал:
— Вадим Андреевич, неоходимо выяснить — какова дальнейшая судьба проживавших в то время в данном номере мужчин и по возможности их допросить о той злополучной краже и видеокассете.
Он решил начать со столице. После длительной командировки, когда в Москве работал целый сибирский десант под командованием Иванова, у Вадима там осталось много хороших знакомых. Он позвонил одному из них, Ивану Печерникову, работавшему в центральном аппарате МВД и вскоре выяснил, что Бодров Игорь Моисеевич жив и здоров, проживает на улице Генарала Карбышева и работает ведущим специалистом в Министерстве путей сообщения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47