Мама сидела возле включенного в розетку обогревателя и читала. Он мог не смотреть на обложку. Джейн Остин. Из-под безукоризненно белого халата выглядывал ворот бордового свитера.
– Привет, мамуля. – Он поцеловал ее в щеку. – Я уже начал гадать, куда ты пропала в субботу, в такую погоду.
– Если бы ты вообще чаще интересовался моей жизнью, то знал бы, а не гадал. – Она аккуратно заложила книгу кожаной закладочкой и убрала в ящик стола. – Я уже больше месяца здесь работаю по выходным.
Лицо ее было бледным. Глаза – устало-безразличными. Губы уверенно держали тонкую прямую линию, словно боясь допустить улыбку. Антон присел перед ней на корточки и, взяв ее ладонь в свою, поцеловал. Она была сухой и теплой.
– Ты в полутора часах езды, а как на другом краю земли. Телефона нет, а приезжать каждый выходной не получается, да и выходные не каждую неделю. Не сердись. Я очень соскучился. Правда.
– Я болела на прошлой неделе. – Она освободила руку. – Спасибо бабушке Насте, а то некому было бы поесть принести. Настя все спрашивала: «Где Антоша твой?», а мне ответить нечего.
– Мама! – Он шумно вздохнул. – Я-то откуда знал? Позвонить можно было? Я бы приехал сразу.
– Я никогда ни о чем не буду просить. Если мой сын не чувствует, когда я в нем нуждаюсь, то значит, я его плохо воспитала, и поделом мне.
Он постарался унять раздражение, начинающее брать верх над нежностью.
– Мамочка! Прости, у меня были очень тяжелые дни. Очень трудно на работе. Я приехал поделиться с тобой.
– Работа… – она строго посмотрела на него, – работа – это то, что дает мужчине средства к существованию, позволяет кормить семью и не допускать, чтобы родная мать в старости экономила на еде. То, чем занимаешься ты…
Он закрыл глаза. Жутко хотелось закурить.
– …интересует только тебя самого, твое хобби, твое удовольствие…
«Сейчас про музыку», – подумал он.
– …как и твоя ужасная музыка, которой ты предавался, когда остальные думали о будущем…
«Теперь пойдут примеры».
– …например, Вадик Домарев, который ездит в Турцию за вещами, кормит не только свою семью, но и отца с матерью, а Леша Глухов отправлял мать летом в Италию…
Антон подумал, легче ли будет от этой поездки матери Глухова, когда Лешу – бригадирчика «тобольских» – найдут с пулей в башке или отправят «на зону».
– …я боюсь вопросов. Мне не объяснить: почему сын мне не помогает…
– Мама! – Он не выдержал. – Не говори так! Когда летом нам выплатили депоненты – я почти все привез тебе.
– Теперь будешь всю жизнь меня этой копейкой попрекать! – Она разрыдалась.
Давя в себе желание заорать во всю глотку и долбануть по стеклу шкафчика с пузырьками, Антон выскочил за дверь.
«Поговорили».
Сигарета наждаком скребла легкие, успокаивая нервную дрожь. Платформа была пуста. Ветер остервенело гонял дождевые струи по раскинувшимся во все стороны серым болотистым пустошам. За мокрым стеклом соседнего ларька крашенная, одутловатая девица пила из бутылки пиво и с интересом его разглядывала. Он снова толкнул дверь. Мама смотрела в окно. Она не обернулась. Он обнял ее, уткнувшись лицом в плечо:
– Давай не будем ссориться, мамуля. Ты права. Я редко у тебя бываю. Я постараюсь приезжать чаще. Хочешь, вообще переведусь в местное отделение? Или ты переезжай к нам. Пашка скучает по тебе. Он очень обрадуется. – Его несло. – Я так устал. Хочешь, я уволюсь? Совсем? Устроюсь к Домареву продавцом? Только не плачь, не сердись, не говори так со мной. Я же люблю тебя. Мы так давно с тобой не говорили. Мне так тебя не хватает.
В горле катался ватный шарик. По спине бежал холодок. Заныли виски.
– Сколько времени? – спросила она бесцветно, не двигаясь.
– Без десяти три.
– Мне пора принимать витамины. – Она поднялась, смотря в сторону, и достала из шкафа пузырек. – Они все дорожают. Даже мне, как работнику аптеки…
Антон прислонился затылком к стенке и закрыл глаза. Внутри его словно заполняло ледяной зимней водой.
– Мам, ты напиши какие, может, я в городе куплю. Я тебе конфеты привез – «шерри». Твои любимые. Вечером чаю попьем. Я хотел ночевать остаться.
– Нет. – Она испуганно обернулась. – У меня чистого белья нет, постельного. Кроме того, я Антонину Епифановну пригласила. С ночевкой.
– Хорошо-хорошо, – он закивал, – не волнуйся, я в следующий раз…
Они замолчали. Снаружи шелестел дождь. Антону было душно и пусто. Мама проглотила желтый цилиндрик и запила водой из принесенной бутылки. Она всегда пила только отстоянную воду. Он вспомнил, как в детстве она ругала его за питье из-под крана. В детстве…
– Ты не знаешь, как отец? – спросила вдруг она, и Антон вздрогнул. Это всегда была запретная тема.
– Нет, – соврал он.
Он знал. Отец был хорошо. Даже очень. Дело его в Мурманске процветало. Собирался покупать квартиру. Лара ждала дочь.
– Ты и верно весь в него, если его не интересует жизнь собственного сына. – Она вернулась на свое место у окна. – Как я устала жить.
– Мамочка, что ты… – Антон чувствовал, что слезы почти наворачиваются на глаза.
Дверь распахнулась. Пахнущий железом, бензином и пивом парень в брезентовом дождевике поддерживал одной рукой другую, с окровавленной ладонью.
– Вот! С прицепом ковырялся – и на тебе!
Мама, вскочив, усадила его на кушетку:
– Езжай домой, Антон. Я очень устала. До прихода Антонины Епифановны еще хочу поспать.
– Хорошо, – кивнул он, ощущая, как подрагивают губы, и потянулся ее поцеловать.
Она отстранилась, перебирая склянки в шкафу.
– Я приеду через недельку, мамочка.
Девица в ларьке курила, положив на руки голову с осоловевшими глазами. Холодный косой дождь неумолимо поливал окрестности. Он вспомнил о бутылке «Московской», оставленной в квартире, и подумал, что сегодня она будет определенно не лишней, особенно с учетом полного отсутствия денег. Луж стало больше. Дорога почти полностью превратилась в сплошное месиво жидкой грязи. Бредя со скоростью черепахи, он вспоминал, как в детстве возвращался по этой дороге с родителями после поездок в город. Возила его обычно мама, а отец встречал на станции и по пути слушал подробный рассказ о впечатлениях. Отца он любил сильно, а мама… мама была самым близким человеком. Долгие беседы шепотом по ночам. Длинные письма из армии. Советы во всем. Забота. Внимание. Нежность… Четыре года назад отец ушел. Лариса была сверстницей Антона. Они познакомились в Мурманске, когда отец был там в командировке. Мама перестала жить. Она двигалась, разговаривала, работала, но не жила. Из любимого сыночка Антон превратился в олицетворение несчастья. Ей казалось, что из-за него она не уделяла отцу достаточно внимания…
Из приоткрытой двери на первом этаже выглянула бабушка Настя:
– Повидал маму?
– Да, спасибо.
– Ты приезжай почаще. Скучает она. А так, не беспокойся, я ей всегда помогу и Люся, благо здесь…
Он обернулся в дверях парадной:
– Какая Люся?
– Внучка моя, Людмила. Она же вернулась. – Бабушка Настя оглянулась и понизила голос: – С мужем-то ее беда приключилась, а ведь большой человек в Москве был.
На улице, под припаркованными машинами, жались от холода и дождя дворовые кошки. Двое по уши грязных мальчишек пытались запустить в огромной луже самодельные кораблики. Антон обогнул дом и, выйдя к магазину, увидел Люсю. Она шла навстречу, держа в обеих руках пакеты с продуктами. Он отметил ее царскую осанку и режущий в ноябре глаза шоколадный загар.
– Помочь?
Она подняла глаза и улыбнулась:
– Господи, Антон! Привет!
Голос у нее стал низкий и грудной.
– Привет, – он протянул руки к пакетам, – так помочь?
– Конечно! – Она вручила ему ношу.
– Не ждал встретить. – Даже сквозь тяжелые запахи осени он ощутил сладкий аромат ее духов, созвучный с далеким тропическим солнцем. – Ты надолго?
Она жестко стеганула взглядом:
– А ты не знаешь?
– Нет. – Он остановился возле подъезда. – Я две минуты назад узнал, что ты здесь и у тебя какая-то беда с мужем.
Она забрала пакеты. Ветер бесцеремонно трепал ее густые волосы, серебристые от воды.
– Ты куда сейчас?
– На станцию.
– Обожди секунду. Я подброшу.
Небо продолжало ронять крупные холодные слезы. Мальчишки отвлеклись от лужи, степенно раскуривая добытый где-то «бычок».
В салоне серебристого «ниссана» было уютно. Стеклоочистители бесшумно гоняли дождевую волну. Двигатель работал почти бесшумно.
– Остатки роскоши. – Люська усмехнулась, уверенно выруливая со двора. – Ты немного неправильно информирован: с мужем у меня беды нет – беда без мужа. Убили его.
– Извини, не знал. – Антон смотрел в окошко. Он догадался сразу. Девушки, вышедшие замуж за богатых людей, редко возвращаются просто так. Даже после развода.
– Черт!
Машину подбросило на ухабе, и Люська резко крутанула руль.
– Раздели по полной, – в пространство сообщила она. – Машину и полторы штуки в месяц оставили. И кто? Сашкины друзья-компаньоны. Думали в постель начну кидаться и ноги целовать. Б…и!
От резкого торможения у платформы поднялась туча грязных брызг. Антон машинально поймал взглядом освещенное окно медпункта. Настроение падало в никуда.
– Сам-то как? – Люська заглушила двигатель.
– Нормально. – Он пожал плечами.
– Покурим? Электричка только ушла.
Она достала из «бардачка» пачку «Кента».
– Не возражаешь? – Он продул папиросу.
– Нет, конечно. – Она жадно затянулась, выпустив дым через нос.
Он подумал, что, повзрослев, она стала интереснее.
Она, видимо, подумала о нем то же самое.
– Я тебя по телевизору когда увидела, раненого, то всей Москве раструбила, что мы друзья детства. Муж наорал даже, что ментов в друзьях иметь – не лучшая рекомендация, что я его реноме ставлю под угрозу. – Она улыбнулась. – Я ему такую сцену закатила. Хотела даже к тебе в Питер съездить, но из-за дочки не смогла. Вот бы ты удивился.
Антон смотрел на ее выразительное, подвижное лицо. Хотелось верить.
– Может, и не удивился бы.
– Да ну? – Она вскинула брови.
– Помня тебя, я не удивился бы никаким твоим поступкам.
Она промолчала, улыбаясь своим мыслям. Чувствовалось, что ей приятно.
Он выбросил на улицу давно погасший окурок.
– Сам-то как? – Снова спросила она.
– Нормально, – снова пожал плечами он. – Тащу службу. Устал только.
– Жена, дети?
– Сын.
– Счастлив? – Тон у нее был слишком безразличным.
– По-разному. – Взгляд его был слишком пристальным. В ее глазах на мгновение что-то радостно вспыхнуло. На мгновение…
– Электричка идет. – Она приоткрыла окошко и прислушалась. – Я бы отвезла тебя в город, но Натуська болеет. Ты когда опять приедешь?
– Не знаю.
– Приезжай через неделю. Бабушка во Мгу уезжает. Посидим. Потреплемся.
В ее глазах было обещание. Ему снова стало тоскливо:
– Может быть.
В его голосе была усталость.
Он вылез из машины и поднял воротник куртки, пытаясь защититься от ледяных струй.
– Пока. – Она помахала рукой.
– Счастливо, – кивнул он. – Слушай, по мужу-то твоему совсем глухо? Заказное?
– Ага, – она криво усмехнулась, – заказное. Проститутка в бане за штуку «зеленых» с клофелином перестаралась.
Металлический грохот влетевшей на станцию электрички наполнил залитые дождем пространства. Ему снова стало жаль, что не бывает дорог без конца.
* * *
– Вам на сколько единиц? – Женщина за прилавком страдала сильным косоглазием, и казалось, что она смотрит за спину.
– На сто. – Цыбин достал бумажник, преодолевая желание оглянуться.
– Пожалуйста.
– Благодарю.
Убрав таксофонную карту в карман, он вышел на слабо освещенную Большую Посадскую и пошел в направлении Каменноостровского. Несмотря на субботу, было пустынно. Промозглая осень держала всех по домам. Дождевая пыль вилась в слепящем свете фар, проносящихся автомашин. Таксофон висел почти напротив «Ленфильма». Гудок в трубке присутствовал. Цыбин закурил и, вставив новую карту, аккуратно набрал несколько длинных кодов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Привет, мамуля. – Он поцеловал ее в щеку. – Я уже начал гадать, куда ты пропала в субботу, в такую погоду.
– Если бы ты вообще чаще интересовался моей жизнью, то знал бы, а не гадал. – Она аккуратно заложила книгу кожаной закладочкой и убрала в ящик стола. – Я уже больше месяца здесь работаю по выходным.
Лицо ее было бледным. Глаза – устало-безразличными. Губы уверенно держали тонкую прямую линию, словно боясь допустить улыбку. Антон присел перед ней на корточки и, взяв ее ладонь в свою, поцеловал. Она была сухой и теплой.
– Ты в полутора часах езды, а как на другом краю земли. Телефона нет, а приезжать каждый выходной не получается, да и выходные не каждую неделю. Не сердись. Я очень соскучился. Правда.
– Я болела на прошлой неделе. – Она освободила руку. – Спасибо бабушке Насте, а то некому было бы поесть принести. Настя все спрашивала: «Где Антоша твой?», а мне ответить нечего.
– Мама! – Он шумно вздохнул. – Я-то откуда знал? Позвонить можно было? Я бы приехал сразу.
– Я никогда ни о чем не буду просить. Если мой сын не чувствует, когда я в нем нуждаюсь, то значит, я его плохо воспитала, и поделом мне.
Он постарался унять раздражение, начинающее брать верх над нежностью.
– Мамочка! Прости, у меня были очень тяжелые дни. Очень трудно на работе. Я приехал поделиться с тобой.
– Работа… – она строго посмотрела на него, – работа – это то, что дает мужчине средства к существованию, позволяет кормить семью и не допускать, чтобы родная мать в старости экономила на еде. То, чем занимаешься ты…
Он закрыл глаза. Жутко хотелось закурить.
– …интересует только тебя самого, твое хобби, твое удовольствие…
«Сейчас про музыку», – подумал он.
– …как и твоя ужасная музыка, которой ты предавался, когда остальные думали о будущем…
«Теперь пойдут примеры».
– …например, Вадик Домарев, который ездит в Турцию за вещами, кормит не только свою семью, но и отца с матерью, а Леша Глухов отправлял мать летом в Италию…
Антон подумал, легче ли будет от этой поездки матери Глухова, когда Лешу – бригадирчика «тобольских» – найдут с пулей в башке или отправят «на зону».
– …я боюсь вопросов. Мне не объяснить: почему сын мне не помогает…
– Мама! – Он не выдержал. – Не говори так! Когда летом нам выплатили депоненты – я почти все привез тебе.
– Теперь будешь всю жизнь меня этой копейкой попрекать! – Она разрыдалась.
Давя в себе желание заорать во всю глотку и долбануть по стеклу шкафчика с пузырьками, Антон выскочил за дверь.
«Поговорили».
Сигарета наждаком скребла легкие, успокаивая нервную дрожь. Платформа была пуста. Ветер остервенело гонял дождевые струи по раскинувшимся во все стороны серым болотистым пустошам. За мокрым стеклом соседнего ларька крашенная, одутловатая девица пила из бутылки пиво и с интересом его разглядывала. Он снова толкнул дверь. Мама смотрела в окно. Она не обернулась. Он обнял ее, уткнувшись лицом в плечо:
– Давай не будем ссориться, мамуля. Ты права. Я редко у тебя бываю. Я постараюсь приезжать чаще. Хочешь, вообще переведусь в местное отделение? Или ты переезжай к нам. Пашка скучает по тебе. Он очень обрадуется. – Его несло. – Я так устал. Хочешь, я уволюсь? Совсем? Устроюсь к Домареву продавцом? Только не плачь, не сердись, не говори так со мной. Я же люблю тебя. Мы так давно с тобой не говорили. Мне так тебя не хватает.
В горле катался ватный шарик. По спине бежал холодок. Заныли виски.
– Сколько времени? – спросила она бесцветно, не двигаясь.
– Без десяти три.
– Мне пора принимать витамины. – Она поднялась, смотря в сторону, и достала из шкафа пузырек. – Они все дорожают. Даже мне, как работнику аптеки…
Антон прислонился затылком к стенке и закрыл глаза. Внутри его словно заполняло ледяной зимней водой.
– Мам, ты напиши какие, может, я в городе куплю. Я тебе конфеты привез – «шерри». Твои любимые. Вечером чаю попьем. Я хотел ночевать остаться.
– Нет. – Она испуганно обернулась. – У меня чистого белья нет, постельного. Кроме того, я Антонину Епифановну пригласила. С ночевкой.
– Хорошо-хорошо, – он закивал, – не волнуйся, я в следующий раз…
Они замолчали. Снаружи шелестел дождь. Антону было душно и пусто. Мама проглотила желтый цилиндрик и запила водой из принесенной бутылки. Она всегда пила только отстоянную воду. Он вспомнил, как в детстве она ругала его за питье из-под крана. В детстве…
– Ты не знаешь, как отец? – спросила вдруг она, и Антон вздрогнул. Это всегда была запретная тема.
– Нет, – соврал он.
Он знал. Отец был хорошо. Даже очень. Дело его в Мурманске процветало. Собирался покупать квартиру. Лара ждала дочь.
– Ты и верно весь в него, если его не интересует жизнь собственного сына. – Она вернулась на свое место у окна. – Как я устала жить.
– Мамочка, что ты… – Антон чувствовал, что слезы почти наворачиваются на глаза.
Дверь распахнулась. Пахнущий железом, бензином и пивом парень в брезентовом дождевике поддерживал одной рукой другую, с окровавленной ладонью.
– Вот! С прицепом ковырялся – и на тебе!
Мама, вскочив, усадила его на кушетку:
– Езжай домой, Антон. Я очень устала. До прихода Антонины Епифановны еще хочу поспать.
– Хорошо, – кивнул он, ощущая, как подрагивают губы, и потянулся ее поцеловать.
Она отстранилась, перебирая склянки в шкафу.
– Я приеду через недельку, мамочка.
Девица в ларьке курила, положив на руки голову с осоловевшими глазами. Холодный косой дождь неумолимо поливал окрестности. Он вспомнил о бутылке «Московской», оставленной в квартире, и подумал, что сегодня она будет определенно не лишней, особенно с учетом полного отсутствия денег. Луж стало больше. Дорога почти полностью превратилась в сплошное месиво жидкой грязи. Бредя со скоростью черепахи, он вспоминал, как в детстве возвращался по этой дороге с родителями после поездок в город. Возила его обычно мама, а отец встречал на станции и по пути слушал подробный рассказ о впечатлениях. Отца он любил сильно, а мама… мама была самым близким человеком. Долгие беседы шепотом по ночам. Длинные письма из армии. Советы во всем. Забота. Внимание. Нежность… Четыре года назад отец ушел. Лариса была сверстницей Антона. Они познакомились в Мурманске, когда отец был там в командировке. Мама перестала жить. Она двигалась, разговаривала, работала, но не жила. Из любимого сыночка Антон превратился в олицетворение несчастья. Ей казалось, что из-за него она не уделяла отцу достаточно внимания…
Из приоткрытой двери на первом этаже выглянула бабушка Настя:
– Повидал маму?
– Да, спасибо.
– Ты приезжай почаще. Скучает она. А так, не беспокойся, я ей всегда помогу и Люся, благо здесь…
Он обернулся в дверях парадной:
– Какая Люся?
– Внучка моя, Людмила. Она же вернулась. – Бабушка Настя оглянулась и понизила голос: – С мужем-то ее беда приключилась, а ведь большой человек в Москве был.
На улице, под припаркованными машинами, жались от холода и дождя дворовые кошки. Двое по уши грязных мальчишек пытались запустить в огромной луже самодельные кораблики. Антон обогнул дом и, выйдя к магазину, увидел Люсю. Она шла навстречу, держа в обеих руках пакеты с продуктами. Он отметил ее царскую осанку и режущий в ноябре глаза шоколадный загар.
– Помочь?
Она подняла глаза и улыбнулась:
– Господи, Антон! Привет!
Голос у нее стал низкий и грудной.
– Привет, – он протянул руки к пакетам, – так помочь?
– Конечно! – Она вручила ему ношу.
– Не ждал встретить. – Даже сквозь тяжелые запахи осени он ощутил сладкий аромат ее духов, созвучный с далеким тропическим солнцем. – Ты надолго?
Она жестко стеганула взглядом:
– А ты не знаешь?
– Нет. – Он остановился возле подъезда. – Я две минуты назад узнал, что ты здесь и у тебя какая-то беда с мужем.
Она забрала пакеты. Ветер бесцеремонно трепал ее густые волосы, серебристые от воды.
– Ты куда сейчас?
– На станцию.
– Обожди секунду. Я подброшу.
Небо продолжало ронять крупные холодные слезы. Мальчишки отвлеклись от лужи, степенно раскуривая добытый где-то «бычок».
В салоне серебристого «ниссана» было уютно. Стеклоочистители бесшумно гоняли дождевую волну. Двигатель работал почти бесшумно.
– Остатки роскоши. – Люська усмехнулась, уверенно выруливая со двора. – Ты немного неправильно информирован: с мужем у меня беды нет – беда без мужа. Убили его.
– Извини, не знал. – Антон смотрел в окошко. Он догадался сразу. Девушки, вышедшие замуж за богатых людей, редко возвращаются просто так. Даже после развода.
– Черт!
Машину подбросило на ухабе, и Люська резко крутанула руль.
– Раздели по полной, – в пространство сообщила она. – Машину и полторы штуки в месяц оставили. И кто? Сашкины друзья-компаньоны. Думали в постель начну кидаться и ноги целовать. Б…и!
От резкого торможения у платформы поднялась туча грязных брызг. Антон машинально поймал взглядом освещенное окно медпункта. Настроение падало в никуда.
– Сам-то как? – Люська заглушила двигатель.
– Нормально. – Он пожал плечами.
– Покурим? Электричка только ушла.
Она достала из «бардачка» пачку «Кента».
– Не возражаешь? – Он продул папиросу.
– Нет, конечно. – Она жадно затянулась, выпустив дым через нос.
Он подумал, что, повзрослев, она стала интереснее.
Она, видимо, подумала о нем то же самое.
– Я тебя по телевизору когда увидела, раненого, то всей Москве раструбила, что мы друзья детства. Муж наорал даже, что ментов в друзьях иметь – не лучшая рекомендация, что я его реноме ставлю под угрозу. – Она улыбнулась. – Я ему такую сцену закатила. Хотела даже к тебе в Питер съездить, но из-за дочки не смогла. Вот бы ты удивился.
Антон смотрел на ее выразительное, подвижное лицо. Хотелось верить.
– Может, и не удивился бы.
– Да ну? – Она вскинула брови.
– Помня тебя, я не удивился бы никаким твоим поступкам.
Она промолчала, улыбаясь своим мыслям. Чувствовалось, что ей приятно.
Он выбросил на улицу давно погасший окурок.
– Сам-то как? – Снова спросила она.
– Нормально, – снова пожал плечами он. – Тащу службу. Устал только.
– Жена, дети?
– Сын.
– Счастлив? – Тон у нее был слишком безразличным.
– По-разному. – Взгляд его был слишком пристальным. В ее глазах на мгновение что-то радостно вспыхнуло. На мгновение…
– Электричка идет. – Она приоткрыла окошко и прислушалась. – Я бы отвезла тебя в город, но Натуська болеет. Ты когда опять приедешь?
– Не знаю.
– Приезжай через неделю. Бабушка во Мгу уезжает. Посидим. Потреплемся.
В ее глазах было обещание. Ему снова стало тоскливо:
– Может быть.
В его голосе была усталость.
Он вылез из машины и поднял воротник куртки, пытаясь защититься от ледяных струй.
– Пока. – Она помахала рукой.
– Счастливо, – кивнул он. – Слушай, по мужу-то твоему совсем глухо? Заказное?
– Ага, – она криво усмехнулась, – заказное. Проститутка в бане за штуку «зеленых» с клофелином перестаралась.
Металлический грохот влетевшей на станцию электрички наполнил залитые дождем пространства. Ему снова стало жаль, что не бывает дорог без конца.
* * *
– Вам на сколько единиц? – Женщина за прилавком страдала сильным косоглазием, и казалось, что она смотрит за спину.
– На сто. – Цыбин достал бумажник, преодолевая желание оглянуться.
– Пожалуйста.
– Благодарю.
Убрав таксофонную карту в карман, он вышел на слабо освещенную Большую Посадскую и пошел в направлении Каменноостровского. Несмотря на субботу, было пустынно. Промозглая осень держала всех по домам. Дождевая пыль вилась в слепящем свете фар, проносящихся автомашин. Таксофон висел почти напротив «Ленфильма». Гудок в трубке присутствовал. Цыбин закурил и, вставив новую карту, аккуратно набрал несколько длинных кодов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38