Об этом не должен знать никто, кроме нас самих. Даже твоей секретарше об этом не должно быть известно.
О'Нейл собрался пробормотать слова благодарности, но не смог, так как в этот момент его как будто взорвало — он трижды подряд так мощно и оглушительно чихнул, что Урхарт с отвращением отшатнулся. О'Нейл, по всей видимости, не заметил, как Урхарт вытер свое лицо, на котором появилась ухмылка азарта, — как у спаниеля, когда он бросается за добычей.
— Я приеду, Френсис. Я приеду.
Суббота, 27 ноября
Еще не наступил рассвет, а Урхарт уже был на ногах. Он мало спал, но не чувствовал никакой усталости. Предстоящий день будет для него особый — эта мысль будоражила его. Задолго до того, как над болотистой долиной Нью-Форест забрезжил слабый утренний свет, он надел любимый охотничий костюм, натянул высокие болотные сапоги и вышел из дома. По утреннему морозцу он быстро пошел по верховой тропе, соединявшей Эмери Даун с Линдхурстом. Пугая птиц и глуша звуки, жался к живым изгородям густой стелющийся туман, окружая его со всех сторон, подобно кокону. Было такое впечатление, что на планете он один человен, поэтому ему самому необходимо принимать все решения и предопределять собственную судьбу.
Примерно мили через три начался длинный пологий подъем по южной стороне холма. От рассекавших влажный воздух лучей поднимающегося солнца туман начал понемногу таять. Вынырнув из его клубящейся полосы, он сразу же увидел оленя-самца, пасшегося среди мокрого утесника на освещенном солнцем склоне. Бесшумно скользнув за куст, он затаился там, как охотник, выследивший свою жертву. Но он не считал себя охотником в полном смысле этого слова, потому что никогда еще не охотился на человека. Во времена Гитлера он был слишком молод, во времена войны в Корее — слишком занят своей учебой в университете, а когда подошел Суэцкий кризис, то ему было уже слишком поздно участвовать в таких делах и не довелось изведать чувство, которое испытывает человек, лишивший другого человека жизни ради спасения своей, приговоривший другого человека к смерти, прежде чем тот успеет приговорить его самого. Он попытался представить, как погиб его брат. Наверное, он лежал тогда под Дюнкерком в какой-нибудь узкой траншее под кустами, ожидая, когда над кромкой холма покажется ствол орудия немецкого танка. Так вот, когда он там лежал тогда, приготовившись убивать, лишить жизни стольких, сколько ему только удастся, испытывал ли он от возможности пролить чью-то кровь такое же возбуждение, какое чувствует какой-нибудь дикий зверь? Или его парализовал страх и, несмотря на подготовку и чувство долга, человен превратился в кролика? Или необходимость самосохранения была сильнее страха и морали воскресной школы? Именно такая уверенность владела сейчас мыслями и чувствами Урхарта.
Олень не замечал его и, постепенно приближаясь, спокойно пощипывал утесник. Когда между ними оставалось лишь ярдов двадцать, Урхарт внезапно поднялся из-за куста, и олень застыл от неожиданности. Оба не дыша смотрели друг на друга, пока Урхарт не взорвался хохотом, рванувшим по склону громовым эхом. Осознав смертельную опасность, олень прыгнул в сторону и мгновенно исчез.
Все утро Урхарт бродил по известковым холмам и рощицам и вернулся домой только к полудню. Не снимая костюма и сапог, он сразу прошел в кабинет и взялся за телефон.
Вначале он позвонил редакторам четырех ведущих воскресных газет. Двое из них в это время писали редакционные передовые статьи в его поддержку, третий намеревался поместить статью в поддержку Самюэля, а четвертый заявил, что вообще не намерен никого поддерживать. Все четверо, однако, в той или иной.степени были уверены в явной предпочтительности шансов Урхарта, что подтверждалось результатами проведенного газетой «Обсервер» опроса, в котором на этот раз приняли участие большинство членов парламента. Данные опроса прочили Урхарту уверенную победу — по расчетам он должен был получить 60 процентов голосов.
— Похоже, теперь тебя может остановить разве что какое-нибудь землетрясение, -сказал ему один из редакторов.
Потом он набрал номер телефона в графстве Кент и попросил соединить его с доктором Кристианом.
— Добрый день, Главный Кнут! Очень любезно с вашей стороны не пожалеть воскресного времени, чтобы поинтересоваться, как идут дела у Чарльза. Он быстро идет на поправку. Его брат, премьер-министр, бывает здесь почти через день, и их встречи благоприятно действуют на обоих.
— Доктор, я хотел бы поговорить еще об одном деле. У нас серьезные трудности с одним из членов парламента, Дело в том, что он пристрастился к кокаину и стал настоящим наркоманом. В последнее время его состояние значительно ухудшилось. Присущие ему сложности с носом, усиленным морганием серьезно обострились. А речь? То она смахивает на хаотическую кавалерийскую атаку, то на тягучую мешанину неразборчивых слов. Он превратился в параноика, постоянно выкрикивает какие-то дикие обвинения и угрозы. Совершенно очевидно, он очень болен, и я пытаюсь уговорить его полечиться, но, как вы мне не раз говорили, наркоманы менее всего склонны осознавать, что у них эта проблема.
Он занимает ответственную должность и имеет доступ к закрытой информации. Если он не будет осторожен и благоразумен, то может причинить партии огромный ущерб. У меня, доктор, такой вопрос: в какой степени может отвечать за свои действия и, в частности, следить за тем, что он говорит, находящийся в таком состоянии человек? Способен ли он предугадывать и принимать во внимание возможные последствия своих действий и слов? Можем ли мы доверять ему?
— Судя по всему, вы имеете дело с очень больным человеком, господин Урхарт. Если он уже не может сдерживаться, скрывать от других свое состояние, открыто и постоянно демонстрирует его физичесние симптомы, то это означает, что его заболевание в последней стадии развития и что он близок к коллапсу. Возможно, он принимает наркотик уже несколько раз в день и, очевидно, не только не справляется со своей работой, но и полностью потерял способность к самоконтролю. Наркотики очень дороги, а он способен на все, лишь бы бесперебойно получать их. Он может пойти на ложь, воровство, мошенничество и даже на убийство. Чтобы купить наркотики, он может продать все, что у него есть, включая и любую информацию. Им может также овладеть паранойя, и, если вы слишком настойчиво начнете уговаривать его лечиться, он может смотреть на вас, как на злейшего врага, и может попытаться любыми способами уничтожить вас. Наркомания разрушает семьи — мужья бросают жен, матери отказываются от детей. Тяга к нарнотику, которая ими движет, несравнима по своей силе ни с какой другой.
— Он уже угрожал, что раскроет наши важнейшие секреты. Вы считаете, он в самом деле может это сделать?
— Абсолютно уверен в этом.
— В таком случае у нас серьезная проблема.
— Да, похоже на то, что очень серьезная. Если потребуется моя помощь, дайте мне знать.
— Вы мне уже помогли, доктор. Спасибо!
Урхарт был в своем кабинете, когда услышал, как к дому подъехала автомашина О'Нейла.
Увидев ирландца в коридоре, Урхарт был потрясен, как разительно отличался стоявший перед ним человек от того, кого он пригласил на обед в свой клуб меньше шести месяцев назад. Никакой небрежной элегантности. Он производил просто отталкивающее впечатление. Волосы не причесаны, брюки такие мятые, словно их вытащили из мешка, набитого грязным бельем, мятый воротник рубашки, к тому же расстегнутый, незатянутый галстук. Взглянув на него со стороны, Урхарт был шокирован. Вряд ли коллеги О'Нейла догадывались о его деградации, часто видясь с ним и не улавливая действительную глубину его падения. Когда-то обходительный, следивший за модой человек выглядел теперь, как простой бродяга. Когда-то живые, искристые глаза, так завораживавшие женщин и располагавшие к нему клиентов, светились теперь тусклым светом и, не задерживаясь ни на чем, бегали по комнате, словно что-то безуспешно выискивая. Это был глубоко больной человек.
Урхарт провел О'Нейла в одну из комнат для гостей, расположенных на втором этаже. Пока он молча вел его по длинным коридорам, О'Нейл безумолку болтал. В последнее время он все чаще обращался к одной теме — ему казалось, что онружавшие его люди несправедливы к нему, готовы его предать. Сначала это был председатель, потом премьер-министр, а теперь уже и его секретарша. Даже местный полицейский, патрулировавший его улицу, явно за ним шпионил, только и ждал подходящего момента, чтобы на него наброситься. О'Нейл небрежно бросил на постель дорожную сумку, не проявив интереса ни к комнате, ни к открывавшемуся из окна прекрасному виду на Нью-Форест. Тем же путем, минуя коридоры и лестницу, они вернулись назад, на первый этаж. Открыв тяжелую дубовую дверь, Урхарт ввел гостя в свой кабинет. Предложив О'Нейлу самому выбрать, что он хочет выпить, Урхарт с холодным интересом наблюдал, как тот налил и выпил стакан виски. Вскоре алкоголь взял верх над кокаином, в глазах у него несколько поубавилось фанатичного блеска, язык утерял гибкость, а речь — связность. Успокоительное боролось в нем со стимулирующим. При этом ни тому, ни другому не удавалось добиться превосходства или удержаться в положении баланса, так что О'Нейл балансировал на грани, готовый или свалиться назад, или вперед — в бездну.
— Роджер, — начал разговор Урхарт, — судя по всему, к концу недели мы будем на Даунинг-стрит. Я уже начал прикидывать, что мне там потребуется, и подумал, а не обсудить ли нам в этой связи твои собственные пожелания,
О'Нейл сделал еще глоток, прежде чем ответить.
— Френсис, я страшно тронут тем, что ты обо мне подумал. Ты, конечно, будешь классным премьер-министром, это уж точно! Между прочим, я тоже думал над всем этим делом, и мне пришла в голову мысль, что, может быть, тебе понадобится на Даунинг-стрит кто-то вроде меня -ну, знаешь, какой-нибудь специальный советник или помощник по связям с прессой. Тебе предстоит много сделать, потребуется помощь, а мы, кажется, так сработались, что я подумал…
Урхарт замахал рукой, чтобы он замолчал.
— Роджер, там для этих дел и так полно народу. Мне необходимо другое — иметь кого-то вроде тебя, кто осуществлял бы руководство политической пропагандой, дополнял бы работу гражданской службы и кому можно было бы довериться, зная, что он не допустит тех ошибок, которые были наделаны в организационной работе партии в последние месяцы. Мне бы очень хотелось, чтобы ты продолжал работать в штаб-квартире партии — при новом председателе, конечно.
В глазах О'Нейла промелькнуло беспокойство. Значит, опять заниматься той же самой бессмысленной работой, наблюдая со стороны, как гражданская служба равнодушно и некомпетентно заправляет всеми делами? На кой дьявол ему это надо?
— Но, Френсис, для того чтобы я мог эффективно заниматься таким делом, мне потребуется поддержка, может быть, в виде каного-то специального статуса. Я подумал… мне кажется, ты как-то упомянул о рыцарском звании.
— Да, Роджер, конечно! И ты это вполне заслужил. Ты был абсолютно незаменим, и знай, что я тебе очень благодарен, Я уже навел справки. К сожалению, такого рода почесть может оказаться -во всяком случае, в ближайшее время — невозможной. Сейчас очень большая очередь на получение рыцарского звания по случаю отставки премьер-министра и смены правительства, и у премьер-министра есть предел, сверх которого он больше никого не может включить в свой список. Боюсь, потребуется некоторое время, прежде чем мы сможем вписать туда и твою фамилию.
Урхарт решил проверить О'Нейла — подразнить его, разочаровать, помучить, подвергнуть его действию разного рода раздражителей, которые ему предстоит испытать в ближайшие несколько месяцев, и посмотреть, где у него предел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
О'Нейл собрался пробормотать слова благодарности, но не смог, так как в этот момент его как будто взорвало — он трижды подряд так мощно и оглушительно чихнул, что Урхарт с отвращением отшатнулся. О'Нейл, по всей видимости, не заметил, как Урхарт вытер свое лицо, на котором появилась ухмылка азарта, — как у спаниеля, когда он бросается за добычей.
— Я приеду, Френсис. Я приеду.
Суббота, 27 ноября
Еще не наступил рассвет, а Урхарт уже был на ногах. Он мало спал, но не чувствовал никакой усталости. Предстоящий день будет для него особый — эта мысль будоражила его. Задолго до того, как над болотистой долиной Нью-Форест забрезжил слабый утренний свет, он надел любимый охотничий костюм, натянул высокие болотные сапоги и вышел из дома. По утреннему морозцу он быстро пошел по верховой тропе, соединявшей Эмери Даун с Линдхурстом. Пугая птиц и глуша звуки, жался к живым изгородям густой стелющийся туман, окружая его со всех сторон, подобно кокону. Было такое впечатление, что на планете он один человен, поэтому ему самому необходимо принимать все решения и предопределять собственную судьбу.
Примерно мили через три начался длинный пологий подъем по южной стороне холма. От рассекавших влажный воздух лучей поднимающегося солнца туман начал понемногу таять. Вынырнув из его клубящейся полосы, он сразу же увидел оленя-самца, пасшегося среди мокрого утесника на освещенном солнцем склоне. Бесшумно скользнув за куст, он затаился там, как охотник, выследивший свою жертву. Но он не считал себя охотником в полном смысле этого слова, потому что никогда еще не охотился на человека. Во времена Гитлера он был слишком молод, во времена войны в Корее — слишком занят своей учебой в университете, а когда подошел Суэцкий кризис, то ему было уже слишком поздно участвовать в таких делах и не довелось изведать чувство, которое испытывает человек, лишивший другого человека жизни ради спасения своей, приговоривший другого человека к смерти, прежде чем тот успеет приговорить его самого. Он попытался представить, как погиб его брат. Наверное, он лежал тогда под Дюнкерком в какой-нибудь узкой траншее под кустами, ожидая, когда над кромкой холма покажется ствол орудия немецкого танка. Так вот, когда он там лежал тогда, приготовившись убивать, лишить жизни стольких, сколько ему только удастся, испытывал ли он от возможности пролить чью-то кровь такое же возбуждение, какое чувствует какой-нибудь дикий зверь? Или его парализовал страх и, несмотря на подготовку и чувство долга, человен превратился в кролика? Или необходимость самосохранения была сильнее страха и морали воскресной школы? Именно такая уверенность владела сейчас мыслями и чувствами Урхарта.
Олень не замечал его и, постепенно приближаясь, спокойно пощипывал утесник. Когда между ними оставалось лишь ярдов двадцать, Урхарт внезапно поднялся из-за куста, и олень застыл от неожиданности. Оба не дыша смотрели друг на друга, пока Урхарт не взорвался хохотом, рванувшим по склону громовым эхом. Осознав смертельную опасность, олень прыгнул в сторону и мгновенно исчез.
Все утро Урхарт бродил по известковым холмам и рощицам и вернулся домой только к полудню. Не снимая костюма и сапог, он сразу прошел в кабинет и взялся за телефон.
Вначале он позвонил редакторам четырех ведущих воскресных газет. Двое из них в это время писали редакционные передовые статьи в его поддержку, третий намеревался поместить статью в поддержку Самюэля, а четвертый заявил, что вообще не намерен никого поддерживать. Все четверо, однако, в той или иной.степени были уверены в явной предпочтительности шансов Урхарта, что подтверждалось результатами проведенного газетой «Обсервер» опроса, в котором на этот раз приняли участие большинство членов парламента. Данные опроса прочили Урхарту уверенную победу — по расчетам он должен был получить 60 процентов голосов.
— Похоже, теперь тебя может остановить разве что какое-нибудь землетрясение, -сказал ему один из редакторов.
Потом он набрал номер телефона в графстве Кент и попросил соединить его с доктором Кристианом.
— Добрый день, Главный Кнут! Очень любезно с вашей стороны не пожалеть воскресного времени, чтобы поинтересоваться, как идут дела у Чарльза. Он быстро идет на поправку. Его брат, премьер-министр, бывает здесь почти через день, и их встречи благоприятно действуют на обоих.
— Доктор, я хотел бы поговорить еще об одном деле. У нас серьезные трудности с одним из членов парламента, Дело в том, что он пристрастился к кокаину и стал настоящим наркоманом. В последнее время его состояние значительно ухудшилось. Присущие ему сложности с носом, усиленным морганием серьезно обострились. А речь? То она смахивает на хаотическую кавалерийскую атаку, то на тягучую мешанину неразборчивых слов. Он превратился в параноика, постоянно выкрикивает какие-то дикие обвинения и угрозы. Совершенно очевидно, он очень болен, и я пытаюсь уговорить его полечиться, но, как вы мне не раз говорили, наркоманы менее всего склонны осознавать, что у них эта проблема.
Он занимает ответственную должность и имеет доступ к закрытой информации. Если он не будет осторожен и благоразумен, то может причинить партии огромный ущерб. У меня, доктор, такой вопрос: в какой степени может отвечать за свои действия и, в частности, следить за тем, что он говорит, находящийся в таком состоянии человек? Способен ли он предугадывать и принимать во внимание возможные последствия своих действий и слов? Можем ли мы доверять ему?
— Судя по всему, вы имеете дело с очень больным человеком, господин Урхарт. Если он уже не может сдерживаться, скрывать от других свое состояние, открыто и постоянно демонстрирует его физичесние симптомы, то это означает, что его заболевание в последней стадии развития и что он близок к коллапсу. Возможно, он принимает наркотик уже несколько раз в день и, очевидно, не только не справляется со своей работой, но и полностью потерял способность к самоконтролю. Наркотики очень дороги, а он способен на все, лишь бы бесперебойно получать их. Он может пойти на ложь, воровство, мошенничество и даже на убийство. Чтобы купить наркотики, он может продать все, что у него есть, включая и любую информацию. Им может также овладеть паранойя, и, если вы слишком настойчиво начнете уговаривать его лечиться, он может смотреть на вас, как на злейшего врага, и может попытаться любыми способами уничтожить вас. Наркомания разрушает семьи — мужья бросают жен, матери отказываются от детей. Тяга к нарнотику, которая ими движет, несравнима по своей силе ни с какой другой.
— Он уже угрожал, что раскроет наши важнейшие секреты. Вы считаете, он в самом деле может это сделать?
— Абсолютно уверен в этом.
— В таком случае у нас серьезная проблема.
— Да, похоже на то, что очень серьезная. Если потребуется моя помощь, дайте мне знать.
— Вы мне уже помогли, доктор. Спасибо!
Урхарт был в своем кабинете, когда услышал, как к дому подъехала автомашина О'Нейла.
Увидев ирландца в коридоре, Урхарт был потрясен, как разительно отличался стоявший перед ним человек от того, кого он пригласил на обед в свой клуб меньше шести месяцев назад. Никакой небрежной элегантности. Он производил просто отталкивающее впечатление. Волосы не причесаны, брюки такие мятые, словно их вытащили из мешка, набитого грязным бельем, мятый воротник рубашки, к тому же расстегнутый, незатянутый галстук. Взглянув на него со стороны, Урхарт был шокирован. Вряд ли коллеги О'Нейла догадывались о его деградации, часто видясь с ним и не улавливая действительную глубину его падения. Когда-то обходительный, следивший за модой человек выглядел теперь, как простой бродяга. Когда-то живые, искристые глаза, так завораживавшие женщин и располагавшие к нему клиентов, светились теперь тусклым светом и, не задерживаясь ни на чем, бегали по комнате, словно что-то безуспешно выискивая. Это был глубоко больной человек.
Урхарт провел О'Нейла в одну из комнат для гостей, расположенных на втором этаже. Пока он молча вел его по длинным коридорам, О'Нейл безумолку болтал. В последнее время он все чаще обращался к одной теме — ему казалось, что онружавшие его люди несправедливы к нему, готовы его предать. Сначала это был председатель, потом премьер-министр, а теперь уже и его секретарша. Даже местный полицейский, патрулировавший его улицу, явно за ним шпионил, только и ждал подходящего момента, чтобы на него наброситься. О'Нейл небрежно бросил на постель дорожную сумку, не проявив интереса ни к комнате, ни к открывавшемуся из окна прекрасному виду на Нью-Форест. Тем же путем, минуя коридоры и лестницу, они вернулись назад, на первый этаж. Открыв тяжелую дубовую дверь, Урхарт ввел гостя в свой кабинет. Предложив О'Нейлу самому выбрать, что он хочет выпить, Урхарт с холодным интересом наблюдал, как тот налил и выпил стакан виски. Вскоре алкоголь взял верх над кокаином, в глазах у него несколько поубавилось фанатичного блеска, язык утерял гибкость, а речь — связность. Успокоительное боролось в нем со стимулирующим. При этом ни тому, ни другому не удавалось добиться превосходства или удержаться в положении баланса, так что О'Нейл балансировал на грани, готовый или свалиться назад, или вперед — в бездну.
— Роджер, — начал разговор Урхарт, — судя по всему, к концу недели мы будем на Даунинг-стрит. Я уже начал прикидывать, что мне там потребуется, и подумал, а не обсудить ли нам в этой связи твои собственные пожелания,
О'Нейл сделал еще глоток, прежде чем ответить.
— Френсис, я страшно тронут тем, что ты обо мне подумал. Ты, конечно, будешь классным премьер-министром, это уж точно! Между прочим, я тоже думал над всем этим делом, и мне пришла в голову мысль, что, может быть, тебе понадобится на Даунинг-стрит кто-то вроде меня -ну, знаешь, какой-нибудь специальный советник или помощник по связям с прессой. Тебе предстоит много сделать, потребуется помощь, а мы, кажется, так сработались, что я подумал…
Урхарт замахал рукой, чтобы он замолчал.
— Роджер, там для этих дел и так полно народу. Мне необходимо другое — иметь кого-то вроде тебя, кто осуществлял бы руководство политической пропагандой, дополнял бы работу гражданской службы и кому можно было бы довериться, зная, что он не допустит тех ошибок, которые были наделаны в организационной работе партии в последние месяцы. Мне бы очень хотелось, чтобы ты продолжал работать в штаб-квартире партии — при новом председателе, конечно.
В глазах О'Нейла промелькнуло беспокойство. Значит, опять заниматься той же самой бессмысленной работой, наблюдая со стороны, как гражданская служба равнодушно и некомпетентно заправляет всеми делами? На кой дьявол ему это надо?
— Но, Френсис, для того чтобы я мог эффективно заниматься таким делом, мне потребуется поддержка, может быть, в виде каного-то специального статуса. Я подумал… мне кажется, ты как-то упомянул о рыцарском звании.
— Да, Роджер, конечно! И ты это вполне заслужил. Ты был абсолютно незаменим, и знай, что я тебе очень благодарен, Я уже навел справки. К сожалению, такого рода почесть может оказаться -во всяком случае, в ближайшее время — невозможной. Сейчас очень большая очередь на получение рыцарского звания по случаю отставки премьер-министра и смены правительства, и у премьер-министра есть предел, сверх которого он больше никого не может включить в свой список. Боюсь, потребуется некоторое время, прежде чем мы сможем вписать туда и твою фамилию.
Урхарт решил проверить О'Нейла — подразнить его, разочаровать, помучить, подвергнуть его действию разного рода раздражителей, которые ему предстоит испытать в ближайшие несколько месяцев, и посмотреть, где у него предел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59