Ублюдок несчастный, как ты мог это подумать!
— Я… Я не знал, что и думать. Я надеялся на то, что это ты, Пенни.
— Почему? Почему я? — воскликнула она с возмущением.
Патрик поднял голову и посмотрел на нее. Он будто постарел вдруг — пожухлая, пергаментная ножа обтянула щеки, в покрасневших глазах появилось выражение смертельной усталости.
— Я надеялся, что это ты, Пенни, потому что если не так, то я не имею ни малейшего понятия о том, кто бы мог это сделать. Совсем не случайно ее прислали мне не сразу, а через несколько недель после того, как записали. Это просто означает, что цель шантажа — не деньги, а совсем другое. Это явно связано с выборами.
Голос его стал тихим, как шепот.
— Что касается предстоящего вторника, то для меня лично все кончено.
Все утро Вултон пытался спокойно обдумать, что, собственно, произошло. Он совершенно не сомневался, что внезапное появление пленки связано с выборами лидера партии: если бы шантажиста интересовало не это, а деньги, то с какой стати стал бы он так долго ждать, прежде чем нанести свой удар? Нет, их интересовали не деньги, а лидерство и связанная с этим власть, и он знал, что цена будет очень высокой. А может быть, это дело рук русских, подумал он; во всяком случае, вряд ли этим занималась полиция Нового Орлеана, которая могла бы и понять, и отнестись сочувственно. Так или иначе, но баллотироваться ему теперь нельзя.
Столкнувшись с подобной проблемой, некоторые предпочитают тихо уйти со сцены в надежде, что в отставке их больше никто не побеспокоит. Но Вултон был не из таких. Нет, он будет бороться, стараясь спасти из обломков мечтаний все, что можно.
На свою пресс-конференцию, созванную сразу же после обеда, он явился в самом решительном настроении. Не располагая достаточным временем, чтобы устроить это более чинным образом, он решил встретиться с корреспондентами и журналистами на другой стороне реки, напротив парламента, под сенью госпиталя Святого Томаса. Открывавшийся с этого места вид на Темзу и Большого Бена мог служить соответствующим моменту драматическим фоном. Он начал говорить, как только убедился, что телеоператоры приготовились к съемне.
— Добрый день! Я хотел бы сделать небольшое заявление. К сожалению, потом у меня не будет времени на вопросы, но я надеюсь, что вы, тем не менее, не будете разочарованы.
Судя по результатам состоявшегося во вторник голосования, шансы на успех имеют сегодня только три кандидата. Собственно говоря, как я понимаю, все остальные уже заявили, что не намерены выставлять свои кандидатуры во втором туре, намеченном на следующий вторник. Таким образом, используя ваш, джентльмены, образ, мы имеем дело со скачками, в которых принимают участие три лошади.
Конечно, я счастлив и горд быть одной из них, но мне кажется, в данном случае число "3" может быть и несчастливым. Партии предстоит выбрать, как им путем пойдет она дальше, но выбирать ей придется не из трех, а всего лишь из двух предлагаемых ей вариантов. Один — продолжение того же самого курса, для которого характерен практический подход к политике и который уже доказал свою эффективность, ибо благодаря ему мы уже больше десяти лет находимся у власти. Второй вариант — некоторые называют это социальным мышлением — еще глубже затянет правительство в трясину тщетных попыток разобраться с каждодневными проблемами каждой отдельной английской семьи и каждого отдельного англичанина.
Толпа репортеров взволнованно всколыхнулась — они впервые стали свидетелями открытого признания такого резкого расхождения в политических подходах между двумя крыльями партии, наличие которого она все время отвергала.
— Я не верю в этот надуманный новый подход. Более того, я считаю, что, какими бы добрыми ни были намерения его приверженцев, на практике он ввергнет в беду и партию, и страну. Думаю, что значительное большинство членов партии разделяют мою точку зрения.
Но, как ни парадоксально, именно этим может все и закончиться, если голоса этого большинства, выступающего за прагматический подход к политике, разделятся между мной и господином Урха'ртом. Я человек практичный. Для меня важны не личности, а реальная политика, И я считаю: неправильно допускать, чтобы мои личные амбиции стояли на пути у той политики, в которую я верю. Дыхание его на морозном воздухе превращалось в пар, но слова, казалось, обжигали огнем.
— Я решил снять свою кандидатуру и не участвовать в скачках, чтобы не допустить разделения голосов тех, кто выступает за эту политику. Лично я отдам свой голос за Френсиса Урхарта и надеюсь, что он станет премьер-министром. Мне больше нечего сказать вам.
Его последние слова почти заглушил треск затворов доброй сотни фотоаппаратов. Они продолжали щелкать, запечатлевая Вултона, поднимавшегося по ступеням набережной к ожидавшей его машине так быстро, словно он бежал. Некоторые корреспонденты устремились вдогонку, но успели лишь увидеть, как он сел в машину и она рванула через Вестминстерский мост по направлению к Форин Офис. Другие остались стоять в полном замешательстве, пытаясь сообразить, все ли они записали, а главное — правильно ли поняли то, что сказал Вултон. Он не отвел времени на вопросы и не дал им возможности уточнить некоторые теоретические моменты, уяснить скрытый смысл, который, как им показалось, стоял за его словами. У них было только то, что он сказал, и придется сообщить обо всем только так, как он это изложил. Но именно этого и хотел Вултон.
Его жена была в не меньшем замешательстве, когда поздно вечером они смотрели с Вултоном телепрограмму «Девятичасовые новости».
— Я понимаю, почему тебе пришлось взять назад свою кандидатуру, но, Патрик, уже само это является достаточным наказанием. Я буду поддерживать твои решения, как это делала до сих пор. Но, ради Бога, Патрикк, с чего ты вдруг решил поддержать Урхарта? Никогда не замечала, чтобы вы с ним были близки.
— С этим редкостным мерзавцем? Я с ним не близок. Мало того, я его терпеть не могу!
— Тогда почему?
— Потому что мне пятьдесят пять, а Майклу Самюэлю сорок восемь, а это значит, что он может продержаться на Даунинг-стрит лет двадцать, и к тому времени, когда он уйдет в отставку, как политический деятель, я буду уже трупом, Френсису Урхарту сейчас шестьдесят два, и он продержится в кресле премьер-министра не более пяти лет. Таким образом, если сейчас победит Урхарт, то есть возможность думать, что до моего ухода в отставку по старости лет могут состояться еще одни выборы лидера партии. Пока же я смогу узнать, кто стоит за той пленкой. Или он попадет под автобус, или его переедет министерская автомашина. И тогда у меня будет еще один шанс!
Он сделал паузу и попыхтел, раскуривая трубку.
— В любом случае я ничего не выигрывал, если бы заявил о своем нейтралитете. Самюэль никогда не потерпел бы меня в качестве члена своего кабинета министров. Вместо этого я подношу Урхарту на тарелочне с золотой каемочкой его победу над выборах, и он будет вынужден каким-то образом отблагодарить меня за это.
Впервые после того, как они вместе слушали ту пленку, он позволил себе улыбнуться жене.
— Как тебе нравится перспектива побыть несколько следующих лет женой канцлера назначейства?
Пятница, 26 ноября
Утро следующего дня было таким же морозным, с минусовой температурой, но над Лондоном прошел новый атмосферный фронт, прогнавший висевшие над городом свинцово-серые тучи. Когда Урхарт выглянул из окна своего офиса в палате общин, он увидел Темзу, сиявшую в солнечных лучах ясного зимнего утра, как сверкающий символ того, что ждало его впереди. Просмотрев сообщения печати о заявлении Вултона, Урхарт почувствовал себя недосягаемым. Вултон его поддержал — значит, в победе можно было не сомневаться.
И тут широко распахнулась дверь. Это был О'Нейл. И не успел Урхарт спросить, что он, собственно, о себе думает и какого дьявола ему здесь надо, как О'Нейл что-то стремительно забормотал. Слова вылетали из него, как пули. О'Нейл будто поливал ими Урхарта из пулемета, стараясь его ошеломить и заставить сдаться.
— Они знают, Френсис. Они обнаружили, что одного файла там не хватает. Одна из секретарш заметила, что сломаны замки, и председатель созвал нас всех. Я уверен, он меня подозревает. Что нам теперь делать? Что нам теперь делать?
Урхарт принялся трясти его, чтобы прекратить невнятное бормотание, и увидел, с каким трудом более-менее удалось привести его в чувство.
— Роджер, да замолчи ты, ради Бога! — прикрикнул на него Урхарт и так грубо толкнул в кресло, что О'Нейл смолк, хватая ртом воздух. — Ну а теперь то же самое, но медленно, Роджер. Что ты пытаешься сказать?
— Файлы. Конфиденциальные файлы с данными на Самюэля, которые хранились в штаб-квартире партии и которые ты велел мне отослать в редакции воскресных газет. — Он говорил, задыхаясь, дрожа от физического и нервного истощения. — Пользуясь своим кодированным ключом, я легко проник в подвальное хранилище, но оказалось, что сами файлы хранятся в запертых шкафах. Мне пришлось сломать замок — другого выхода у меня не было. Вообще-то замок остался почти цел, но он немного погнулся. Там столько пыли и паутины, словно в подвале никого не было со времен бурской войны, но вчера одна из этих чертовых секретарш решила зачем-то туда заглянуть и заметила сломанный замок. После этого они устроили проверку и обнаружили, что нет файла с материалами на Самюэля.
— Ты что, послал им в оригинале весь файл? Я же тебя просил только снять копию с наиболее интересных мест.
— Френсис, файл оназался очень толстый, копию бы я снимал многие часы. И потом — откуда мне знать, что для них самое интересное, так что я решил отправить его целином. Если бы все прошло нормально, то отсутствие файла в шкафу обнаружили бы через многие годы, да и то они подумали бы, что его по ошибке не туда положили.
— Ах ты чертов дурак! Ты…
— Френсис, не кричи на меня!, -застонал О'Нейл. — Ты никогда ничем не рисковал. Все эти дела — моя забота. Председатель лично допрашивает теперь всех, у кого имеется кодовый ключ, а нас во всей штаб-нвартире всего девять. Он уже сказал, что в полдень будет беседовать со мной. Я уверен, он меня подозревает. И я не собираюсь брать на себя всю вину. С какой стати? Я всего лишь делал то, что ты мне говорил… Френсис, я не могу больше врать. Я просто не в силах это выдержать. Я погибну!
Урхарт застыл от ужаса, осознав, что стоит за отчаянием О'Нейла. У сидевшего перед ним дрожащего человека не осталось ни сил, ни воли к борьбе, ни способности к трезвому размышлению; он уже начал ломаться и распадаться на клочки, как старая, истлевшая газета. Когда он говорил, глаза у него зажигались диким огнем. Урхарт понял, что О'Нейл уже сейчас не в состоянии контролировать себя, не то что в течение еще одной недели. Он на самом краю и вот-вот сорвется. Достаточно малейшего дуновения, чтобы он устремился навстречу гибели. Падая, он захватит с собой и Урхарта.
— Роджер, ты сейчас слишком возбужден. Поверь, тебе совершенно нечего бояться, потому что ни у кого нет никаких доказательств. Кроме того, не забывай, что я вместе с тобой. Ты не одинок. Знаешь ли, я бы не советовал тебе возвращаться сейчас в офис. Позвони туда, скажи, что плохо себя чувствуешь, и поезжай домой. А председатель может подождать и до понедельника. А завтра мне хотелось бы, чтобы ты приехал ко мне в Хемпшир и был там моим гостем. Хорошо, если бы приехал к обеду и остался переночевать — мы бы тогда могли все спокойно, не спеша обсудить. Обмозгуем все вдвоем — ты да я, вместе.
Как инвалид цепляется за костыль, так и О'Нейл с радостью и благодарностью схватил протянутую ему руку.
— Но не говори никому, что ты поедешь ко мне в гости. Представляешь себе, какой может быть конфуз, если пресса пронюхает, что перед самым голосованием у меня в гостях побывал один из видных партийных работников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59