Он медленно обошел вокруг стола, скользя ладонью по зеленому сукну, и остановился у его дальнего конца, возле кресла, которое он впервые занял десять лет назад, когда пришел сюда самым молодым членом кабинета.
Взглянув вверх он встретился глазами с Робертом Уолполом — казалось, он смотрел прямо на него.
— А что бы ты, старина, делал на моем месте? — прошептал он — Я полагаю, боролся бы. И если бы потерпел неудачу, то продолжал бы бороться и бороться. Ну что ж, увидим, что будет дальше.
Пройдя к своему креслу, он медленно уселся в него и сразу почувствовал себя затерянным в середине огромного стола, Колинридж потянулся к единственному в этой комнате телефону, стоявшему на столе рядом с книгой записей. С другими абонентами соединял его телефонист — один из тех, кто обеспечивал телефонную связь с миром все 24 часа в сутки.
— Соедините меня с канцлером казначейства, пожалуйста!
Менее чем через минуту послышался звук телефонного зуммера. Звонил канцлер назначейства.
— Колин, ты видел это? Как думаешь, не будет ли слишком резкой реакции на фондовом рынке?
— Надо будет позаботиться, чтобы этого не произошло. Будем созваниваться.
Потом он вызвал министра иностранных дел.
— Какой ущерб это нам нанесет, Патрик?
Вултон прямо сказал, что с нынешней репутацией правительства невозможно добиться тех изменений бюджетной системы Общего Рынка, которых уже давно требовало правительство Великобритании и о чем, как о задаче первостепенной важности, говорилось во время предвыборной кампании.
— Еще месяц назад решение этой проблемы было уже в пределах досягаемости, протяни руку -и оно у тебя! После нас за столом переговоров такой же вес и такое же влияние, как у осла семейства О'Рейли. Извини, Генри, но ты ведь просил меня говорить откровенно.
Потом дошла очередь до председателя партии. Уильямс уловил его официальный тон и ответил ему тем же.
— Премьер-министр, в течение последнего часа мне звонили семь из наших председателей партийных комитетов региональных организаций. К сожалению, все они опасаются, что создалась ситуация, которая может привести к гибели партии. По общему мнению, мы зашли так далеко, что уже нет обратного хода.
— Нет, Тедди, — поправил его Коллинридж, — они думают, что не у партии, а у меня нет обратного хода. А между тем и этим большая разница.
Еще один телефонный звонок предназначался его личному секретарю — он попросил узнать, не смогут ли его принять завтра около полудня во дворце. Через четыре минуты секретарь перезвонил ему: Ее Величество будет рада встретиться с ним в час дня.
Тут только он почувствовал огромное облегчение, словно с плеч спала колоссальная тяжесть. Он поднял голову и в последний раз взглянул на Уолпола.
— Да, конечно, ты бы боролся. Возможно, даже и победил. Но мое положение уже погубило брата и сейчас губит меня самого. Я не позволю, чтобы очередь дошла до жены. — Сорок девятый преемник Уолпола на посту премьер-министра пересек комнату почти в последний раз и, уже взявшись за бронзовую ручку двери, обернулся:
— Между прочим, стало как-то легче!
Часть III
Сдача карт
Понедельник, 25 октября
На следующий день члены кабинета министров около 10 часов утра собрались вокруг стола. Каждого приглашали на Даунинг-стрит лично, и многие поэтому удивились, увидев там и других коллег. Царила атмосфера чего-то необычного, всех снедало любопытство, и разговоры за столом в ожидании премьер-министра велись в непривычно приглушенной тональности.
С первыми звуками колоколов Биг Бена дверь отворилась и вошел Коллинридж.
— Доброе утро, джентльмены! — Голос у него был непривычно мягок. — Я благодарен вам за то, что пришли. Не буду вас долго задерживать.
Сев на свое место, он вынул из кожаной папки лист бумаги, положил его перед собой на стол и медленно обвел глазами своих коллег. В комнате не было слышно ни звука.
— Я не сообщил заранее, что наша утренняя встреча будет заседанием кабинета в полном его составе. Как вы вскоре поймете, это необходимо. Так мы избежим лишнего внимания и толков со стороны прессы.
Он глубоко вздохнул, и это был вздох боли и облегчения.
— Сейчас я зачитаю вам короткое заявление, текст которого несколько позже будет опубликован в печати. В час дня я отправлюсь в Букингемский дворец, чтобы сообщить его содержание Ее Величеству. Вынужден просить всех вас, под страхом нарушения данной вами при вступлении в должность клятвы, не разглашать содержание этого послания, прежде чем его не передадут для опубликования. Я должен быть уверен, что Ее Величество узнает это от меня, а не из газет, и буду просить каждого из вас отнестись к этому, как к личной любезности по отношению но мне.
Он медленно обвел глазами сидящих за столом, по очереди ловя их взгляды, и каждый молча кивнул ему в ответ. Взяв со стола бумагу, он начал ее читать размеренным, спокойным голосом. Ему удалось этого добиться.
— В последнее время на страницы газет и в другие средства массовой информации хлынул поток обвинений в нечистоплотных коммерческих сделках, адресованных мне и членам моей семьи, и конца этой кампании не видно.
Я уже неоднократно заявлял и сегодня хочу повторить, что не сделал ничего, чего мне следовало бы стыдиться. Все это время я твердо придерживался всех правил и положений, регулирующих поведение премьер-министра.
Меня обвиняют в одном из самых серьезных проступков, которые может совершить должностное лицо, — в использовании служебного положения и конфиденциальной информации в целях обогащения моей семьи. Я не нахожу объяснения тем странным обстоятельствам, о которых говорится в средствах массовой информации, поэтому попросил секретаря набинета министров провести самостоятельное официальное расследование.
Характер предъявляемых обвинений не дает мне возможности самому доказать свою невиновность, но я уверен, что результаты официального расследования секретаря набинета полностью прояснят фактические обстоятельства этого дела и мою абсолютную непричастность к нему.
Он с трудом сглотнул; у него пересохло во рту и некоторые слова еле-еле выговаривались.
— Однако для проведения расследования потребуется много времени, и пока оно не закончится, будет продолжаться и распространение позорящих меня слухов и инсинуаций, серьезно затрудняющее деятельность правительства и наносящее значительный ущерб моей партии. Правительство должно посвящать все свое время и внимание выполнению той программы, на основе которой мы с вами были недавно переизбраны, но в создавшихся условиях у него нет такой возможности.
Моральная незапятнанность офиса премьер-министра поставлена сегодня под сомнение, а мой долг — охранять чистоту этого офиса. Для того чтобы восстановить и сохранить эту несомненную чистоту, я попрошу сегодня у Ее Величества Королевы разрешения на отказ от поста премьер-министра как только будет избран мой преемник.
Кто— то за столом охнул, и в комнате наступила абсолютная тишина. Казалось, на какое-то мгновение присутствующие окаменели.
Коллинридж прочистил горло и продолжал:
— Я посвятил свою сознательную жизнь осуществлению моих политических идеалов, и каждая клеточка моего тела протестует против того, как я ухожу. Я не боюсь обвинений и не бегу от них. Скорей я ухожу, чтобы содействовать быстрому и полному расследованию и успокоить немного мою семью, Я верю, что история подтвердит правильность принятого решения.
Коллинридж вложил бумагу обратно в папку.
— Спасибо, джентльмены! — коротко бросил он и быстро прошел к двери.
Урхарт, как пригвожденный, застыл на своем месте в конце комнаты. Его голоса не было в хоре удивленных возгласов и перешептываний. Взгляд его надолго задержался на пустом кресле премьер-министра, столь красноречиво свидетельствовавшем о его, Урхарта, могуществе.
Он ликовал. Он добился своего. Пользуясь мощью, о которой и мечтать-то не могли сидящие за этим столом людишки, он в одиночку сокрушил самого влиятельного человека в стране. Единственный среди них, он действительно достоин занять опустевшее кресло. Остальные были пигмеи, муравьи.
Его охватил тот же трепет ожидания предстоящего свершения, который он пережил сорок лет назад, когда зеленым юнцом-рекрутом готовился к первому в жизни прыжку с парашютом с высоты 2500 футов над полями Линкольншира. Никакие инструктажи не могли подготовить его к тому леденящему сердце ощущению, когда он сидел на полу двухмоторного «айлендера», свесив в открытый люк ноги, болтавшиеся в плотном потоке встречного воздуха, и глядел на желто-зеленый ландшафт далеко внизу.
На нем был парашют. Конец торчавшего из него шнура крепился к потолку самолета, что, как уверяли его инструкторы, гарантировало его благополучное приземление. Но логика не играла здесь никакой роли. Это был акт веры в свою судьбу и готовности пойти на опасный риск, единственный путь реализовать свои потенциальные возможности, к чему стремится каждый настоящий мужчина. Несмотря на, казалось бы, простую и понятную всем логину прикрепленного к потолку шнура, даже самые храбрые мужчины иногда застывали перед открытым люком, окаменев от страха, когда их оставляла вера и воздушные потоки уносили прочь малейшие следы самоуважения. Что касается Урхарта, то сейчас он презирал логику и страхи окружавших его простых смертных. Себя он чувствовал, как если бы был всемогущим Богом, гордым взором окидывавшим с высоты небес свое Царство.
Глядя на пустующее кресло премьер-министра, он подумал, что наступил момент, в котором не должно быть места колебаниям и сомнениям, Надо верить в себя и свою судьбу. Он уже взлетел и, рассекая воздух, стремительно приближался к той точке на краю открытия, где узнает, что именно ему предопределено судьбой. Предвкушая это мгновение, он мысленно улыбался, но при этом выглядел таким же нокаутированным, как все вокруг.
Все еще дрожа от возбуждения, Урхарт быстро прошел несколько ярдов, отделявших резиденцию премьер-министра от офиса Главного Кнута на Даунинг-стрит. Запершись в своей комнате, к 10.20 утра он сделал два телефонных звонка.
Примерно в 10.30 Роджер О'Нейл собрал всех работников пресс-офиса штаб-квартиры партии.
— Боюсь, придется вам отменить сегодня все обеденные планы. Мне сообщили, что вскоре после часа ожидается выступление Даунинг-стрит с очень важным заявлением. Его содержание пока держится в абсолютном секрете, и я не могу сказать, о чем оно, но мы должны быть готовы действовать, как только его получим. Это будет настоящая сенсация.
К одиннадцати утра пять журналистов получили от своих коллег-работников пресс-отдела штаб-квартиры партии — звонни: вопреки договоренности, они не смогут сегодня вместе пообедать. Поскольку они поклялись ничего никому не говорить, то лишь высказали свои соображения, что «на Даунинг-стрит происходит что-то очень важное».
Использовав свои широчайшие связи и дружеские отношения, сложившиеся у него за многие годы работы, Чарльз Гудман из «Пресс ассошиэйшн» быстро узнал, что на самом деле этим утром на Даунинг-стрит состоялось заседание кабинета министров в полном составе. Слишком много назначенных на 10 утра официальных встреч было спешно перенесено на другое время, чтобы такой факт остался незамеченным. По наитию он позвонил затем в пресс-офис Букингемского дворца — там тоже нечего было ему сказать. По крайней мере, официально. Но тамошний заместитель пресс-секретаря в свое время много лет проработал с Гудманом, поэтому не мог не сказать ему — ну, конечно же, совершенно неофициально и при условии, что на него не будут ссылаться, — что Коллинридж на час дня попросил аудиенцию у Королевы. Приблизительно в 11.25 «Пресс ассошиэйшн» сообщила по телетайпу об экстренном заседании кабинета министров и о том, что ожидается незапланированная ранее встреча между премьер-министром и Королевой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Взглянув вверх он встретился глазами с Робертом Уолполом — казалось, он смотрел прямо на него.
— А что бы ты, старина, делал на моем месте? — прошептал он — Я полагаю, боролся бы. И если бы потерпел неудачу, то продолжал бы бороться и бороться. Ну что ж, увидим, что будет дальше.
Пройдя к своему креслу, он медленно уселся в него и сразу почувствовал себя затерянным в середине огромного стола, Колинридж потянулся к единственному в этой комнате телефону, стоявшему на столе рядом с книгой записей. С другими абонентами соединял его телефонист — один из тех, кто обеспечивал телефонную связь с миром все 24 часа в сутки.
— Соедините меня с канцлером казначейства, пожалуйста!
Менее чем через минуту послышался звук телефонного зуммера. Звонил канцлер назначейства.
— Колин, ты видел это? Как думаешь, не будет ли слишком резкой реакции на фондовом рынке?
— Надо будет позаботиться, чтобы этого не произошло. Будем созваниваться.
Потом он вызвал министра иностранных дел.
— Какой ущерб это нам нанесет, Патрик?
Вултон прямо сказал, что с нынешней репутацией правительства невозможно добиться тех изменений бюджетной системы Общего Рынка, которых уже давно требовало правительство Великобритании и о чем, как о задаче первостепенной важности, говорилось во время предвыборной кампании.
— Еще месяц назад решение этой проблемы было уже в пределах досягаемости, протяни руку -и оно у тебя! После нас за столом переговоров такой же вес и такое же влияние, как у осла семейства О'Рейли. Извини, Генри, но ты ведь просил меня говорить откровенно.
Потом дошла очередь до председателя партии. Уильямс уловил его официальный тон и ответил ему тем же.
— Премьер-министр, в течение последнего часа мне звонили семь из наших председателей партийных комитетов региональных организаций. К сожалению, все они опасаются, что создалась ситуация, которая может привести к гибели партии. По общему мнению, мы зашли так далеко, что уже нет обратного хода.
— Нет, Тедди, — поправил его Коллинридж, — они думают, что не у партии, а у меня нет обратного хода. А между тем и этим большая разница.
Еще один телефонный звонок предназначался его личному секретарю — он попросил узнать, не смогут ли его принять завтра около полудня во дворце. Через четыре минуты секретарь перезвонил ему: Ее Величество будет рада встретиться с ним в час дня.
Тут только он почувствовал огромное облегчение, словно с плеч спала колоссальная тяжесть. Он поднял голову и в последний раз взглянул на Уолпола.
— Да, конечно, ты бы боролся. Возможно, даже и победил. Но мое положение уже погубило брата и сейчас губит меня самого. Я не позволю, чтобы очередь дошла до жены. — Сорок девятый преемник Уолпола на посту премьер-министра пересек комнату почти в последний раз и, уже взявшись за бронзовую ручку двери, обернулся:
— Между прочим, стало как-то легче!
Часть III
Сдача карт
Понедельник, 25 октября
На следующий день члены кабинета министров около 10 часов утра собрались вокруг стола. Каждого приглашали на Даунинг-стрит лично, и многие поэтому удивились, увидев там и других коллег. Царила атмосфера чего-то необычного, всех снедало любопытство, и разговоры за столом в ожидании премьер-министра велись в непривычно приглушенной тональности.
С первыми звуками колоколов Биг Бена дверь отворилась и вошел Коллинридж.
— Доброе утро, джентльмены! — Голос у него был непривычно мягок. — Я благодарен вам за то, что пришли. Не буду вас долго задерживать.
Сев на свое место, он вынул из кожаной папки лист бумаги, положил его перед собой на стол и медленно обвел глазами своих коллег. В комнате не было слышно ни звука.
— Я не сообщил заранее, что наша утренняя встреча будет заседанием кабинета в полном его составе. Как вы вскоре поймете, это необходимо. Так мы избежим лишнего внимания и толков со стороны прессы.
Он глубоко вздохнул, и это был вздох боли и облегчения.
— Сейчас я зачитаю вам короткое заявление, текст которого несколько позже будет опубликован в печати. В час дня я отправлюсь в Букингемский дворец, чтобы сообщить его содержание Ее Величеству. Вынужден просить всех вас, под страхом нарушения данной вами при вступлении в должность клятвы, не разглашать содержание этого послания, прежде чем его не передадут для опубликования. Я должен быть уверен, что Ее Величество узнает это от меня, а не из газет, и буду просить каждого из вас отнестись к этому, как к личной любезности по отношению но мне.
Он медленно обвел глазами сидящих за столом, по очереди ловя их взгляды, и каждый молча кивнул ему в ответ. Взяв со стола бумагу, он начал ее читать размеренным, спокойным голосом. Ему удалось этого добиться.
— В последнее время на страницы газет и в другие средства массовой информации хлынул поток обвинений в нечистоплотных коммерческих сделках, адресованных мне и членам моей семьи, и конца этой кампании не видно.
Я уже неоднократно заявлял и сегодня хочу повторить, что не сделал ничего, чего мне следовало бы стыдиться. Все это время я твердо придерживался всех правил и положений, регулирующих поведение премьер-министра.
Меня обвиняют в одном из самых серьезных проступков, которые может совершить должностное лицо, — в использовании служебного положения и конфиденциальной информации в целях обогащения моей семьи. Я не нахожу объяснения тем странным обстоятельствам, о которых говорится в средствах массовой информации, поэтому попросил секретаря набинета министров провести самостоятельное официальное расследование.
Характер предъявляемых обвинений не дает мне возможности самому доказать свою невиновность, но я уверен, что результаты официального расследования секретаря набинета полностью прояснят фактические обстоятельства этого дела и мою абсолютную непричастность к нему.
Он с трудом сглотнул; у него пересохло во рту и некоторые слова еле-еле выговаривались.
— Однако для проведения расследования потребуется много времени, и пока оно не закончится, будет продолжаться и распространение позорящих меня слухов и инсинуаций, серьезно затрудняющее деятельность правительства и наносящее значительный ущерб моей партии. Правительство должно посвящать все свое время и внимание выполнению той программы, на основе которой мы с вами были недавно переизбраны, но в создавшихся условиях у него нет такой возможности.
Моральная незапятнанность офиса премьер-министра поставлена сегодня под сомнение, а мой долг — охранять чистоту этого офиса. Для того чтобы восстановить и сохранить эту несомненную чистоту, я попрошу сегодня у Ее Величества Королевы разрешения на отказ от поста премьер-министра как только будет избран мой преемник.
Кто— то за столом охнул, и в комнате наступила абсолютная тишина. Казалось, на какое-то мгновение присутствующие окаменели.
Коллинридж прочистил горло и продолжал:
— Я посвятил свою сознательную жизнь осуществлению моих политических идеалов, и каждая клеточка моего тела протестует против того, как я ухожу. Я не боюсь обвинений и не бегу от них. Скорей я ухожу, чтобы содействовать быстрому и полному расследованию и успокоить немного мою семью, Я верю, что история подтвердит правильность принятого решения.
Коллинридж вложил бумагу обратно в папку.
— Спасибо, джентльмены! — коротко бросил он и быстро прошел к двери.
Урхарт, как пригвожденный, застыл на своем месте в конце комнаты. Его голоса не было в хоре удивленных возгласов и перешептываний. Взгляд его надолго задержался на пустом кресле премьер-министра, столь красноречиво свидетельствовавшем о его, Урхарта, могуществе.
Он ликовал. Он добился своего. Пользуясь мощью, о которой и мечтать-то не могли сидящие за этим столом людишки, он в одиночку сокрушил самого влиятельного человека в стране. Единственный среди них, он действительно достоин занять опустевшее кресло. Остальные были пигмеи, муравьи.
Его охватил тот же трепет ожидания предстоящего свершения, который он пережил сорок лет назад, когда зеленым юнцом-рекрутом готовился к первому в жизни прыжку с парашютом с высоты 2500 футов над полями Линкольншира. Никакие инструктажи не могли подготовить его к тому леденящему сердце ощущению, когда он сидел на полу двухмоторного «айлендера», свесив в открытый люк ноги, болтавшиеся в плотном потоке встречного воздуха, и глядел на желто-зеленый ландшафт далеко внизу.
На нем был парашют. Конец торчавшего из него шнура крепился к потолку самолета, что, как уверяли его инструкторы, гарантировало его благополучное приземление. Но логика не играла здесь никакой роли. Это был акт веры в свою судьбу и готовности пойти на опасный риск, единственный путь реализовать свои потенциальные возможности, к чему стремится каждый настоящий мужчина. Несмотря на, казалось бы, простую и понятную всем логину прикрепленного к потолку шнура, даже самые храбрые мужчины иногда застывали перед открытым люком, окаменев от страха, когда их оставляла вера и воздушные потоки уносили прочь малейшие следы самоуважения. Что касается Урхарта, то сейчас он презирал логику и страхи окружавших его простых смертных. Себя он чувствовал, как если бы был всемогущим Богом, гордым взором окидывавшим с высоты небес свое Царство.
Глядя на пустующее кресло премьер-министра, он подумал, что наступил момент, в котором не должно быть места колебаниям и сомнениям, Надо верить в себя и свою судьбу. Он уже взлетел и, рассекая воздух, стремительно приближался к той точке на краю открытия, где узнает, что именно ему предопределено судьбой. Предвкушая это мгновение, он мысленно улыбался, но при этом выглядел таким же нокаутированным, как все вокруг.
Все еще дрожа от возбуждения, Урхарт быстро прошел несколько ярдов, отделявших резиденцию премьер-министра от офиса Главного Кнута на Даунинг-стрит. Запершись в своей комнате, к 10.20 утра он сделал два телефонных звонка.
Примерно в 10.30 Роджер О'Нейл собрал всех работников пресс-офиса штаб-квартиры партии.
— Боюсь, придется вам отменить сегодня все обеденные планы. Мне сообщили, что вскоре после часа ожидается выступление Даунинг-стрит с очень важным заявлением. Его содержание пока держится в абсолютном секрете, и я не могу сказать, о чем оно, но мы должны быть готовы действовать, как только его получим. Это будет настоящая сенсация.
К одиннадцати утра пять журналистов получили от своих коллег-работников пресс-отдела штаб-квартиры партии — звонни: вопреки договоренности, они не смогут сегодня вместе пообедать. Поскольку они поклялись ничего никому не говорить, то лишь высказали свои соображения, что «на Даунинг-стрит происходит что-то очень важное».
Использовав свои широчайшие связи и дружеские отношения, сложившиеся у него за многие годы работы, Чарльз Гудман из «Пресс ассошиэйшн» быстро узнал, что на самом деле этим утром на Даунинг-стрит состоялось заседание кабинета министров в полном составе. Слишком много назначенных на 10 утра официальных встреч было спешно перенесено на другое время, чтобы такой факт остался незамеченным. По наитию он позвонил затем в пресс-офис Букингемского дворца — там тоже нечего было ему сказать. По крайней мере, официально. Но тамошний заместитель пресс-секретаря в свое время много лет проработал с Гудманом, поэтому не мог не сказать ему — ну, конечно же, совершенно неофициально и при условии, что на него не будут ссылаться, — что Коллинридж на час дня попросил аудиенцию у Королевы. Приблизительно в 11.25 «Пресс ассошиэйшн» сообщила по телетайпу об экстренном заседании кабинета министров и о том, что ожидается незапланированная ранее встреча между премьер-министром и Королевой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59