В телетайпном сообщении не было никаних предположений, там излагались голые факты.
Около полудня местная радиостанция компании «Интернэшнл Рэдио Нетуорк» передала в своей программе текущих новостей сенсационное сообщение:
«Главная новость дня состоит сегодня в том, что Генри Коллинридж отправится вскоре на свою секретную встречу с Ее Величеством Королевой. В Вестминстере только что было высказано предположение, что он или хочет отправить в отставку нескольких своих министров и поэтому намерен информировать Королеву о предстоящей основательной перетряске кабинета, или решил признать свою вину в связи с высказанными недавно в его адрес обвинениями в использовании служебной информации в целях незаконного обогащения своего брата. Ходят даже слухи, что Королева собирается уволить его самого. Каковы бы ни были результаты предстоящей встречи, почти несомненно, что не пройдет и часа, как в составе правительства появятся недовольные.»
Практически для этого потребовалось всего лишь несколько минут. Генри Коллинридж рассвирепел, когда выглянул из окна на улицу. Вся противоположная сторона буквально почернела от леса телевизионных камер и армии корреспондентов и фоторепортеров.
Красный от гнева, выходя из своего офиса, он с таким остервенением хлопнул дверью, что грохот прокатился по всему коридору. Двое проходивших мимо рассыльных оказались невольными свидетелями его ярости.
— Что такое он пробормотал? — спросил один другого.
— Знаешь, Джим, я тоже не совсем разобрал. Что-то такое насчет присяги при вступлении в должность.
Когда в 12.45 Коллинридж вышел из парадной двери дома и сел в машину, он начисто проигнорировал вопли представителей прессы с обеих сторон улицы. Едва его машина тронулась, направляясь в Уайтхолл, за ней сразу же увязалась автомашина с теле— и фотокорреспондентами, которая так усердствовала, стараясь не отстать, что чуть было не врезалась в задний автомобиль полицейского эскорта премьер-министра. Перед воротами Букингемского дворца их встретила еще толпа фотографов. Его попытка с достоинством уйти в отставку превратилась в базарное представление.
Глядя по телевизору на эти сцены безумия, передававшиеся по прямому эфиру, Бенджамин Лэндлесс, которого Урхарт еще два часа назад предупредил о предстоящем зрелище, широко ухмыльнулся и побаловал себя второй бутылочной шампанского.
Премьер-министр просил его не беспокоить и потревожить только в случае нрайней необходимости. Вернувшись из дворца, он поднялся в свои жилые покои в верхней части дома на Даунинг-стрит, где решил несколько часов побыть наедине с супругой. Все ожидавшие его подписи бумаги уже не казались ему столь важными и срочными.
Позвонил личный сенретарь.
— Очень сожалею, — извинился он, — но на проводе доктор Кристиан, который уверяет, что у него важное и неотложное дело.
Телефон тихо пискнул, сигнализируя подключение к внешней линии.
— Донтор Кристиан? Чем могу быть полезен? И как дела у Чарльза?
— Относительно Чарльза я и звоню вам, господин Коллинридж. Как мы договаривались, я стараюсь следить за тем, чтобы до него не доходили неприятные вести. В частности, мы не даем ему газет, чтобы не волновать его в связи со всеми этими историями с обвинениями. Но сегодня неожиданно возникла проблема. Обычно мы выключаем у него телевизор, когда передают программу новостей, или переключаем его на какую-нибудь другую программу, чтобы отвлечь его внимание. Но сегодня никак не могли предположить, что вне программы покажут прямую передачу о вашей отставке с поста премьер-министра. Между прочим, я очень сожалею об этом, но больше всего меня волнует Чарльз. Как вы понимаете, я обязан прежде всего заботиться о его интересах.
— Да, я понимаю вас, доктор Кристиан. Ваши приоритеты совершенно правильные.
— Дело в том, что за все это время ему впервые стало известно о выдвинутых в его и ваш адрес обвинениях и об их роли в вашем решении уйти в отставку. Он очень огорчен и взбудоражен, господин Коллинридж, для него это стало большим шоком. Он считает, что виноват во всем этом именно он, боюсь, не замыслил ли он чего-нибудь недоброго. Я уже думал, что нам удалось выйти на прямую дорогу к выздоровлению, а теперь боюсь, что это потрясение не только полностью перечеркнет достигнутое и отбросит его к исходному состоянию, но и вызовет необратимый кризис. Не хочу вас напрасно тревожить, но мне кажется, что сейчас он нуждается в вашей помощи. Очень нуждается.
— Доктор, но что от меня зависит? Я готов сделать ради этого все, буквально все, что вы мне скажете!
— Нам нужно найти возможность как-то подбодрить его. Он в полном замешательстве.
Наступила пауза, Коллинридж сильно прикусил губу, надеясь, что эта боль приглушит боль в сердце.
— Можно мне поговорить с ним, доктор?
Прошло несколько минут, пока Чарльза подвели к телефону.
— Чарли, старина, как ты там? — тихо спросил Коллинридж.
— Генри, что я с тобой сделал! Я погубил, я уничтожил тебя! — Голос был стариковский, с истерическими нотнами.
— Постой, Чарли! Ничего со мной ты не сделал. Все эти неприятности совсем не от тебя и не из-за тебя. Тебе совершенно не в чем себя винить.
— Но я же видел это по телевизору! Я видел, как ты отправился к Королеве, чтобы подать прошение об отставке. Они сказали, что это из-за меня и каких-тр акций. Я что-то никак этого не пойму, Генри, но я все испортил. И не только свою жизнь, но и твою тоже. Я не достоин быть твоим братом. Ни в чем теперь нет никакого смысла. — В трубне послышались бурные рыдания.
— Чарли, я хочу, чтобы ты меня внимательно выслушал. Ты слушаешь меня? Не ты, а я должен просить прощения. Именно я должен на коленях умолять тебя об этом.
В трубке послышался протестующий голос брата, но Коллинриджа это не остановило.
— Нет, нет, Чарли! Какие бы ни были у нас трудные времена, мы всегда решали наши проблемы вместе, как семья. Помнишь, я еще занимался тогда бизнесом, и мы в тот год чуть не обанкротились? Мы шли ко дну, Чарли, и виноват был в этом я. А кто привел тогда нового клиента, чей заказ спас нас от гибели? Да, я знаю, этот заказ был не самым крупным из тех, ноторые получала наша компания, но мы получили его в самый нужный момент. Ты спас номпанию, Чарли, и спас тем самым и меня. И этот случай был не единственным. Помнишь тот день под Рождество, когда я, чертов дуралей, как идиот гнал машину и полицейский сержант остановил меня в связи с превышением скорости? Он оказался твоим, а не моим приятелем, оба вы играли в одной и той же команде регбистов, и тебе как-то удалось упросить его и уладить проблему проверки на содержание алкоголя в крови. Если бы у меня отобрали права, меня бы ни за что не избрали тогда в парламент. Как видишь, Чарли, ты не то что испортил мне жизнь, наоборот, благодаря тебе стало возможным все, чего я в ней достиг. Мы всегда вместе преодолевали наши трудности и вместе будем преодолевать их и впредь.
— Но теперь, Генри, я тебе все испортил…
— Нет, это я сам все испортил. Я слишком высоко взлетел и возгордился, забыв при этом, что в конечном счете важнее всего и все те, кого любишь. Когда бы я ни нуждался в помощи, ты всегда оказывался рядом. Всегда. А я все это время был слишком занят. Когда, например, от тебя ушла Мэри, я, конечно, понимал, как тебе было больно. Мне бы нужно было тогда быть около тебя. Я просто обязан был быть с тобой. Но меня все время удерживали какие-то другие, казавшиеся очень важными, дела. Когда бы я ни собирался к тебе поехать, я всегда планировал это на завтра или на потом.
Голос Коллинриджа дрожал от охвативших его эмоций.
— Я добился славы, но стал эгоистичным и делал только то, что хотелось мне. И я ничего не предпринял, видя, как ты спиваешься и губишь себя.
Они впервые говорили друг другу такую горькую правду. Беда была названа вслух. Теперь оба знали, что между ними нет больше недоговоренностей и секретов и что так будет теперь всегда.
— Я уйду с Даунинг-стрит и буду считать это своим счастливым избавлением, если при этом буду знать, что у меня все еще есть брат. Чарли, меня охватывает ужас при мысли, что уже слишком поздно, что я слишком долго пренебрегал тобой и не могу рассчитывать на твое прощение, а ты слишком долго оставался одиноким, чтобы иметь силы и желание поправиться.
По его щекам лились слезы отчаяния. Сара молча обнимала его.
— Чарли, если ты меня не простишь, значит, все, что я делал, было ненужным, все это я делал зря.
Трубка молчала.
— Скажи что-нибудь, Чарли! — крикнул он в полном отчаянии.
— Я люблю тебя, мой большой брат. Коллинридж глубоко вздохнул. Это был вздох облегчения и радости.
— Я тоже люблю тебя, старина. Завтра приеду повидаться с тобой. У нас теперь будет больше времени друг для друга, не так ли?
Оба они смеялись сквозь слезы. К ним присоединилась и Сара. Многие годы не испытывал он такие глубокие родственные чувства.
Попивая понемногу из бокала, она из окна любовалась видом ночного Лондона, открывавшимся из его пентхауза, когда он подошел сзади и тепло обнял ее.
— Эй, я думала, мы пошли сюда, чтобы поговорить о деле, — сказала она, не сопротивляясь.
— Есть такие вещи, для которых у меня нет слов. — Он зарылся лицом в ее белокурые волосы, наслаждаясь их свежестью.
Она повернулась, не отнимая его рук, лицом к нему и посмотрела прямо в глаза,
— Ты слишком много болтаешь. — Она страстно поцеловала его, радуясь, что он первый сделал шаг навстречу; ей не хотелось сегодня соперничать, хотелось чувствовать себя свободной, незакомплексованной, просто женщиной.
Она не издала ни звука протеста, когда он потянул ее шелковую блузку и она, скользнув с плеч, упала, обнаружив гладкую, безупречную кожу, которой могла бы гордиться любая натурщица. Безукоризненные грудки были небольшими, но женственными и чувствительными. Она судорожно вздохнула, когда он мягко провел пальцами по соскам, тут же отреагировавшим на касание. Она сама расстегнула ремень и, когда брюки спустились на пол, одним грациозным движением освободилась и от них, и от туфель. Горделиво, совершенно не стесняясь, стояла она перед ним на фоне мерцавших у нее за спиной огней ночного Лондона.
Он буквально застыл, восхищенно глядя на то, что предстало перед его глазами. Он не помнил, чтобы когда-нибудь был так возбужден и так сильно ощущал себя мужчиной.
— Ты изумительно выглядишь, Матти.
— Надеюсь, ты не собираешься только смотреть. Он подвел ее к камину, в котором весело бегали огоньки, и мысленно взмолился, чтобы этот момент длился вечность.
Потом они некоторое время молча лежали на ковре, потерявшись и в своих мыслях, и в объятиях друг друга, Наконец Матти нарушила тишину.
— Неужели все это лишь совпадение, Джонни?
— Давай попробуем еще раз и посмотрим!
— Я не об этом, дурачок, — засмеялась она. — Просто я думаю, что нам пора немного поговорить.
— Ах, вот что! А я все гадал, долго ли ты сможешь молчать об этом! — Поднявшись, он принес два легких одеяла, и они удобно устроились, завернувшись в них.
— Налицо какой-то план, попытка, заговор — в общем, не важно, как это называется, — в котором приняла участие и наша газета, чтобы подрезать крылья Коллинриджу. Насколько мы знаем, все это длится несколько месяцев. Коллинридж наконец уходит в отставку. Это что — концовка какой-то запланированной операции?
— Откуда ты это взяла? Ведь очевидно, Коллинриджа вынудили уйти не его оппоненты, а махинации его брата с акциями. Не думаешь ли ты, что и это было частью единого плана?
— Все-таки согласись, Джонни, во всем слишком много совпадений. как -то случайно я встретила на конференции партии Чарльза Коллинриджа, и несколько часов мы провели, беседуя за выпивкой. Он производит впечатление приятного и бесхитростного пьяницы, у которого не наберется и пары сотен фунтов, не говоря уже о паре десятков тысяч, которые бы ему потребовались, если бы он собрался заняться спекуляцией акциями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Около полудня местная радиостанция компании «Интернэшнл Рэдио Нетуорк» передала в своей программе текущих новостей сенсационное сообщение:
«Главная новость дня состоит сегодня в том, что Генри Коллинридж отправится вскоре на свою секретную встречу с Ее Величеством Королевой. В Вестминстере только что было высказано предположение, что он или хочет отправить в отставку нескольких своих министров и поэтому намерен информировать Королеву о предстоящей основательной перетряске кабинета, или решил признать свою вину в связи с высказанными недавно в его адрес обвинениями в использовании служебной информации в целях незаконного обогащения своего брата. Ходят даже слухи, что Королева собирается уволить его самого. Каковы бы ни были результаты предстоящей встречи, почти несомненно, что не пройдет и часа, как в составе правительства появятся недовольные.»
Практически для этого потребовалось всего лишь несколько минут. Генри Коллинридж рассвирепел, когда выглянул из окна на улицу. Вся противоположная сторона буквально почернела от леса телевизионных камер и армии корреспондентов и фоторепортеров.
Красный от гнева, выходя из своего офиса, он с таким остервенением хлопнул дверью, что грохот прокатился по всему коридору. Двое проходивших мимо рассыльных оказались невольными свидетелями его ярости.
— Что такое он пробормотал? — спросил один другого.
— Знаешь, Джим, я тоже не совсем разобрал. Что-то такое насчет присяги при вступлении в должность.
Когда в 12.45 Коллинридж вышел из парадной двери дома и сел в машину, он начисто проигнорировал вопли представителей прессы с обеих сторон улицы. Едва его машина тронулась, направляясь в Уайтхолл, за ней сразу же увязалась автомашина с теле— и фотокорреспондентами, которая так усердствовала, стараясь не отстать, что чуть было не врезалась в задний автомобиль полицейского эскорта премьер-министра. Перед воротами Букингемского дворца их встретила еще толпа фотографов. Его попытка с достоинством уйти в отставку превратилась в базарное представление.
Глядя по телевизору на эти сцены безумия, передававшиеся по прямому эфиру, Бенджамин Лэндлесс, которого Урхарт еще два часа назад предупредил о предстоящем зрелище, широко ухмыльнулся и побаловал себя второй бутылочной шампанского.
Премьер-министр просил его не беспокоить и потревожить только в случае нрайней необходимости. Вернувшись из дворца, он поднялся в свои жилые покои в верхней части дома на Даунинг-стрит, где решил несколько часов побыть наедине с супругой. Все ожидавшие его подписи бумаги уже не казались ему столь важными и срочными.
Позвонил личный сенретарь.
— Очень сожалею, — извинился он, — но на проводе доктор Кристиан, который уверяет, что у него важное и неотложное дело.
Телефон тихо пискнул, сигнализируя подключение к внешней линии.
— Донтор Кристиан? Чем могу быть полезен? И как дела у Чарльза?
— Относительно Чарльза я и звоню вам, господин Коллинридж. Как мы договаривались, я стараюсь следить за тем, чтобы до него не доходили неприятные вести. В частности, мы не даем ему газет, чтобы не волновать его в связи со всеми этими историями с обвинениями. Но сегодня неожиданно возникла проблема. Обычно мы выключаем у него телевизор, когда передают программу новостей, или переключаем его на какую-нибудь другую программу, чтобы отвлечь его внимание. Но сегодня никак не могли предположить, что вне программы покажут прямую передачу о вашей отставке с поста премьер-министра. Между прочим, я очень сожалею об этом, но больше всего меня волнует Чарльз. Как вы понимаете, я обязан прежде всего заботиться о его интересах.
— Да, я понимаю вас, доктор Кристиан. Ваши приоритеты совершенно правильные.
— Дело в том, что за все это время ему впервые стало известно о выдвинутых в его и ваш адрес обвинениях и об их роли в вашем решении уйти в отставку. Он очень огорчен и взбудоражен, господин Коллинридж, для него это стало большим шоком. Он считает, что виноват во всем этом именно он, боюсь, не замыслил ли он чего-нибудь недоброго. Я уже думал, что нам удалось выйти на прямую дорогу к выздоровлению, а теперь боюсь, что это потрясение не только полностью перечеркнет достигнутое и отбросит его к исходному состоянию, но и вызовет необратимый кризис. Не хочу вас напрасно тревожить, но мне кажется, что сейчас он нуждается в вашей помощи. Очень нуждается.
— Доктор, но что от меня зависит? Я готов сделать ради этого все, буквально все, что вы мне скажете!
— Нам нужно найти возможность как-то подбодрить его. Он в полном замешательстве.
Наступила пауза, Коллинридж сильно прикусил губу, надеясь, что эта боль приглушит боль в сердце.
— Можно мне поговорить с ним, доктор?
Прошло несколько минут, пока Чарльза подвели к телефону.
— Чарли, старина, как ты там? — тихо спросил Коллинридж.
— Генри, что я с тобой сделал! Я погубил, я уничтожил тебя! — Голос был стариковский, с истерическими нотнами.
— Постой, Чарли! Ничего со мной ты не сделал. Все эти неприятности совсем не от тебя и не из-за тебя. Тебе совершенно не в чем себя винить.
— Но я же видел это по телевизору! Я видел, как ты отправился к Королеве, чтобы подать прошение об отставке. Они сказали, что это из-за меня и каких-тр акций. Я что-то никак этого не пойму, Генри, но я все испортил. И не только свою жизнь, но и твою тоже. Я не достоин быть твоим братом. Ни в чем теперь нет никакого смысла. — В трубне послышались бурные рыдания.
— Чарли, я хочу, чтобы ты меня внимательно выслушал. Ты слушаешь меня? Не ты, а я должен просить прощения. Именно я должен на коленях умолять тебя об этом.
В трубке послышался протестующий голос брата, но Коллинриджа это не остановило.
— Нет, нет, Чарли! Какие бы ни были у нас трудные времена, мы всегда решали наши проблемы вместе, как семья. Помнишь, я еще занимался тогда бизнесом, и мы в тот год чуть не обанкротились? Мы шли ко дну, Чарли, и виноват был в этом я. А кто привел тогда нового клиента, чей заказ спас нас от гибели? Да, я знаю, этот заказ был не самым крупным из тех, ноторые получала наша компания, но мы получили его в самый нужный момент. Ты спас номпанию, Чарли, и спас тем самым и меня. И этот случай был не единственным. Помнишь тот день под Рождество, когда я, чертов дуралей, как идиот гнал машину и полицейский сержант остановил меня в связи с превышением скорости? Он оказался твоим, а не моим приятелем, оба вы играли в одной и той же команде регбистов, и тебе как-то удалось упросить его и уладить проблему проверки на содержание алкоголя в крови. Если бы у меня отобрали права, меня бы ни за что не избрали тогда в парламент. Как видишь, Чарли, ты не то что испортил мне жизнь, наоборот, благодаря тебе стало возможным все, чего я в ней достиг. Мы всегда вместе преодолевали наши трудности и вместе будем преодолевать их и впредь.
— Но теперь, Генри, я тебе все испортил…
— Нет, это я сам все испортил. Я слишком высоко взлетел и возгордился, забыв при этом, что в конечном счете важнее всего и все те, кого любишь. Когда бы я ни нуждался в помощи, ты всегда оказывался рядом. Всегда. А я все это время был слишком занят. Когда, например, от тебя ушла Мэри, я, конечно, понимал, как тебе было больно. Мне бы нужно было тогда быть около тебя. Я просто обязан был быть с тобой. Но меня все время удерживали какие-то другие, казавшиеся очень важными, дела. Когда бы я ни собирался к тебе поехать, я всегда планировал это на завтра или на потом.
Голос Коллинриджа дрожал от охвативших его эмоций.
— Я добился славы, но стал эгоистичным и делал только то, что хотелось мне. И я ничего не предпринял, видя, как ты спиваешься и губишь себя.
Они впервые говорили друг другу такую горькую правду. Беда была названа вслух. Теперь оба знали, что между ними нет больше недоговоренностей и секретов и что так будет теперь всегда.
— Я уйду с Даунинг-стрит и буду считать это своим счастливым избавлением, если при этом буду знать, что у меня все еще есть брат. Чарли, меня охватывает ужас при мысли, что уже слишком поздно, что я слишком долго пренебрегал тобой и не могу рассчитывать на твое прощение, а ты слишком долго оставался одиноким, чтобы иметь силы и желание поправиться.
По его щекам лились слезы отчаяния. Сара молча обнимала его.
— Чарли, если ты меня не простишь, значит, все, что я делал, было ненужным, все это я делал зря.
Трубка молчала.
— Скажи что-нибудь, Чарли! — крикнул он в полном отчаянии.
— Я люблю тебя, мой большой брат. Коллинридж глубоко вздохнул. Это был вздох облегчения и радости.
— Я тоже люблю тебя, старина. Завтра приеду повидаться с тобой. У нас теперь будет больше времени друг для друга, не так ли?
Оба они смеялись сквозь слезы. К ним присоединилась и Сара. Многие годы не испытывал он такие глубокие родственные чувства.
Попивая понемногу из бокала, она из окна любовалась видом ночного Лондона, открывавшимся из его пентхауза, когда он подошел сзади и тепло обнял ее.
— Эй, я думала, мы пошли сюда, чтобы поговорить о деле, — сказала она, не сопротивляясь.
— Есть такие вещи, для которых у меня нет слов. — Он зарылся лицом в ее белокурые волосы, наслаждаясь их свежестью.
Она повернулась, не отнимая его рук, лицом к нему и посмотрела прямо в глаза,
— Ты слишком много болтаешь. — Она страстно поцеловала его, радуясь, что он первый сделал шаг навстречу; ей не хотелось сегодня соперничать, хотелось чувствовать себя свободной, незакомплексованной, просто женщиной.
Она не издала ни звука протеста, когда он потянул ее шелковую блузку и она, скользнув с плеч, упала, обнаружив гладкую, безупречную кожу, которой могла бы гордиться любая натурщица. Безукоризненные грудки были небольшими, но женственными и чувствительными. Она судорожно вздохнула, когда он мягко провел пальцами по соскам, тут же отреагировавшим на касание. Она сама расстегнула ремень и, когда брюки спустились на пол, одним грациозным движением освободилась и от них, и от туфель. Горделиво, совершенно не стесняясь, стояла она перед ним на фоне мерцавших у нее за спиной огней ночного Лондона.
Он буквально застыл, восхищенно глядя на то, что предстало перед его глазами. Он не помнил, чтобы когда-нибудь был так возбужден и так сильно ощущал себя мужчиной.
— Ты изумительно выглядишь, Матти.
— Надеюсь, ты не собираешься только смотреть. Он подвел ее к камину, в котором весело бегали огоньки, и мысленно взмолился, чтобы этот момент длился вечность.
Потом они некоторое время молча лежали на ковре, потерявшись и в своих мыслях, и в объятиях друг друга, Наконец Матти нарушила тишину.
— Неужели все это лишь совпадение, Джонни?
— Давай попробуем еще раз и посмотрим!
— Я не об этом, дурачок, — засмеялась она. — Просто я думаю, что нам пора немного поговорить.
— Ах, вот что! А я все гадал, долго ли ты сможешь молчать об этом! — Поднявшись, он принес два легких одеяла, и они удобно устроились, завернувшись в них.
— Налицо какой-то план, попытка, заговор — в общем, не важно, как это называется, — в котором приняла участие и наша газета, чтобы подрезать крылья Коллинриджу. Насколько мы знаем, все это длится несколько месяцев. Коллинридж наконец уходит в отставку. Это что — концовка какой-то запланированной операции?
— Откуда ты это взяла? Ведь очевидно, Коллинриджа вынудили уйти не его оппоненты, а махинации его брата с акциями. Не думаешь ли ты, что и это было частью единого плана?
— Все-таки согласись, Джонни, во всем слишком много совпадений. как -то случайно я встретила на конференции партии Чарльза Коллинриджа, и несколько часов мы провели, беседуя за выпивкой. Он производит впечатление приятного и бесхитростного пьяницы, у которого не наберется и пары сотен фунтов, не говоря уже о паре десятков тысяч, которые бы ему потребовались, если бы он собрался заняться спекуляцией акциями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59